Финансист. Титан. Стоик. «Трилогия желания» в одном томе

– Он выписывал огромные ссуды – около полумиллиона долларов молодому Каупервуду с Третьей улицы, который вел дела с городским займом. Они инвестировали для себя в разные предприятия, но в основном покупали ценные бумаги трамвайных линий. (При этих словах бесстрастное выражение лица Молинауэра едва заметно изменилось.) По словам Каупервуда, этот пожар завтра утром несомненно приведет к биржевой панике, и если он не получит существенной поддержки, то не сможет устоять. Если он не удержится, то из городской казны пропадет пятьсот тысяч долларов, которые уже нельзя будет вернуть обратно. Стинера нет в городе, и Каупервуд обратился ко мне с просьбой посмотреть, нельзя ли что-то сделать. По правде говоря, раньше он вел для меня разные мелкие дела и оказывал полезные услуги, поэтому он считает, что сейчас я мог бы помочь ему, то есть уговорить вас и сенатора организовать встречу с крупными банкирами, чтобы поддержать рынок на утренних торгах. Если мы этого не сделаем, он обанкротится, и он считает, что скандал может повредить нам на выборах. Мне показалось, что он не замышляет никаких игр, а просто хочет спастись и не подвести меня, то есть нас… если получится.

Батлер сделал паузу. Молинауэр, скрытный и коварный по своей натуре, вовсе не был поражен этим неожиданным поворотом событий. В то же время он был слегка взволнован и заинтригован, поскольку никогда не считал Стинера человеком, обладающим собственной инициативой или финансовой прозорливостью. Значит, городской казначей тратил деньги без его ведома и теперь подвергается опасности судебного преследования! Он лишь косвенно знал Каупервуда как человека, который занимался проблемами городских займов. Молинауэр получал прибыль от его ловких операций. Судя по всему, этот банкир обвел Стинера вокруг пальца и пользовался деньгами для скупки акций трамвайных компаний. Стало быть, у них есть личные активы в этом бизнесе. Это весьма заинтересовало Молинауэра.

– Пятьсот тысяч долларов, – повторил он, выслушав речь Батлера. – Это немалые деньги. Если нужно лишь поддержать рынок, чтобы спасти Каупервуда, мы можем это сделать, но если поднимется настоящая паника, я не представляю, каким образом наши действия могут хоть чем-то помочь ему. Если он находится в крайне стесненных обстоятельствах, а рынок может пробить дно, то ему понадобится гораздо большее, чем наша поддержка. Я уже проходил через это. Вы знаете размер его задолженности?

– Нет, не знаю, – сказал Батлер.

– Говорите, он не просил у вас денег?

– Он хочет, чтобы я оставил у него на депозите сто тысяч долларов, пока он не разберется, сможет ли выпутаться из положения.

– Полагаю, Стинера на самом деле нет в городе? – Молинауэр был по своей натуре подозрителен.

– Так говорит Каупервуд. Мы можем выяснить.

Молинауэр обдумывал различные аспекты сложившейся ситуации. Поддержка рынка будет весьма полезной, если это спасет Каупервуда, а заодно Республиканскую партию и ее казначея. В то же время от Стинера следует потребовать возврата полумиллиона долларов в городскую казну и передать свои активы кому-то еще – предпочтительно ему, Молинауэру. Но с Батлером тоже приходилось считаться. Чего он может захотеть? Он посоветовался с Батлером и узнал, что Каупервуд согласился вернуть пятьсот тысяч долларов в том случае, если сможет собрать такую сумму. О долях в разных трамвайных компаниях речи не было. Но какие гарантии, что Каупервуда можно будет спасти таким образом? Сможет ли он собрать необходимые деньги? А если его спасут, вернет ли он эти деньги Стинеру? Если ему нужны наличные деньги, кто даст ему взаймы в такое время, перед лицом наступающей паники? Какой залог он может обеспечить? С другой стороны, под давлением с разных сторон его можно вынудить на уступку всех его трамвайных активов за бесценок, его и Стинера. Если Молинауэр получит эти ценные бумаги, его не будет особенно беспокоить исход осенних выборов, хотя он, как и Оуэн, полагал, что они не будут проиграны. Как обычно, их можно будет купить. Молинауэр считал, что растрату – если банкротство Каупервуда подведет ссуду Стинера под это определение – можно будет скрывать достаточно долго до победы на выборах. Теперь ему представлялось, что лучше запугать Стинера, чтобы тот отказал Каупервуду в дополнительной поддержке, а потом искусственно понизить курс его трамвайных акций, а заодно и других крупных акционеров, включая Симпсона и Батлера. В линиях конного трамвая заключался один из крупных источников будущего благосостояния Филадельфии. Однако пока что он должен был изображать заинтересованность в спасении партии на выборах.

