В стране слепых я слишком зрячий, или Королевство кривых. Книга 3, часть 1

– Это само собой, потому и людей здесь так мало, всех пожрали. Небось, в жертву юношей отводят каждое лето.

– Шутишь всё, – засмеялся я.

– Какие уж тут шутки, – она похлопала меня по плечу. – Пошли, застыл совсем, заболеешь ещё после потрясений своих…

Мы поднялись по деревянному крыльцу, хорошо очищенному от снега, тут вообще хорошо чистили, хотя снега было ужасно много, по сторонам от дороги сугробы поднимались с мой рост, но тротуар, по которому мы шли, был очищен до твёрдого наката, а проезжая часть улицы до асфальта и жижи на ней не было. Мы вошли в сени, а после в довольно просторное помещение, где было тепло, пахло печкой и масляной краской, которой тут все было окрашено, и полы, и бревенчатые стены, и даже скамьи из широких досок в голубой и тёмно-коричневый цвета. Интересно, это всё они подкрашивают каждый год со времени постройки, лет сто не меньше, подумалось мне.

В управе встретились и люди, какие-то тётеньки, мужчин почти не было, здоровались с нами все без исключения, что было удивительно, причём приветливо.

Глава городского поселения Шьотярв Тетляшева Генриетта Марковна. А справа дверь с табличкой заместитель главы Годарева Мартина Веньяминовна.

– Карельские имена, что ли? – спросил я, невольно удивившись необычным сочетаниям.

Таня обернулась на меня:

– Вепсские. Это вепсский городок, есть ещё несколько сёл, а вообще их очень мало, и язык умирающий.

– Откуда ты знаешь?

– А мой отец вепс. Вот как раз однофамилец этой Генриетты.

– Так может, она твоя сестра?

– Может быть, – легко сказала Таня и постучала в дверь.

– Заходите, кто там такой вежливый! – ответили нам суховатым голосом, и мы вошли.

Генриетта Марковна оказалась внешности примечательной, с первого взгляда до ужаса некрасивая сушёная акула: короткие и жидкие серые волосы, убранные под гребень от лица, серое лицо, хотя черты правильные, только немного длинноватые, чересчур сухие, фигура не худая, даже тяжеловатая, сутулая спина, в сером пиджаке, сшитом, вероятно, местными умельцами лет пятнадцать назад. Генриетта Марковна была неопределённого возраста, ей могло быть и сорок и шестьдесят лет. Мне стало не по себе, обычно такие Генриетты злющие старые девы. Но она обернулась на нас от своих шкафов, откуда вытаскивала какую-то книгу и глаза у неё оказались удивительно синие, она улыбнулась и мгновенно преобразилась этой улыбкой.

– Здравствуйте, молодые люди, чем обязана? – в этот момент большие книги качнулись в неловких руках и полетели на дощатый пол с глухим стуком.

Таня, сойкнув, подскочила к ней, помочь.

– Ой-ой, вот я безрукая-то, как всегда… – смущаясь, проговорила Генриетта, принимая Танину помощь. – Спасибо-спасибо, девушка. А мужчины, как всегда в стороне, пока женщины работают.

Усмехнувшись, она взглянула на меня, а я скорее растерялся, чем не хотел помочь, похоже с детскими растерянностями и нерешительностью пора расставаться.

Наконец, книги были расставлены как надо, и Генриетта Марковна села за свой полированный стол, заваленный бумагами.

– Так чем обязана? Кто вы, и что делаете у нас в Шьотярве? – она произнесла чудное название как-то совсем не так, как я прочёл его, и прозвучало это на удивление красиво.

– Мы хотели бы у вас жить и работать, – сказала Таня.

– Вон как… Это как-то даже радостно, а то все уезжают: «на учёбу», и всё, после не дождёшься. И что же вы умеете?

Таня достала диплом, между прочим, с отличием, красного цвета.

– Татьяна Лиргамир, выпускница Суриковского высшего художественного училища. Лиргамир, значит… знакомое что-то… – нахмурилась Генриетта и всмотрелась в Таню, потом снова в документ.

– Нет-нет, это девичья фамилия, я теперь я вот… – Таня достала паспорт.

– Маркова Татьяна Андреевна. А это, муж?

Таня растерянно обернулась на меня.

– А… нет, не муж… РОман – э… брат.

Генриетта усмехнулась, очевидно, не веря Таниным словам, но показывая, что вмешиваться не намерена, не старые времена, а она прогрессивная современная дама и выпускницам столичных институтов ни в чём не уступает.

– Ну, хорошо, брат так брат… И что же Татьяна Андреевна в нашем захолустье потеряла?

– От мужа ушла, – сказала Таня, краснея.

– С братом, как видно, – усмехнулась Генриетта Марковна.

Таня только пожала плечами со вздохом, не споря или не желая вдаваться в подробности.

– Что, опасный человек? Муж-то?

– Ну… как сказать… да…

– Ну, бывает… Ладно, Татьяна Андреевна. Работа есть у нас в городе и для художников, что ж. В кинотеатре афиши рисовать некому, это раз. В школе рисование ведёт учитель труда и музыки попеременно, это два, ну и библиотечкой некому заведовать, это три, я пыталась, дак на разорваться мне, сама понимаешь, и получается, что библиотека всё время на замке, не дело… так что вот такой фронт работ, осилишь? А брат, что делать умеет? Тоже художник или по другой части?

Мне стало стыдно, что я вообще ни по какой части. Генриетта поняла это сходу, что ж, руководитель должен уметь считывать людей.

– Ладно, брат, стало быть, будешь на подхвате, зарплата-то везде аховая, так что придётся помогать Татьяне Андреевне.

– Генриетта Марковна, я тут церковь видела, пока мы шли через посёлок, она… работает?

Генриетта посмотрела на Таню с уже не скрываемой улыбкой, у меня на глазах из сушеной акулы, или, скорее, щуки, Генриетта Марковна превратилась в симпатичную женщину. Это Таня так преображает людей? Или эта Генриетта такая и была, и только я не заметил сразу?

– Работает, это не то слово, матушка, – кивнула Генриетта. – Церковь у нас древняя, четыреста лет, так-то, – сказала градоначальница с гордостью. – Вот только реставрировать руки у областного начальства никак не доходят.

– А можно я посмотрю?

– Кто запрещает?

– Я в смысле… ну… реставрации?

Генриетта усмехнулась.

– Большие деньги нужны, никто не даст.

– Если областное управление культуры позволит, я найду деньги, – с придыханием проговорила Таня.

– «Областное»… дак, объект федерального значения, Татьяна Андреевна, потому и… деньги выделяют, а куда они уходят, как ты думаешь? – Генриетта цокнула языком. – А по документам церковь уж раз пять реставрировалась. Лучшими питерскими реставраторами. Поняла, небось?

Таня рассмеялась, впервые я услышал её смех за эти дни, что мы провели вместе, и смех этот оказался до того чудесным, журчащим, словно перекатывался юный ручеёк среди белых камушков и зелёной травы, замечательный смех, только бы и слушал…