Байкал. Книга 4

– Скажи муж вернулся, Эрбин, – сказал я, не собираясь ждать у ворот.

Тот побледнел, выпучив глаза и посторонился, впуская нас, а сам, заперев за нами, побежал в дом, предваряя. Я не хотел, чтобы Аяя поранила или испачкала ноги, потому решил не спускать её со спины, пока в дому не окажемся.

Там засветили окна, хотя странно, что Зигалит с закатом спать-то легла, ещё не такое позднее время, но, может быть, встаёт рано? Не хворает ли, забеспокоился я.

– Поздорова ли госпожа? – спросил я привратника, когда он выскочил снова из дверей и раскрыл их для нас.

– Дак… а… да! Да, здравствуют! – растерянно произнёс он.

Мне не понравилась его растерянность и странный испуг, словно Зигалит вовсе не ждёт меня, и… я не стал додумывать, вошёл в отворённые двери. Передняя горница, как и раньше, только ковёр новый на полу и… пахнет здесь… не могу понять, чем. Служанка выбежала, на ходу поправляет платье, не прибранная.

Я опустил Аяю на пол, тут и вышла Зигалит, в рубашке, только плечи обернула куском светлой шерсти, будто кутаясь, хотя и не холодно вовсе. Обняла меня, но почему прячет лицо от смущения, что здесь? Измена? Не может быть, отродясь мне не изменяли жёны…

Но тут я заметил, что живота у Зигалит нет, по моим расчетам рожать ей было месяца через два, ну, учитывая двойню, через месяц…

– Ты что же, опросталась уже? – спросил я, оглядывая её. Может, потому и смущена?

– Дак я… – она покраснела. – Ски-инула я, Эрбинчик…

Я обнял её, погладил по спине, думая, что успокаиваю горе.

– Ничего-ничего, не горюй, всяко быват…

Но тут она заметила Аяю, в таком странном виде представшую, что даже служанка оглядывалась с интересом.

– А… это хто же?.. – спросила Зигалит без улыбки.

Оплошал я, сразу-то не представил, отвлёкся непрошенными мыслями, вот и…

– Это Аяя, познайтесь. А это – Зигалит, моя жена, – сказал я, отступая и словно впуская Аяю в круг.

– Хто ж она бу-уит? Ишшо-о одна? – по-прежнему вытягивая губки, проговорила Зигалит. – Жёнка? Младшая, али так, наложница? – нахмурилась моя жена, оглядывая Аяю с придиркой, обошла вокруг даже.

– Да нет, што ты… Это Ария жена.

– А-ария? А чёже го-олая, в твоей одёже? И босая… На ру-уках своих сахарных нёс иё? Исхитил у брата-нето?

– Да на што она мне… что ты, Зигалит?!

– На што-о?! – Зигалит сверкнула на меня глазами из-за спины Аяи. – Зна-аемо на што эдаки кра-али…

– Так чего бы я к тебе с нею пришёл-то?

– Ма-ало ли, мож от нево и укры-ыться, мол, не поду-умает, што вы тута…

– Нет, Зигалит, завтра сам нагрянет Арий, его и спросишь, – досадливо морщась сказал я. – Может, встретишь, как положено, покормишь, выкупаться дашь?

Надо же, ещё оправдываться пришлось, подумать только, за всю жизнь никто мне допросов и сморщенных носиков не делал, а ныне… К тому же без вины и обвинила. И даже любиться не хотела вроде, ломалась и вообще стала как студень от полноты и прохладцы. Н-да, не такой я вспоминал мою жену. Неужто на сей раз я с женою ошибся? Не может быть, обиделась, должно… не был столько времени, и явился не с гостинцами, а с девицей в её рубашку одетой, есть от чего обижаться. Но ничего, оттает, хотя я и звался Льдом когда-то, женщин отогревать всегда умел…

…Мне не понравилась жена Эрика, мне показалось, что она фальшивит и каждым словом, и взглядом, и манерой этой сладенькой и будто бы даже телом, похожим на сдобную ладку, никакой мягкости я в ней не чувствовала, одно хитрое притворство. Дело даже не в том, что она ко мне отнеслась холодно, хотя с чего ей меня бажать, она и к ему, мне кажется, только что с ревностью, и то, больше показной, потому что мешки с золотом о пол звякнули, а слух у неё чуткий… Но… что я понимаю в людях-то? Быть может, ошибаюсь…

Мне отвели отдельный маленький дом, тут были и ещё пара таких, но они имели выход на улицу и их сдавали постояльцам, а мой стоял посреди сада. На другой день мне принесли одежды, служанка была глазастая, но чёрные глаза её какие-то колючие. Есть тоже принесли сюда, в большой дом не позвали. Но я и не хотела, смотреть на них и думать, что жена обманывает Эрбина, было неприятно. А вот книг Эрбин тоже прислал, не поскупился, целый ворох. Сам прийти не соизволил, должно быть, не хотел сердить Зигалит. Я вышла с одной из них в сад, с тем, где описаны были животные, что живут в дальних полуденных морях, огромные, такие, что можно легко за остров принять их. И рисунки, сделанные чьей-то умелой рукой.

