Там, за Вороножскими лесами

– Как не знаешь?

– А так, не знаю. То я тебе сказывать не хочу. Не брезгует она мной – уродом искалеченным, нежна да ласкова. Тепло мне с ней. Понял? Да тебе не понять, у тебя-то и жены нет.

– Есть, – мягко, оттаяв, сказал Демьян.

– О, Демьянка, так ты успел в Ольгове жениться! – обрадовался перемене темы Айдар.

– В Вороноже оженился на дочери воеводы. Вернусь, так поеду за ней, при отце она пока сидит.

– Вот Сугар обрадуется!

– А Дуняша как? – вспомнил Демьян о меньшой.

– С дочками моими играет, верхом научилась скакать. Поехали, сам все увидишь.

– Ее то выкупить дашь?

– Зачем выкупать? Так забирай. Демьян, зачем обижаешь? Я тебя с миром позвал, думал порадуешься за нас.

– С сестрами переговорю, так и порадуюсь, – недоверчиво прищурил глаза Олексич.

Стан Айдара ничем не отличался от уже промелькнувших пред глазами ольговцев кочевий. Те же костры с дымящейся едой, те же юрты в полукруге, с красивым белым шатром в центре, женщины, дети, собаки, лошади, овцы. Размеренная по обычаям предков кочевая жизнь.

Стайка маленьких девочек играла с кривоногой собакой, заставляя ее чудно извиваться тощим телом, подпрыгивая за кокой-то подачкой. Самая высокая из девчонок, вскинув голову, радостно вскрикнула и побежала, путаясь в полах дели[72 - Дели (дээл) – монгольский халат.], прямо на Демьяна.

– Братец, братец! – вопило это странное существо.

Быстро спрыгнув с коня, Олексич подхватил на руки, налетевшую на него пушинку.

– Дуняшка, ты? – рассматривал он сестру: загорелое на весеннем солнышке лицо, заплетенные на степной лад косицы. – Половчаночка ты моя.

– А у тебя бородища гуще стала и волос вон седой блестит. Так тебя старого девки-то любить не будут, – Дуняшка жалостливо погладила брата по щеке.

– И не надо, – рассмеялся Демьян, целуя сестру. – Оженился я, подружье[73 - Подружья – здесь жена.] чай и седой сгожусь.

– Без меня свадьбу сыграл, – надула губы Дуня.

Из белого шатра поспешно выбежала молодая женщина в богатой степной одежде. Две косы, украшенные жемчугом, были закручены по бокам как воловьи рога, на груди сверкали ряды разноцветных бус, широкие расшитые рукава открывали только кончики пальцев. Степная красавица сначала почти бежала, но чем ближе подходила к гостям, тем все более и более замедляла шаг, и, наконец, нерешительно остановилась в двадцати шагах от ольговцев. Брат с сестрой посмотрели друг другу в одинаково серые как хмурое осеннее небо глаза. Ульяна смущенно покраснела.

– Моя Сугар, – хвастливо вздернул подбородок Айдар, – Иди, брата обними. Дозволяю.

Уля сделала несколько осторожных шагов. Демьян широко улыбнулся, раскрывая объятья. Сестра кинулась ему на шею:

– Живой, живой. А я так молилась, так молилась, – шептала она, глотая слезы.

– Прости меня, Улюшка, прости, – шептал ей Демьян.

– Матушка как? Худо?

– Полегчало, отходить стала, – он утер тыльной стороной ладони мокрую щеку сестры.

– Ну, будет вам рыдать, – наморщил лоб Айдар, – кормить гостя нужно.

Побратимы пировали в тишине просторной юрты. Ульяна суетилась вокруг, уверенным тоном отдавая приказания челяди. Демьян подивился властному голосу своей тихони сестры. Яства появлялись одно за другим. Олексич терпеть не мог кумыс, да и пост, но давился, чтобы не обидеть хозяина. Айдар без умолку болтал о лошадях, сравнивая кыпчакские и угорские породы. Демьян пытался поддерживать беседу, но отвечал невпопад. Ему очень хотелось остаться с сестрой наедине, но никак не выходило.

– Погости у меня месяц, – предложил зять, – поохотимся, можно с соколами, цапли, журавли скоро полетят, лебедей в заводях будет много. А хочешь на волков выйдем. Я тебе и табуны свои покажу, и Сугар будет рада.

– Спасибо, не могу я. Мне за женой в Воронож нужно ехать пока мирно.

– Да разве войне какой быть? Ногай с Тула-Бука супротив друг друга покуда не идут.

– И без них есть кому силенками меряться, – усмехнулся Демьян, – да и князь меня ненадолго отпустил.

– А дружину твою в залог оставил, чтоб ко мне не переметнулся?

– Д-да, – Олексич решил помалкивать про готовящийся князьями набег на Ахматовых людей.

– Ерема проболтался, в граде вас не жалуют.

– Лишь бы у князя в чести, – Демьяну не понравилось, куда шел разговор.

В юрту заглянул слуга, одними глазами что-то сообщив господину.

– Уйду я ненадолго. Знаю с сестрой хочешь поговорить, выспросить, хорошо ли ей здесь. Преград чинить не стану. Беседуй, – Айдар вышел, задергивая за собой полог.

Ульяна присела рядом с братом, беспокойно перебирая бусины в ожерелье.

– Стыдишься меня? – тихо спросила она.

– Что ты Уля, в чем вина-то твоя. Мне пред тобой стыдиться нужно. Послушай, – он понизил голос, – Если тебе здесь плохо, мы сбежим. Я перевозчикам приплатил, они скоро перевезут, а там крюк обманный к Ворксле сделаем, они и не поймут, куда мы делись…

– Не побегу я, братец…

– Да послушай, – стал перебивать ее Демьян. – Я тебя в Курск к дядькам отправлю, там родишь. Дитя я на воспитание возьму, замуж тебя за православного честного мужа отдадим…

– Демьян! – одернула его сестра. – Не побегу я!

– Переживаешь, что я слово перед побратимом нарушу? Так он первый меня предал, силой тебя взял, обесчестил, а обещал, как брат заботиться.

– Не брал он меня силой, я сама, – хлестнула Ульяна.

– Как? – оторопел Демьян.

– А так, ты знаешь какого ужаса мы натерпелись? Я отца смерть видела! – Ульяна поднялась, выпрямив спину, потом, тяжело вздохнув, опять повалилась на мягкий войлок. – Айдар нас из такого ужаса вырвал, из такого ужаса. Сюда привез, ласков был. Мы вначале как загнанные зверьки в уголке сидели, а потом я подумала, а вдруг тебя, Демьян, уж в живых нет, вдруг ты не приедешь вовсе. Нужно здесь обвыкаться. Я к старой няньке хозяина стала ходить, совета спрашивать, бусы ей свои отдала.

– Те, что отец подарил, – упрекнул Демьян.

– Да те. А что мне оставалось? Она хозяину как мать, все у нее в руках. Задобрить ее нужно было. Она стала кочевой жизни обучать. Саму полонянкой в моих летах привели, кому как ни ей подсказать? Одежду она нам новую сыскала, языку стала учить, готовить как. Я белоручкой не сидела.