Там, за Вороножскими лесами

– Боярская дочь в услужение пошла, – скривился брат.

– Да какая боярская дочь? Опомнись, Демьян! Рабыня купленная, по милости господина живущая. Никто я здесь была. Хотя Айдар обращался со мной хорошо, и слугам велел с уважением принимать. Но только я-то понимала, все на милости его держится. От того я и работала, чтобы нахлебницей не быть. Дуняшке наказала с дочками его сдружиться, с меньшой сама вожусь. Она ведь совсем крохой без матери осталась, ласковой руки и не знала. А теперь матушкой меня зовет.

– А потом уж вместо того, чтобы брата ждать, решила под хозяина лечь, – Демьян был раздражен, – Всего-то пару месяцев подождать надо было, не ожидал я от тебя.

– Да как ты смеешь меня осуждать?! – взвилась Ульяна. – Где ты был, когда меня за волосы по двору волочили?

– Прости, – покраснел Демьян.

– Да и не так все было. Я на хозяина даже и глаз не кидала, ну может и кидала, но так украдкой, чтобы и не видел. И как он появлялся, так я прочь спешила, чтобы лишний раз на глазах не мелькать. Потому что… Тянуло меня к нему. Он меня от такого ужаса спас, меня и Дуняшу… Да не знаю я почему. Бегала я от него… И он-то на меня и внимания не обращал, в своих заботах ходил. Думаешь, я вру?

– Немного, – хмыкнул Демьян.

– А однажды оттепель была. Я вышла на солнышке погреться, и он прискакал. И кругом отчего-то никого. Я назад в шатер повернула, а он говорит: «Подожди. Смотри, как умею». Да стоя на лошади проскакал. А я возьми, да и ляпни, мол, и братец мой так может. А он разозлился и давай такое на полном скаку вытворять, я аж глаза от страха закрывала: и под пузом у нее пролезал, и головой земли касался. «Так твой братец умеет?» Ну, я и призналась, что нет.

– С чего это нет? – по-мальчишески обиделся Демьян. – И я так могу.

– Так не можешь, – упрямо повторила Ульяна. – Подвел ко мне коня, я гриву стала оглаживать. Айдар руку ко мне протянул, а я в сторону отшатнулась. «Противен тебе. Жена моя покойница рыдала, как замуж за урода отдавали. Долго привыкнуть не могла». А я возьми и скажи: «Плохо о покойниках не говорят, только глупой бабой твоя жена была», взяла и в изрубленную щеку его поцеловала. Ну так, из жалости. А он на плечо меня взвалил и в шатер свой унес, я вырывалась, ну, что ты смеешься… правда вырывалась, только он меня из шатра уж не выпустил.

Ульяна замолчала, опять перебирая бусины.

– Как ты думаешь, я теперь в гиене огненной гореть буду? – вдруг испуганно спросила она.

– С чего тебе там гореть? – фыркнул Олексич.

– Ну, что поганого полюбила.

«А полюбила ли? – подумалось про себя Демьяну. – Где тут любовь, а где корысть? Да я не вправе ее осуждать».

– О муже и о детях пекись, молиться не забывай. Бог милостив. Только, ведомо тебе, что Айдар по осени жену приведет?

Ульяна вдруг судорожно зарыдала, уткнувшись брату в плечо. «Значит, люб», – как-то легче стало Демьяну.

– Ну, будет – будет. Сама такую долю выбрала, – нежно погладил он сестру по голове. – От тебя все зависит, как любовь батыра степного удержать. Справишься.

– Свидимся ли еще с тобой?

– Да под Курском нам лучше с твоим муженьком не встречаться? – не удержался от злой шутки Демьян, и тут же поспешил добавить. – Непременно свидимся, как-нибудь и матушку привезу, тебя навестить.

Ульяна вытерла слезы.

– Ну, погости хоть пару деньков, уваж нас.

– Пару деньков погощу, – согласился Демьян.

4

Пара деньков обернулась седмицей. Горячее кочевое гостеприимство не давало Демьяну тронуться в путь. Айдар настаивал, что расплескавшиеся по степи реки и речушки, липкая грязь в оврагах не дадут проехать, и нужно переждать пока просохнет. Ульяна спешно собирала подарки для матери и Агафьи. Только на седьмой день ольговцы, наконец, стали седлать коней. Проводить их собрался весь стан.

