Возьми его, девочка!

– Понравилось? – С той же улыбкой, примерзшей к размалеванному лицу, опустила в нагрудный карман его рубашки розовую визитку. – Захочешь чего-нибудь погорячее, звони.

Почувствовав себя свободным, Алекс расправил плечи, двумя пальцами аккуратно извлек из кармана картонный прямоугольник и, не глядя, уронил на мокрый после дождя асфальт. Затем сел за руль, резко сдал назад, так что бойцы кинулись врассыпную, а мадам Оскорбленное Достоинство, стоящая в стороне, разинула рот, развернулся и выехал со стоянки на улицу. Невыносимая вульгарность только что разыгравшейся сцены заставила его расхохотаться. Понимая, что это всего лишь реакция на стресс, он не стал судить себя слишком строго.

Так и сейчас. Вспомнив шаблонные фразы, которыми хлестнула его напоследок покинутая подруга, он рассмеялся и крепче сжал пальцами рулевое колесо. Ладно, бог с ней…

Проезжая мимо бассейна «Олимпийский», Алекс притормозил. Набрал номер Арины, чтобы разом покончить со всеми нудными и неприятными делами. Но выяснилось, что ей еще хуже, чем ему. На работе случился скандал с главным бухгалтером, по пути домой из сумки исчез кошелек, сестра прожгла утюгом любимую шелковую блузку, подруга обозвала интриганкой, купленный в переходе компакт-диск с песнями Меладзе оказался бракованным и так далее и тому подобное. Нескончаемый поток обид на весь мир.

– Я здесь недалеко, – сказал Алекс со вздохом. – Выходи, если дождя не боишься.

Дождь к тому времени лил уже как из ведра. Откинувшись на спинку сиденья, Алекс ждал нелюбимую, ненужную, непонятно зачем ворвавшуюся в его жизнь девушку и мысленно стонал от отчаяния. Почему бы сразу не сказать ей «дорогая, все было очень классно, а теперь…»

– …а теперь я думаю только о тебе, – шептала Арина, прижимаясь щекой к его плечу, благоухая ароматом духов, который он люто ненавидел, – и не могу заставить себя перестать это делать… то есть думать…

Ноготь ее указательного пальца скользил вверх-вниз по боковому шву его джинсов, от этого нескончаемого царапанья по телу Алекса то и дело пробегала дрожь. В конце концов он накрыл руку Арины своей и легонько сжал ее холодные пальцы. Она расценила это как ласку, прижалась теснее. Тут, конечно, пришлось ее обнять, потом поцеловать, потом… а потом, совершенно неожиданно, он расслабился и почувствовал себя почти здоровым.

– Значит, эти отношения с самого начала были обречены?

– Не люблю этого слова – обречены. Что за фатализм? Просто никто пальцем не шевельнул для того, чтобы они выжили под давлением обстоятельств.

– А что за обстоятельства?

– Об этом я говорить не хочу.

– Ты по природе скрытный или пока что не доверяешь мне?

– Не то и не другое. Я не хочу обсуждать это сейчас, по горячим следам. Должно пройти время, чтобы появилась хотя бы мизерная объективность оценки.

– А ты веришь в объективность?

– Я ни во что не верю. Но допускаю возможность чего угодно.

Алекс включил печку, после чего они свалили верхнюю одежду на переднее сиденье, а сами перебрались на заднее. Там, пригревшись у него на коленях, Арина задала банальный до жути вопрос, что же такое счастье.

– А ты сама как думаешь?

– Ну… это когда рядом любимый человек. У тебя не так?

Алекс покачал головой.

– Нет.

– А как?

– Я бы поставил знак равенства между счастьем и свободой.

– Когда я слышу такие слова, мне становится страшно. – Она прерывисто вздохнула. Пальчик вновь принялся выписывать кренделя по его колену, обтянутому джинсовой тканью. – Страшно от того, что люди, их произносящие, всегда очаровывают меня, привязывают к себе очень крепко, а потом отсекают одним резким движением и уходят, насвистывая, а я остаюсь вся в слезах и соплях.

– Если это происходило больше одного раза, возможно, есть смысл научиться сбрасывать путы, пока они еще не вросли в твою плоть.

– Думаешь, это легко?

– Не думаю, что легко. Думаю, что необходимо.

Заниматься сексом в машине он никогда не пробовал и пробовать не собирался. И дело было даже не в удобстве, вернее, не в отсутствии такового, а в элементарном уважении к себе. К счастью, Арина ни о чем таком не заикалась. Похоже, ей было достаточно его присутствия. Звука его голоса, тепла его руки, лежащей на ее полуобнаженной груди. Ничейная земля, ожидающая своего пахаря и сеятеля, а может, своего короля и воина, но все это было чушью собачьей, потому что их подтолкнула друг к другу банальная скука. И еще – эгоистичное желание отогреться у чужого огня, ничего не давая взамен.

Через час, сидя в кресле с ноутбуком на коленях, он услышал звяканье тарелок и шум воды. Улыбнулся краешками рта. Парень строптив, но не безнадежен.

Черт. Еще не хватало нянчиться с этим отроком, обремененным многочисленными неврозами. Какая-то темная история с папашей… Нет! Нет! Ни в коем случае не поддаваться этому искушению: наблюдать исподтишка, задавать осторожные вопросы, постепенно складывая мозаику, реставрируя картины чьей-то частной жизни… домысливать за рассказчиками, пытающимися утаить неприглядные факты и грязные подробности. И ведь нельзя сказать, что тебе это нравится, однако ты неизменно попадаешь в одну и ту же ловушку. Ловушку чужих проблем, разрешить которые – боже, что за наивность! – под силу только тебе. Гребаный рыцарь.

