Таня вышла и вернулась с небольшой пачкой долларов.
– Здесь тысяча без тех пятидесяти, которыми я так неудачно выкупила тебя у мента. Квартира оплачена на пять дней вперёд, хочешь дольше, вот телефон, позвонишь, тётка Зинаида Антонна, вопросов не задаёт, цена у неё божеская. Хочешь, оставайся в этом городе, хочешь, уезжай, только домой пока не показывайся, за родителями точно прослеживают, тут же тебя изловят. Устройся на работу и живи, а через несколько лет, родителям и объявишься, позвонишь или напишешь, – она сказала это всё ровным спокойным голосом. Потом вышла и принесла шапку, из тех, что купила мне вчера, к ней мастерски были пришиты волосы: чёлка, виски и сзади, полная иллюзия немного обросшей стрижки, получалось, она свои волосы пожертвовала мне для маскировки.
Я поднялся.
– Я не останусь один.
Она посмотрела на меня.
– РОман, я уже говорила, мне не нужны попутчики или защитники вроде тебя, одна морока. Если я, как ты говоришь, спасла тебя, то дальше отстань, я не хочу больше за тебя отвечать.
– Ничего не выйдет, – я надел шапку, сделанную ею для меня. – Теперь придётся, взялась за гуж, не говори, что не дюж.
– Дур-рак! Со мной опасно! – воскликнула Таня.
– Ну не опасней, чем без тебя.
Она смотрела на меня, покачала головой.
– Господи, надо было уйти, пока ты дрых…
– Да, Танечка, упустила ты возможность улизнуть, теперь я буду бдить, – и я улыбнулся очень довольный, что она и правда не сообразила уйти раньше, пока я спал.
– Бдеть, а не бдить, грамотей, – пробормотала она и пошла в прихожую одеваться.
– Учти, пожалеешь сто раз, – сказала Таня, одеваясь. – Лентяев и захребетников я не терплю, придётся работать так, как ты, очевидно, не привык, белоручка.
– Чего это я белоручка?! – проговорил я.
– Да белоручка, не пытайся, вон, руки какие, музыкой не занимался, нет, но английским каким-нибудь и спортом, плаванием и баскетболом, – уверенно сказала Таня.
– Как ты догадалась?! – изумился я.
– Ну ты же в костюме Адама передо мной бегал. Имеющий глаза… Мускулатура, РОман, развивается по своим законам, особенно, если её развивать. Ты – развивал.
Она взяла сумку, я потянул её за ремень.
– Давай, я понесу.
Она посмотрела на меня, но позволила.
– Ну неси… Хоть какая-то от тебя польза.
Мы сели в поезд на вокзале и через сутки вышли на станции под названием Озерское. А со станции ехали ещё долго на каком-то старинном автобусе до посёлка с названием странным и будто заграничным: Шьотярв.
Когда мы вышли из автобуса, вокруг высились сосны и синий от мороза воздух.
– Куда это мы приехали? – спросил я.
– Тебе не всё равно? – хмыкнула Таня. – В медвежий угол.
– Ты здесь бывала?
Она покачала головой.
– Идём.
– Куда?
– В горуправу, куда ещё. Ты что делать-то умеешь?
– Да… что… картошку чистить, – сказал я. – В Макдональдсе в Питере работал несколько месяцев, хотел в Лётный институт поступать.
– А чего не поступил?
– Родители решили отвадить, в армию послали. А я, как дурак, в переделку попал.
– Что? Дедовщина?
Я был рад, что она меня, наконец, слушает, не отвергает и принялся рассказывать, всё и рассказал пока мы не дошли мимо множества похожих небольших, но аккуратных деревянных домов, выглядывающих между высоких сосен и елей, каких-то симпатичных, хоть и старых, все с высокими крыльцами, коньками, будто старинные или правда были старинными. На некоторых были и ставни, ясное дело, белые ночи здесь. Мороз крепчал между тем…
– Так ты из-за девушки пострадал, значит? – усмехнулась Таня.
– Ну да.
– Скучаешь теперь?
– По Олечке? Да нет… глупо как-то, вот это и обидно. Если бы влюблён был, так не обидно было и пострадать, а так…
Таня покачала головой, посмотрев на меня.
– Эх ты… Стыдно так, нечистоплотно, без любви-то, нет?
– Это у вас, у девушек, всё с любовью, а у нас бывает и так.
– Ну вот за это и расплачиваешься, что «так»! – припечатала Таня.
– А ты, к примеру, не от любви ли бежишь?
– Я-то? – она засмеялась. – Что ты! Я вообще не знаю, что это такое. Ладно, пришли, солдат.
Мы стояли у крыльца с табличкой на стене: «Управление посёлка городского типа Шьотярв».
– Как это ты так быстро дорогу нашла?
– Ну, РОман, учись уже, взрослей, в лётчики хотел, так ориентируйся пока на местности. Улица называется Центральная, куда она может вести в таком посёлке? Управление и клуб, наверняка, вон он, как раз – она кивнула на небольшое здание сталинской, наверное, постройки, с колоннами, а перед ним запорошённый гипсовый Ленин. – Может, и музей тут у них есть, и церкви, вон одна, точно, гляди, купол чернеется, деревянный.
– Ясно, деревянный, леса да болота. Летом, небось, комары до костей съедают.