Байкал. Книга 4

– «Конечно», – вздохнула Аяя, – а я вот своих не помню. Кто были твои?

– Отец был купец, ходил по морю, маму очень любил, она родила двенадцать детей. Но в живых остался я один, остальные умерли младенцами – рассказал я, вообще-то впервые, никто прежде не расспрашивал меня о детстве или о родителях. – У меня было очень счастливое детство, родители души не чаяли во мне и я долго оставался ребёнком. Но когда умерли, один за другим, пришлось повзрослеть сразу. Мне в ту пору было пятнадцать. Тогда я для себя море и открыл.

– А как маму звали?

– Ивалла. Она была очень красивой. Я похож на неё.

Аяя засмеялась:

– Да ты не скромничаешь, я вижу, знаешь, что красивый человек.

– Что напрасно притворяться, будто я этого не осознаю. Вот ты, по-моему, ещё не поняла, не осознала, что ты чудо красоты.

Она лишь пожала плечами:

– Что с того, моей заслуги-то в том нет. А потом… – она посмотрела на меня и добавила негромко: – Я своего лица вовсе не помню. Каждый раз как отражение вижу, заново узнаю. Так что… осознавать особенно нечего. Но это всё… пустое, Орсег. Теперь хотя бы научиться чему. Вот говоришь, это всё, что тут написано да нарисовано, на самом деле есть? И покажешь мне? Может, я и вспомню…

– Как же ты от своего похитника-то убежишь?

– А меня никто не держит, но убегать я не собираюсь. Не держат, но и не обижают, чего же мне бежать? И куда? Возвернуться нельзя, а более некуда…

– Ну, гляди, как скажешь. Коли не обижают, сама и решай, – сказал я, вставая. – Так пойду я, Аяя, пора и честь знать. Днями приду, коли захочешь, поплывём, я тебе что из прежнего, али из нового покажу.

– На чём поплывём-от? – спросила она тоже, поднимаясь с травы.

Я засмеялся:

– Ну считай, что на мне. Обращусь дельфином и прокачу тебя. Люди так и считают, что я обращаюсь в дельфинов да в акул.

– А ты не можешь? Я уже ничему учусь не удивляться.

– Не могу. И никто, кого я знаю, не могут. Думаю, россказни об этом – враньё, али досужие сказки.

…Я увидел их в окно. Мне показала Зигалит. Позвала нарочно:

– Ты говори-ил, она Арию жена-а, а энто што-о за полюбо-овник?

Я посмотрел в окно и увидел, что они идут от сада, где был домик Аяи, мимо большого дома к воротам.

– В траве валялися там, я давно-о гляжу. Распу-утницу какую-то Арий в жёны взял, иде глаза-то бы-ыли? Даром, шо баса ненаглядная, даже мои служанки шепчутся, но…. – Зигалит посмотрела нам меня. – Ты скажи ей, у меня приличный дом, мне потаскух не надо зде-еся.

– То не полюбовник никакой, – сказал я и вышел, «проводить» Орсега. – Ты что здесь делаешь у нас? – спросил я его, уже проходящего мимо.

Он остановился, Аяя улыбнулась простодушно:

– Это Орсег, он…

– Да мы знакомы отлично, – сказал я, прожигая Орсега взглядом. – И что тебе здесь?

…Я смотрела на них двоих, удивляясь преображению обоих: Орсег весь будто надулся, выгибая грудь, словно хотел показаться больше, чем есть, Эрбин тоже расправил плечи и поднял подбородок, лицо его сделалось таким злющим, каким-то острым, мягкие губы побледнели, поджались, похоже было, что он зол не на шутку. Почему? Я растерялась…

– То моего ума дело, – нахально ответил Орсег, вскидывая гривастую голову. Ишь, оделся, голым не пришёл.

– Ума, али чего иного – мне всё едино, но энто мой дом, а потому сюда не таскайся.

Вместо ответа Орсег посмотрел на Аяю, растерянно и даже немного испуганно переводящую взгляд с меня на него, впервые при ней, новой, такое спор-от…

– Это поглядим – сказал Орсег и улыбнулся Аяе. Мерзавец.