– Твоей рукой, Аяя, – услышала я за спиной и обернулась.

Это оказался Орсег, вот неожиданность. Я улыбнулась.

– Откуда знаешь, о чём я думала? Здрав будь, Орсег.

– И ты здравствуй, Аяя.

Он тоже улыбнулся и даже сел рядом, на траву, как сидел я, в простом платье из синего полотна, легко было и по траве, и сидеть, и прилечь, а сам Орсег сегодня тоже был одет в рубашку и брюки, и даже сандалии, не то, что в прошлый раз, когда он приходил совершенно голый, токмо срам прикрыв…

…Конечно, я оделся, идти по городу голым тут совсем не приветствовалось. Меня тоже поразила чудовищная башня, выросшая за городской стеной, верхушка которой пряталась в облаках, я вошёл через те самые ворота, что открывались к строительству. Кто-то оглядывался на мои мокрые волосы, но в толпе легко затеряться, даже мне, большому, приметному человеку. Да, я нашёл Аяю. Когда перестал яриться в немедленном желании уличить и наказать Ария и его братца с наглой ухмылочкой. Я вернулся в свою стихию, успокоился и просто включил свои чувства. Теперь мне легко было найти Аяю, потому что, растворяясь в ней своей любовью, я и её привязал к себе, словно от неё ко мне была натянута струна и по ней я мог найти её, где бы она ни была. И я нашёл. Больше суток у меня это не получалось, словно она была где-то спрятана, как зачарована, а потом откликнулись воды здешних рек… и вот я здесь. Я не люблю рек и озёр, в них тесно мне, душно, как в темнице, но при необходимости я мог бы довольствоваться и колодцем. Совсем без воды я становлюсь обычным человеком.

И вот я пришёл в этот дом под видом постояльца, вошёл сюда и без труда отыскал Аяю в саду. Она сидела над свитком, который когда-то написала своей рукой при мне, а сегодня, изумляясь, разглядывала рисунки, что ещё тогда удивляли меня мастерством, что она проявляла, когда делала их красками, что сама разводила водой и маслом. Таких рисунков в своих свитках она наделала сотни, за то время, что путешествовала на корабле Гумира, а я сопровождал её. И вот теперь смотрела на них, словно увидела впервые.

– Ты опять со мной какими-то загадками молвишь, хорошо ли это? – сказала Аяя, но улыбаться не престала.

– Не буду, хорошо, – сказал я. – Как же ты бежать-то решилась? Али не знала ничего?

Она отвернулась, пожав плечами, не хочет говорить, похоже, ну и я не стану её пытать. Они похитили её, эти паршивцы, и что с нею обсуждать теперь их изощрённые подлости. Я решил спросить о другом.

– Ты хочешь вернуться? – спросил я. – Я могу помочь тебе.

– Орсег, если бы я могла вернуться, я бы вернулась, – сказала Аяя, немного смущаясь. – Но… теперь уже поздно.

Поздно… вон до чего дошло… Ах, Эрбин, он здесь, так это он, так тихо сидел и не приближался, вроде, и за Завесу особенно не стремился, сохранял хладнокровие. Вот так самые большие хитрецы и ведут себя. Стало быть, Арий для него её похитил? Это как-то странно, ведь сразу после всего утром Эрбин был ещё у Вералги в доме… или… Это Арий отвёл нам глаза… сам Эрбин говорил об этой способности своего брата. Вот они хитрую штуку придумали…

Но ничего, теперь проще, тут не дворец, ни Дамэ, никакой вообще охраны нет, эти два наглеца так уверены в себе, что не потрудились хотя бы следить за ней. Думали, никто не найдёт? Бессильные смертные человечки, конечно, и не найдут, но, кому надо…

– Ты его любишь? – спросил я.

Скажет, что любит, пойду, убью его, а не любит, так, может…

Но Аяя развернулась ко мне и сказала, хмурясь:

– Что это ты, Орсег? Думаешь, хорошо так-то, ладно? Ты лучше бы интересное что рассказал бы. Вот говоришь, я сама рыб этих чудных нарисовала, так рассказал бы.

– Я и показать тебе могу. Хочешь? Поплыли сейчас же?

– Сей же час? – удивилась Аяя. – Нет, теперь не хочу.

Она сказала так просто, не смущаясь, не хочет и всё, да и почему бы ей хотеть? Устроилась тут с книгой, финики вон у неё в чашке, птички щебечут, мягкая трава и не докучает никто. Ну, кроме меня. Тогда и я решил расслабить спину, лёг на траву. И верно, хорошо, даром, что суша, а чистый рай…

– Ты помнишь своих родителей, Орсег? – спросила Аяя.

– Конечно.