– Ну тогда тем более! Тогда и разрешения спрашивать не придётся, её же уже как будто отремонтировали! Вот я и…
Генриетта откинулась на спинку своего стула такого же древнего ещё с затянутой дерматином спинкой, наверное, довоенного, а то и дореволюционного образца.
– Откуда ты такая взялась?!
– Ну дак… из Москвы, – подхватила Таня манеру Генриетты «дакать».
Генриетта покачала головой, добродушно сокрушаясь.
– Вот не поверишь, Татьяна, а в первый раз со мной такое, – она поднялась со стула и направилась к двери. – Егор! Е-гор!
Она крикнула, взглянув в дверь. Но возле неё оказалась симпатичная блондинка с быстрым любопытным взглядом.
– Мартинка, не тебя зову, где муж твой?
– Так фершила повёз, на хутор к Преображенскому, там вроде роды начались.
– Ну роды так роды, это скоро не управится, – проговорила Генриетта. – Мне людей проводить надо до дома у мельницы. Ключи у Варака.
– Ну, я провожу.
– К тебе в детсад сейчас уж детей приведут, куда ты?
– Там Венерка, уже принимает, я скоренько, Генриетта Марковна, – живо ответила Мартинка, блестя небольшими весёлыми глазками. Ей, наверное, около тридцати лет, розовые щёчки, блондинистые кудри с начёсом времён расцвета «Ласкового мая», наверное, как сделала его в пятнадцать лет, так и ходит.
– Ну веди, коза любопытная, только не задерживайся, не балабонь без толку, отведи и на работу вертайся, поняла, что ль? – она повернулась к нам. – А вас завтра с утра жду, сама отведу на работу, представлю людям. А сегодня обустраивайтесь, дом большой, дров не напасешься, но да ты с братом, дак и будет, кому колоть…
Глава 7. Север
Признаться, мне необыкновенно понравился этот город, с первого взгляда, даже с названия. Я будто почувствовала что-то особенное к нему, к этому высокому густому лесу, который после болот тянулся не менее двух часов, а дальше, я знала, будет озеро, я сверялась с картой. Не знаю, что потянуло меня именно сюда, почему я поехала на север, почему не на восток, не на юг, тем более, то ли потому что всё моё детство прошло на севере, не на таком, правда, куда более спокойном и умеренном, но здешняя красота не просто притягивала, но завораживала меня.
Я не планировала, куда ехать, я приехала на площадь трёх вокзалов, электричка до Твери отходила через пять минут, на ней я и уехала, потом оттуда в Углич, Рыбинск, Вологду, там я остановилась переночевать, а наутро снова двинулась в свой странный путь и дальше ещё два дня, и на одном из полустанков мне встретился этот паренёк, который, очевидно, путешествовал по тому же принципу, что и я, и тоже, совершенно очевидно, бежал от кого-то или от чего-то.
С первого взгляда на него мне всё стало ясно, конечно, я даже не предполагала, что он увяжется за мной, когда не позволила патрулю забрать его, было видно, что он не преступник, точнее, преступник, конечно, если сбежал из части, но было ясно, что он скорее жертва обстоятельств, чем виновник того, что с ним происходило. В его историю я не очень-то поверила, а правильнее сказать, не слишком внимательно слушала.
Намного больше сейчас меня волновало то, что те, кто остался в Москве хоронят меня, считают мёртвой, об этом упомянули по телевидению, а значит, не знают, что я жива. И как должны себя чувствовать родители, Платон, Валера, когда я «погибла» всего через несколько часов после того как мы расстались. Я знаю, что чувствуешь, теряя близкого и любимого человека, жизнь прекращается в тебе. Но я действительно потеряла Володю, а мои близкие не потеряли меня, спасая их сейчас, я должна была… как сказал Марк: «Они все под ударом, если мы не скроемся. Они все под ударом, пока Вито жив», он говорил уверенно, и я верила ему, потому что погибли уже двое, даже трое, если считать мальчишку беспризорника, и рискнуть кем-то ещё… лучше и правда умереть.
И всё же… Всё же, я так скучала. Я скучала по Володе, потому что больше никогда не увижу такого солнца, какое всегда восходит, если не на небе, но в моей душе, когда он рядом, восходило, когда она был. Был… милый мой Володенька, почему я не умела ценить тебя по-настоящему? Почему я как все, почему не дала тебе всего, чего ты достоин? Был достоин… теперь от тебя на земле только мои воспоминания…
Я скучала по Платону, потому что за годы, прошедшие с детства мы очень сблизились с ним, мы стали настоящей семьёй именно теперь, то, чем мы занимались, мы занимались вместе с ним, раньше я не задумывалась об этом, но мы стали частью друг друга намного больше, чем когда росли в одном доме. И Катя, и Ваня… они тоже моя настоящая семья.