– Разумеется, я не могу говорить за сенатора, – задумчиво произнес Молинауэр. – Не знаю, что он может подумать. Что касается меня, то я вполне готов сделать все возможное, чтобы поддержать цену акций, если это пойдет кому-то на пользу. Естественно, я сделаю это для защиты моих собственных займов. По моему мнению, нам следует подумать, как предотвратить огласку до проведения выборов, если мистер Каупервуд не удержит позиции. Конечно же, у нас нет уверенности, что мы сможем поддержать рынок, несмотря на все усилия.

– Это верно, – сердито отозвался Батлер.

Оуэн решил, что ясно видит суровую кару, которая вскоре постигнет Каупервуда. В этот момент прозвонил дверной колокольчик. В отсутствие лакея появилась горничная, сообщившая о приходе сенатора Симпсона.

– Как раз вовремя, – сказал Молинауэр. – Пригласите его сюда. Посмотрим, что он думает по этому поводу.

– Наверное, мне лучше оставить вас наедине, – обратился Оуэн к своему отцу. – Поищу мисс Кэролайн и попрошу ее спеть мне. Я дождусь тебя, отец, – добавил он.

Молинауэр вкрадчиво улыбнулся ему, и он вышел как раз в тот момент, когда сенатор Симпсон вошел в комнату.

В штате Пенсильвания, богатом на своеобразные типы, не встречалось более интересной личности, чем сенатор Марк Симпсон. В противоположность Молинауэру и Батлеру, которые тепло приветствовали его и пожали его руку, он не производил впечатления своей внешностью. Он был невысоким, пяти футов и девяти дюймов, Молинауэр же – шести футов, а Батлер – пяти и одиннадцати с половиной футов, с бритым лицом и безвольным подбородком. Его взгляд не был таким же открытым, как у Батлера, или таким же бесстрастным, как у Молинауэра, но являл несравненно большую утонченность. Его глубоко посаженные, странные, бездонные глаза смотрели на вас, как могла бы смотреть кошка, выглядывающая из темного угла, и отражали все хитроумие, которым славилось семейство кошачьих. Смешной завиток черных волос нависал над его низким, гладким лбом, бледность лица говорила о плохом здоровье. Однако в нем жила упорная и неутомимая сила, которой он подчинял себе людей. Он умел кормить алчность надеждами и обещаниями и платил безжалостностью тем, кто противоречил ему. Он был тихим человеком, как часто бывает с такими людьми, со слабым и вялым рукопожатием, с бесцветной и слегка жеманной улыбкой, но выражение его глаз при разговоре возмещало все эти недостатки.

– Добрый вечер, Марк, рад вас видеть, – приветствовал его Батлер.

– Как поживаете, Эдвард? – прошелестел тихий ответ.

– Кажется, сенатор, что время не властно над вами, – заметил Молинауэр. – Что будете пить?

– Сегодня ничего, Генри, – отозвался Симпсон. – Я пробуду недолго; остановился по дороге домой. Моя жена в гостях у Кэвэноу по соседству с вами, и мне нужно забрать ее.

– Очень хорошо, что вы заглянули к нам именно сейчас, сенатор, – начал Молинауэр, усевшись вслед за гостем. – Батлер рассказал мне о небольшой политической проблеме, возникшей после нашей прошлой встречи. Полагаю, вы слышали о пожаре в Чикаго?