И направился к воротам.

– Гляди не гляди, тут я в своём праве, – крикнул я ему вслед.

Орсег обернулся, бледнея от злобы в серый цвет, но глаза засверкали смарагдами. Чтобы не кричать на весь двор, где были и слуги и привратник выглянул, любопытствуя, из своей каморки, он вернулся и, подойдя ближе, почти вплотную проговорил сквозь зубы очень тихо, так, чтобы слышал только я:

– А Кратон? В своём был праве? Может, мне сообщить царю, что ваш бесподобный Арий отвёл всем глаза и исхитил его невесту? Что с ним тогда сделает царь?.. Хотя интереснее, что сделает Повелительница Завесы, верно? – он прожёг меня глазами. – Так что, кто в своём праве, а кто нет, ещё придётся разобраться… Вон она решит, кто тут в каком праве, – он кивнул на Аяю.

Я не сказал ничего больше, угрозы увесистые, ничего не скажешь. Как он нашёл нас, вот что самое загадочное и странное… Но Арику я решил ничего не говорить, ему и так всегда ревность не давала жить, не хватало ещё мне заводить его напрасно. Тем более что это и, правда, опасно. Арик спрашивал, кто шепнёт Повелительнице, что он не выполняет своей части договора…

Я хотел было, вернуться в дом, проследив, что Орсег благополучно выдворился, но Аяя вдруг сказала:

– Эр, ты… не гони его, он ведь незлой… Он хочет мне помочь.

Я вздохнул устало, но честное слово, как дитя…

– Яй… я понимаю, что ты сейчас хуже младенца стала, но чем Орсег тебе может помочь?! Сама-то подумай.

– Он обещал мне показать морские чудеса. И рассказать. Я в книге читаю, он говорит, я сама написала, а я не помню вовсе, так он…

Я посмотрел на неё, и показал на шнурочки у лифа, немного распустившиеся, ослабшие узелки так, что открывался очень соблазнительный вид на её груди. Я вижу, Орсег не касался её, по ней теперь всё понять можно, но ведь ясно, что хотел и получит, если она зевать-доверять будет. Незлой… ну, конечно!

– Чудеса он тебе может статься и покажет, но в обмен на твои.

Аяя густо покраснела, отворачиваясь, и занялась завязками.

– Зачем ты… так-то… человек ничего плохого не думал… А вы с Арием обещали учить меня, а сами… Ты вон, вовсе не подходишь цельный день, будто я наказана…

С этими словами она, шмыгнув носом, направилась к дому. Я же сказал ей вслед:

– Не обижайся, Яй, и учить будем, первый день здесь, дай отдышаться.

Я повернул в дом, но на пороге Зигалит сверкала глазами, сложив руки на полной груди, когда я приблизился, она фыркнула и ушла в дом. Ну началось… втравил меня Арик, и сам носа не кажет.

Но Арик явился к вечеру, ещё до заката. Появился на пороге неожиданно, словно с неба свалился. Хотя чего «словно», с неба и свалился. Он вошел, как ни в чем, ни бывало, с улыбкой даже и с гостинцами как раз. Ну хоть кто-то сообразил. Зигалит радостно засуетилась вокруг него, радуясь его возвращению куда больше, чем моему. Он привёз Зигалит чудесных кеметских украс, зерцало, украшенное самоцветами, вставленными в серебряную раму, кажется, отрез какой-то красивой ткани, и шкуру леопарда, что было очень модно, я видел на очень богатых фиванках такие украсы, на одно плечо вешали такую шкуру, пристёгивая драгоценной брошью. Так что да, Арик угодил моей жене своим приездом. Спросил о бремени, поняв, что что-то не так с этим, посочувствовал, обнимая её полные плечи, сказал, что у такой прекрасной женщины, несомненно, будут ещё дети.

– Где же Аяя? – наконец, спросил он, не умея скрыть искорки улыбки, выскакивающие из глаз, и губы так и тянулись вширь.

Я поднялся, маня его за собой из дому.