Даже Мэри и Вилор были моими близкими людьми, и особенно Серёжка, который после того как не стало Володи будто бы перенёс часть своей любви к нему на меня, не зная, что меня и должно винить в Володиной смерти. Эта Ритузина была совершенно права, когда накинулась выдёргивать мне косы…
Я скучала по Боги. Теперь намного больше, чем когда он уехал в свою бесконечную заграничную поездку. Нежный, надёжный Боги, у него всегда было много каких-то девушек, но я всегда знала при этом, что я главная, что я одна и что обо мне он думает каждый день и могу стать единственной для него, если только захочу… Я пренебрегала этим, потому что не искала никогда, потому что это почему-то тяготило меня, как найденный клад. А теперь, когда разлука может стать бесконечной, мне так не хватало его.
И Валерий Карлович, который так многому меня научил, научил видеть то, чего я раньше не замечала, владеть техникой, о которой я не подозревала прежде, превращая картины в живые, движущиеся, дышащие. С которым так о много можно было говорить, и его мнение всегда было отлично от моего и потому так интересно…
Умереть для всех. Этого мне хотелось иногда, когда люди хотели слишком многого от меня, больше, чем я могла дать, и я думала: вот хорошо бы сбежать ото всех. Ну вот теперь я сбежала. И скучала по ним, будто от меня отрезали множество кусков, они саднят и кровоточат и я плачу, потому что мне не хватает их. И я никогда и никем и ничем не смогу их заменить. Я, действительно, умерла…
Но Валера… Валера – это совсем другое. Я не просто чувствовала себя одиноко без него. Меня будто и не половина, и даже не треть, меня будто как в прошлый раз почти нет в живых. Снова расстаться с ним на неопределённый срок и так, чтобы он думал, что меня больше нет, чтобы снова на ком-то женился и наделал детей, пока я, бесплодная, недостойная дрянь, буду прятаться, чтобы уберечь его?
Конечно, так лучше для него, что мы снова рассталось. Может быть, он переживёт мою «смерть» и будет жить нормальной счастливой жизнью? Да… так лучше. Пусть. Так всегда хотела Екатерина Михайловна. Валера не говорил об этом, но я не сомневалась, что она не принимает меня теперь куда больше прежнего. Если уж она считала меня не парой Валере прежде, когда я была ни в чем, ни повинной девушкой, то теперь, когда я… уж совсем не невинна.
Я так хотела позвонить ему, сразу же, и сказать, всё, что ты увидишь – всё ложь, я жива, и я очень хочу быть с тобой, если ты этого захочешь. Но даже телефон я бросила в тот же пожар у моей машины, где сгорели мои волосы. Да, я берегла Валеру от Вито. Но и от себя, получается, тоже. Он не смог стать счастливым с Альбиной, потому что я пусть и не была рядом с ним, но я была перед глазами и не давала покоя ему. Теперь всё может быть иначе.
Я говорила себе это каждый день, просыпаясь, и каждую ночь, ложась в постель или не ложась, но засыпая в поездах, автобусах и электричках. Я повторяла и повторяла это раз за разом. Я знала, что права в этом. Я знала, что так лучше, если мы никогда больше друг друга мне увидим. Он не только будет жить, он, возможно, будет счастлив.
Ужасно, но я почти не думала о Марке. Я не думала о том, что он погиб, мне казалось, что если жива я, то и он мог остаться жив, каким-то непостижимым образом, хотя, чтобы в одну ночь произошли два сходных происшествия со случайными, а не намеченными жертвами, верилось с трудом, но ведь это было возможно. Ведь Марк вышел с парнями, они были втроём, а в новостях сообщалось только об одном погибшем.
Да, но я почти не думала о Марке. Моя прежняя жизнь окончилась, вот как я ощущала наше с ним расставание. Я не хотела возращения в неё, с путаницей отношений, в суету и спешку и неотступное желание быть хорошей для всех, что оборачивалось тем, что я стала для всех плохой. Худшим, что могло случиться с каждым.
Но без Валеры я не скучала. Это не так называется. Мне было физически больно без него. Вот больно всему моему существу и моей душе, и телу, и мой дух сник по-настоящему сначала из-за смерти Володи, в которой я не перестану винить себя, а теперь парализованный разлукой с Валерой. Я всегда скучала по нему, но я заставила себя привыкнуть без него жить. Я привыкла к тому, что я настолько дурна и дурно живу, что мне нельзя быть с ним. Но мы соединились снова, и я ожила и поняла, насколько была пуста, безжизненна без него. Даже ледяная пустыня намного живее, чем я без него, вдали от него…
И теперь я ничего не могла с собой поделать. Я хотела быть с ним и думала только об этом. Я всегда хотела только этого. Я всю жизнь влюблена в него и ничто этого не изменило, ни его женитьба, ни моё замужество, ни Володя, ни все мои правильные мысли о том, что ему будет лучше без меня.
Но теперь… теперь это снова стало невозможно. Надолго или навсегда, но мы снова расстались. Простит он, когда узнает, что моя смерть – обман? Или если узнает…