– Да, Кэвэноу недавно сообщил мне. Это выглядит довольно серьезно. Думаю, утром рынок сильно упадет.

– Не удивлюсь этому, – лаконично вставил Молинауэр.

– А вот и газета, – сказал Батлер, когда слуга Джон пришел с улицы с газетой в руке. Молинауэр взял ее и развернул перед ними. Это был один из первых экстренных выпусков, вышедших в США, и там имелась довольно внушительная передовица, объявляющая о том, что пожар в городе у озера усиливается с каждым часом после первого возгорания вчера днем.

– Что ж, это определенно ужасная новость, – сказал Симпсон. – Мне очень жаль Чикаго, у меня там много друзей. Надеюсь услышать от них, что дела не так плохи, как кажется.

Сенатор обладал высокопарной манерой речи, от которой он не отказывался ни при каких обстоятельствах.

– Дело, о котором мне поведал Батлер, имеет некоторое отношение к этому событию, – продолжал Молинауэр. – Вы знаете обыкновение наших городских казначеев ссужать деньги под два процента?

– Да, а что? – пытливо спросил Симпсон.

– Так вот. Судя по всему, мистер Стинер одолжил на этих условиях довольно много казенных денег молодому Каупервуду с Третьей улицы, который занимался городскими займами.

– Что вы говорите! – произнес Симпсон, напустив на себя удивленный вид. – Надеюсь, не очень много?

Сенатор, наряду с Батлером и Молинауэром, получал большую прибыль от дешевых ссуд из того же источника, поступавших на депозиты в доверенных банках.

– Оказывается, Стинер выдавал ему ссуды на общую сумму до пятисот тысяч долларов, и если по какой-то причине Каупервуд не сможет выдержать эту бурю, то на балансе у Стинера будет дефицит на эту сумму, что будет неприглядным предвыборным фактом для избирателей. Как вы думаете? Каупервуд должен мистеру Батлеру сто тысяч долларов, поэтому сегодня вечером он пришел к нему. Он попросил узнать, можно ли что-нибудь предпринять с нашей помощью, чтобы поддержать его. Если нет… – Он многозначительно помахал рукой. – Скорее всего, тогда он обанкротится.

Симпсон постучал кончиками пальцев по широкому тонкогубому рту.

– Что они делали с полумиллионом долларов? – поинтересовался он.

– Ну, мальчики решили поиграть в серьезные игры, – добродушно сказал Батлер. – Думаю, они скупали акции трамвайных линий, не считая других вещей.

Он засунул большие пальцы в проймы жилета. Молинауэр и Симпсон обменялись натянутыми улыбками.

– Несомненно, – сказал Молинауэр.

Сенатор Симпсон промолчал, погрузившись в глубокое раздумье. Он тоже думал о том, как бесполезно обращаться к бизнесменам и политикам с подобным предложением, особенно в преддверии неизбежного кризиса. Он полагал, что если они втроем объединятся и пообещают Каупервуду свою защиту в обмен на уступку его активов в ценных бумагах трамвайных линий, это будет совсем другое дело. В таком случае будет очень просто замять историю с долгами городского казначейства и даже напечатать больше денег для поддержки казны[28 - По закону 1863 г. каждый национальный банк мог выпускать банкноты в пределах купленной им и внесенной в казначейство суммы облигаций государственных займов США. Два таких банка находились в Филадельфии.]. Но во-первых, было неизвестно, согласится ли Каупервуд уступить свои акции, а во-вторых, либо Батлер, либо Молинауэр должны были войти с ним в долю в такой сделке. Батлер явно приехал сюда для того, чтобы замолвить слово за Каупервуда. Симпсон и Молинауэр были негласными соперниками. Несмотря на их совместную политическую деятельность, она была направлена на достижение совершенно разных коммерческих целей. Симпсон и Молинауэр никогда не объединялись для конкретного финансового предприятия, точно так же как и Батлер с Молинауэром. Кроме того, по всей вероятности, Каупервуд не был глупцом. Он был не так виноват, как Стинер, ссудивший ему огромную сумму из городских денег. Сенатор размышлял, следует ли ему открыть коллегам свое хитроумное решение, но решил не делать этого. Молинауэр был слишком коварным человеком, чтобы доверить ему такое дело. Это была превосходная, но опасная возможность. Нет, лучше он все сделает самостоятельно. А пока что они должны потребовать от Стинера, чтобы он заставил Каупервуда вернуть пятьсот тысяч долларов, если ему это удастся. Если нет, то при необходимости Стинера можно принести в жертву ради партийных интересов. Акции Каупервуда, с учетом ценной информации о его состоянии, предоставляют хорошую возможность для работы его собственных брокеров на фондовой бирже. Они могут распространить слухи о бедственном положении Каупервуда, а затем выйти на него с предложением сбыть акции с рук, разумеется за бесценок. Да, в недобрый для себя час Каупервуд обратился к Батлеру!

