– Ну, посидели… Полночи уже.
– Парень, ты как? Не охрип?
Эркин рассмеялся:
– Не надоело голосить?
– Всё шёпотом, да шёпотом, поголосим хоть теперь.
– А и, правда, никогда в голос не пел.
– Мы на выпасе раз затянули, так нам всыпали…
– Это сейчас?!
– Да нет, до свободы.
– Ну, тогда-то понятно, а сейчас-то чего? Мы своим вот пели.
– Бычкам?
– А что? Мы и до свободы им пели. Они не стучат. Но тоже… надзиратель услышит, так мало не будет.
– Ну, это, как всегда. Давай, парень.
– Ага, давай.
– Про любовь? – уточнил Эркин.
– А про что хочешь.
– Про бычков ещё не придумали.
– Ещё петь про них…
– Обойдутся.
– Давай что ли. Подвалим.
Эркин переглянулся с Андреем:
– Начинай.
– Жди, что ли? – удивился Андрей.
Эркин кивнул. Эту песню со странно простыми и рвущими душу словами он раньше никогда не слышал. А Андрей знал её сразу и по-английски, и на русском. И рассказывал, что песня эта русская, и занесли её в лагеря русские пленные, а потом кто-то перевёл и пошла она гулять от барака к бараку.
– Давай её. Только…
– Понятно, – кивнул Андрей и начал: – Жди меня, и я вернусь… только очень жди…
– Жди, когда наводят грусть… жёлтые дожди, – вступил Эркин.
Они вели песню на два голоса, и более низкий и глубокий голос Эркина поддерживал звонкий высокий голос Андрея. Остальные присоединялись, не заглушая их голосов. Многие шевелили губами, запоминая слова.
И когда песня закончилась, ещё несколько секунд посидели и стали вставать.
– Бывайте, парни.
– Хорошо посидели.
– Ты откуда эту песню, ну, последнюю, взял?
– Ага, совсем новая.
– Слышал от одного. Он песен знал… закачаешься.
– По распределителям намотаешься, всего наслушаешься.
– Пошли.
– Ты к стаду?
– Пошли, наши рядом.
– Ага.
– Бывайте, парни.
– Бывайте.
– Воду на утро поставь и варево, я к стаду.
– Охота ноги бить?
– Потянусь заодно.
Они пробирались в темноте через заросли к смутным пятнам лежащих бычков.
– Ладно, нам тут правее.
– Бывайте, парни.
– И ты бывай.
– Заглядывай. Промнём.
– А то на одних потягушках не то.