Пальцы его быстро щелкали по клавишам, набирая текст, который становился таковым по мере трансмутации образов, всплывающих из бездонных глубин, в слова – и это был поистине алхимический процесс, непостижимый для обыденного сознания.

– Можно? – спросил Данила, как будто не у себя дома.

Алекс кивнул, не глядя.

– Работаешь?

– Можно и так сказать.

Помотавшись по комнате, Данила рухнул в кресло, стоящее чуть поодаль, в трех шагах от кресла, в котором расположился Алекс, и уставился на него, покусывая нижнюю губу. Ему хотелось поболтать, но он не знал о чем. И почему тоже не знал. Однако этот неизвестно откуда взявшийся тип возбуждал его любопытство.

– Диссертация, что ли?

Алекс оторвался от экрана.

– Почему именно диссертация?

– А что еще? – Он придурковато ухмыльнулся. – Дневник?

– Не совсем. – Алекс внимательно посмотрел на него, и ухмылка медленно сползла с физиономии юнца, как сползает с крыши талый снег. – Хочешь послушать?

Данила молча кивнул.

С тем же непроницаемым видом Алекс аккуратно перенес ноутбук с журнального столика на колени, устроился поудобнее, негромко кашлянул и ровно, безо всякого выражения принялся зачитывать с экрана.

* * *

Над городом-лабиринтом, пронизывающим горный массив, над величественным древним городом, которому не было равных, уже взошло солнце, но здесь, в Поющих Галереях, было по-прежнему сумрачно и прохладно. Спускаясь по круговому пандусу вслед за Нэйджелом, своим наставником и неизменным проводником по подземным коридорам необитаемого яруса Дзартушти, Рэй настороженно оглядывался по сторонам и в который раз спрашивал себя: что могло заставить человека, как бы сильно ни обезобразила его болезнь, поселиться в таком месте, куда даже крысы не заглядывают, и только злые подземные ветры воют и плачут на дне гигантской трещины Каер-Таг, которую они с Нэйджелом обходят всякий раз по рукотворному пандусу, поднимаясь в жилище этого таинственного существа… даже не существа, просто Голоса из тьмы.

Дважды в неделю на протяжении последних шести лет он приходит сюда, садится на циновку напротив двери, возле которой теплится огонек одной-единственной свечи, и часами говорит с невидимым собеседником, чью фигуру, закутанную в длинный черный плащ, почти совершенно скрывает чернильная темнота в самом дальнем углу просторного помещения без окон. Нэйджел, поприветствовав хозяина, выходит и терпеливо дожидается снаружи. И никогда не задает вопросов, хотя испытующие взгляды, которыми он время от времени окидывает выходящего из мрачных покоев юношу, свидетельствуют о том, что ему не безразличны его успехи и неудачи.

Каким можно назвать этот Голос? Необычайно низким, необычайно звучным – и очень, очень спокойным. Когда он звучит в темноте, с каким-то странным акцентом выговаривая знакомые слова, у Рэя мурашки разбегаются по коже. И почти все его ровесники, которым посчастливилось побывать в темной комнате со свечой и циновкой, говорят то же самое, слово в слово. Голос завораживает их, волнует. Заставляет переосмыслить заново тайные страхи, мелочные обиды, запретные желания – все то, о чем, как правило, стараются позабыть. Откуда он может знать о них, если только не считывает прямо из подсознания? Провидец? Почему нет, была же мудрая Сорейя. Но Сорейя выходила к людям, на нее можно было посмотреть, более того, к ней можно было прикоснуться. Сюда же приходят только по-одному и только по предварительной договоренности. Связующим звеном между обитателем зловещего яруса Дзартушти и внешним миром является Нэйджел.

Вожди и старейшины называют его по имени – Нессарх, но Рэю велено говорить просто «господин». Шесть лет он следует этим правилам: по пути никуда не сворачивать, говорить «господин», не вставать с циновки без разрешения, не дотрагиваться до горящей в плошке свечи, не спрашивать ни о чем, что не имеет отношения к предмету беседы. Красноречивый, проницательный, образованный, деликатный, Нессарх умеет завладеть вниманием собеседника. Часы, проведенные с ним наедине, невозможно забыть. Бывает, он подолгу говорит, а бывает, только слушает с бесконечным терпением, изредка роняя слово или два. Постепенно глаза привыкают к обстановке, и Рэй начинает различать призрачный силуэт на фоне стены – силуэт сидящего в кресле мужчины. А если он, вопреки запретам, продолжает всматриваться в кромешную тьму над спинкой отодвинутого в самый дальний угол кресла, размытое пятно превращается в очертания человеческой головы, и дыхание перехватывает от жесткого алмазного поблескивания, которое ну никак не может быть блеском человеческих глаз.

Однажды, выслушав подробный рассказ о повторяющемся сновидении, в котором Рэй разрубает пополам громадную змею, а разрубив, обнаруживает, что перед ним не отделенные друг от друга голова и хвост, а две головы – одна спереди, другая сзади, – Нессарх одним движением поднялся на ноги. Стремительно, бесшумно. Но пристально вглядывающийся в темноту Рэй тотчас же уловил перемену позы.

– Мой господин, – прошептал он, – я рассердил тебя?