– Ну что же, – сказал сенатор после долгого молчания. – Можно посочувствовать мистеру Каупервуду, попавшему в такое положение, и я определенно не виню его за покупку трамвайных линий, если у него была такая возможность. Но я на самом деле не вижу, что может быть сделано для него перед лицом кризиса. Не знаю насчет вас, джентльмены, но я вполне уверен, что не в состоянии таскать чужие каштаны из огня, даже если бы мне этого хотелось. Все зависит от того, считаем ли мы опасность для партии достаточно значительной, чтобы залезать в свои карманы и способствовать ему.

При упоминании реальных денег лицо Молинауэра вытянулось и приняло постное выражение.

– Я тоже не вижу, что мы могли бы сделать для мистера Каупервуда, – со вздохом сказал он.

– Ей-богу, мне кажется, что лучше будет забрать мои сто тысяч долларов, – с горьким юмором произнес Батлер. – Сделаю это завтра утром в первую очередь.

На этот раз ни Симпсон, ни Молинауэр не снизошли даже до слабой улыбки. Они лишь обменялись расчетливыми и суровыми взглядами.

– Но вернемся к вопросу о городской казне, – сказал сенатор Симпсон, когда обстановка немного успокоилась. – Нам нужно поразмыслить над этим. Если мистер Каупервуд разорится и казна потеряет столько денег, это поставит нас в затруднительное положение. Кстати, какими линиями он особенно интересовался? – добавил он, как будто эта мысль только сейчас пришла ему в голову.

– Точно не знаю, – ответил Батлер, который не собирался повторять то, что услышал от Оуэна во время поездки.

– Если мы не сможем заставить Стинера вернуть деньги до того, как этот Каупервуд обанкротится, то я не вижу, как мы можем избавиться от последующих неприятностей, – заявил Молинауэр. – Но если мы предпримем меры, которые будут выглядеть как требование возместить убытки городской казны, то Каупервуд, вероятно, прикроет свою лавочку. Так что здесь ничего не поделаешь. И будет не очень любезно по отношению к нашему другу Эдварду, если мы предпримем меры до того, как он уладит свои дела с Каупервудом.

– Определенно, – с чувством произнес сенатор Симпсон, проявив настоящую политическую прозорливость.

– Не беспокойтесь, утром я получу эти сто тысяч долларов, – сказал Батлер.

– Если что-то предпринимать, то мы должны постараться замять дело с городской казной до проведения выборов, – сказал Симпсон. – Одни газеты будут помалкивать на этот счет, другие нет. Есть одна вещь, которую я могу предложить… – Тем временем он думал о ценных бумагах трамвайных линий, так благоразумно собранных Каупервудом. – Городского казначея нужно предупредить, чтобы он больше не выделял денег в подобных ситуациях. Он легко поддается на уговоры. Надеюсь, Генри, что вашего слова будет достаточно для предотвращения любой самодеятельности с его стороны.

– Да, я могу это сделать, – сурово отозвался Молинауэр.