Дуняшка, обнявшись с подругами, проронила слезу, потом долго не могла оторваться от сестры. Заплаканная Ульяна подвела ее к брату. Тот подсадил меньшую на покладистого Ветерка. Девчушка погладила мохнатые бока, конь фыркнул, уткнувшись Дуне в колено, и она сразу повеселела:

– Мы с ним поладим.

Демьян неспешно обвел глазами людей Айдара, потом поднял высоко над головой увесистый княжеский кошель.

– Вот приданое сестры моей. Возьми, зять.

Айдар принял калиту.

– Зачем, – зашептала Ульяна, – тебе нужнее.

– Пусть знают, что ты не рабыня купленная. Уля, это важно! И вот тебе от матушки, – добавил он совсем тихо, всовывая в руки сестре мешочек с материнскими украшениями. – С челядью будь строга, не заискивай, но и не скупись, раздавай подарки, на серебро-жемчуг приваживай. Тогда они всегда за тебя будут. Да ты и сама то знаешь, хозяйкой умеешь быть. Благослови тебя Господь и Пресвятая Богородица.

– И тебя, Демьянушка, – сестра перекрестила брата.

– Раз приданое за Сугар дал, – Айдар подбросил в руке калиту, – так вот тебе калым по обычаю.

Слуги вывели красавца жеребца гнедой масти. Это был не степной мохнатый конек, а мощное и сильное животное, выше любой лошади, которую Демьян встречал прежде. Резвый конь нетерпеливо переступал с ноги на ногу, молодая кровь бурлила в нем.

– Диковинный какой? – залюбовался ольговский боярин. – Где ж таких берут?

– То тебе знать не нужно, – хитро подмигнул побратим.

– Я не могу взять, ты калым уж Ахмату уплатил.

– Бери. Знаю о делах твоих. Князю отдашь, чтобы он тебя долгом при себе не держал. Свобода нынче дорога. Провожатых возьми, – Айдар указал Олексичу на десяток Еремы. Здоровяк ехидно скривился.

– Не надо, сами доберемся. Ночами пойдем.

Малая дружина Олексича уходила на север. Демьян беспрестанно оглядывался, сестра еще долго стояла на краю стана, маша ему белым платочком. «Что матери говорить? Радоваться за Улю али печалиться?»

А в степи бушевала весна!

Днепр начал входить в берега. Перевозчики встретили ольговцев радушно, но сразу не повезли, ладили паром, пришлось полдня ждать переправы.

– С подарками едете? Поосторожней будьте, места за рекой дикие, – предупредил старший корабельщик, рассматривая диковинного коня.

– Побережемся, – с видимой беспечностью отмахнулся Демьян, но про себя решил держать ухо востро.

Всю ночь ольговцы спешно ехали вдоль Псела, стараясь, как можно дальше уйти на полуночь. Дуняшку привязали к седлу, чтобы она, невольно задремав, не свалилась с коня. С рассветом Вьюн приметил густой ивняк, решено было поспать там. Перекусив на скорую руку, все повалились на молодую травку. За охранника выставили пса, полагаясь на его тонкий нюх. Дружок никогда не подводил, чуял дикого зверя или человека даже в приличном отдалении от стана. Не поднимая отчаянного лая, он осторожно дергал хозяина за полу одежды, это был знак опасности. Олексич не раз вспоминал добрым словом покойного брата Агафьи, воспитавшего из щенка сильного и хитрого пса.

Демьян привычно долго не мог заснуть, в голову лезли разные мысли. Представилась последняя встреча с Агашей. Вот она заплаканная смотрит на него из оконца светлицы, печально улыбается, что-то шепчет. Что она ему пытается сказать? Не разобрать слов. Нет, она явно что-то говорит ему. «Пробудись». Она говорит – пробудись? А я разве сплю? Он с силой разлепил веки, полуденное солнце сквозь дыру в густой листве било прямо в лицо. Демьян сморщился, повернулся на другой бок и… увидел в двадцати шагах от себя чужие сапоги.

– Биться! – он резко вскочил на ноги, на ходу выхватывая меч. Вои слаженно поднялись, и только Дуняшка продолжала сладко сопеть на мятле[74 - Мятля – плащ.] брата. Малый отряд Олексича крадучись окружали… люди Еремы. Сам здоровяк сжимал обеими руками тяжелый топор. То, что это нападение, не было сомнений. Дружок приветливо махал знакомцам хвостом, не понимая, что происходит.

Ольговцы выстроились кругом.

– Как ягнят хотели спящими порешить? – Демьян изготовился, прикрывая сестру.