Титан

– Понимаю, – сказал Каупервуд. – Это не самые приятные люди, даже если вы ставите их на довольствие.

– Большинство из них не остаются верны своим обязательствам, даже когда вы думаете, будто они у вас в кармане, – продолжал генерал. Они перепродают свои услуги. Им хватит бесстыдства, чтобы обратиться в газовую компанию Северной стороны и рассказать им о ваших планах, прежде чем вы успеете наладить свой бизнес. Потом они начинают требовать еще больше денег, устраивают конкурентные торги, и так далее, – старый генерал изобразил скорбную мину и добавил: – Тем не менее, среди них есть кое-какие надежные люди, – например, мистер Данивэй и мистер Герехт, если вы сможете заинтересовать их.

– Меня не слишком заботит, каким образом это будет сделано, – дружеским тоном заметил Каупервуд. – Но я хочу быть уверен в том, что это будет сделано быстро и тихо. Мне не нужны особые подробности. Как вы думаете можно ли будет это устроить без огласки, и сколько это будет стоить?

– Трудно судить до тех пор, пока я не займусь этим вплотную, – задумчиво сказал генерал. Это может стоить лишь четыре тысячи, а может и все сорок тысяч, если не больше. Мне нужно немного времени, чтобы разобраться.

Пожилой джентльмен явно гадал о том, сколько денег готов потратить Каупервуд.

– Хорошо, тогда сейчас мы не будем беспокоиться об этом. Я готов проявить необходимую щедрость. Недавно я послал за мистером Сиппенсом, президентом «Газовой и топливной компании Лейк-Вью», и он скоро будет здесь. Вам нужно будет наладить тесное сотрудничество с ним.

Энергичный Сиппенс появился через несколько минут, и после наставления оказывать друг другу всевозможную поддержку и скрывать имя Каупервуда во всех вопросах, связанных с этой работой, они с Ван-Сайклом ушли вместе. Они представляли собой странную пару: флегматичный и разочарованный жизнью пожилой генерал, равнодушный к собственной помощи, но готовый оказать ее, и бодрый, щеголеватый Сиппенс, намеренный совершить эпический акт возмездия старинному врагу. Через десять минут они уже были закадычными приятелями, и генерал описывал Сиппенсу скаредное и беспринципное политическое кредо муниципального советника Данивэя и дружелюбную, но жадную до денег натуру Джейкоба Герехта. Такова жизнь.

Поскольку Каупервуд никогда не складывал все яйца в одну корзину, то при организации компании в Гайд-Парке он решил заручиться услугами второго юриста и подставного президента, хотя и предложил сохранить Сиппенса в качестве главного технического консультанта во всех трех или четырех новых компаниях. Он размышлял над этим вопросом, когда на сцене появился человек, который был гораздо моложе пожилого генерала, – некий Кент Берроуз Маккиббен, единственный сын бывшего судьи Верховного суда Маршалла Скэммона Маккиббена. Кенту Маккиббену – высокому, атлетически сложенному и по-своему красивому мужчине – было тридцать три года. В интеллектуальном смысле (то есть, в вопросах ведения своего бизнеса) он отличался жесткой сосредоточенностью, но при этом имел аристократически-отстраненный и часто мечтательный вид. Он имел офис в одном из лучших кварталов Дирборн-стрит, где каждое утро к девяти часам впадал в состояние замкнутой задумчивости, если какое-либо важное дело не призывало его в центр города. В данном случае он составил документы о праве собственности и договоры для компании по торговле недвижимостью, которая продала Каупервуду участки на Тридцать Седьмой улице и Мичиган-авеню, и когда они были готовы, отправился в его офис с намерением спросить, есть ли какие-то дополнительные подробности, которые Каупервуд пожелал бы принять во внимание. Когда его проводили в кабинет, Каупервуд окинул его острым аналитическим взглядом и сразу же увидел человека, который ему понравился. Сдержанный эстетизм Маккиббена пришелся ему по душе. Ему понравилась одежда собеседника, его агностическая невозмутимость и светские манеры. Со своей стороны, Маккиббен сразу же уловил атмосферу властности и финансового могущества. Он отметил светло-коричневый деловой костюм Каупервуда с тонкими красными нитями, вплетенными в основу, его каштановый галстук и маленькие овальные запонки в манжетах рубашки. Его рабочий стол со стеклянной крышкой был чистым и выглядел официально. Деревянные панели в комнатах были изготовлены из вишни, отполированы и навощены вручную, а художественное оформление было представлено необычными гравюрами на стали в тонких рамках с изображением сцен американской жизни. Пишущая машинка, в то время еще только появившаяся в продаже, стояла на видном месте, а биржевой телеграфный аппарат, – еще одно новшество, – бойко отстукивал последние котировки. Секретарша, ожидавшая в приемной Каупервуда, была молодой полячкой по имени Антуанетта Новак, – сдержанной, сообразительной и очень привлекательной брюнеткой.

– Какого рода делами вы занимаетесь, мистер Маккиббен? – с видимой небрежностью поинтересовался Каупервуд во время разговора. Выслушав объяснения Маккиббена, он добавил: – Если желаете, загляните сюда на следующей неделе. Есть вероятность, что я смогу предложить вам что-нибудь интересное в профессиональном смысле.

Услышав такие слова от другого человека, Маккиббен возмутился бы столь расплывчатым предложением о будущей поддержке. Но сейчас он был чрезвычайно доволен. Личность собеседника захватила его воображение, и привычная бесстрастность изменила ему. Когда он пришел снова, и Каупервуд обозначил предполагаемую задачу, Маккиббен клюнул на его предложение, как рыба на приманку.

– Мне хотелось бы попробовать свои силы в этом деле, мистер Каупервуд, – искренне сказал он. – Я никогда не занимался подобными вещами, но вполне уверен, что справлюсь. У меня есть летнее жилье в Гайд-Парке, и я знаком с большинством чиновников из местного совета, поэтому я могу оказать значительное влияние в ваших интересах.

Каупервуд любезно улыбнулся.

Так была учреждена вторая компания во главе с подставным командным составом по выбору Маккиббена. Сиппенс, без ведома старого генерала Ван-Сайкла, получил должность технического консультанта. Затем было подано ходатайство о получении концессии, и Маккиббен приступил к тонкой закулисной работе на Южной стороне, постепенно заручаясь доверием различных муниципальных чиновников.

Вскоре появился и третий юрист по имени Бартон Стимсон, самый молодой, но не менее способный, чем остальные: бледный темноволосый юноша с горящими глазами, который мог бы исполнять роль Ромео. Каупервуд познакомился с ним, когда он выполнял незначительную работу для Лафлина. Теперь его привлекли к работе на Западной стороне, со старым Питером Лафлином в качестве учредителя компании и вездесущим Сиппенсом в должности технического советника. Однако Стимсон был не мечтательным Ромео, а вдумчивым энтузиастом, родившимся в очень бедной семье и стремившимся пробиться наверх. Каупервуд определил, что хотя интеллектуальная податливость может быть предвестием катастрофы для некоторых людей, для него самого она была залогом успеха. Ему были нужны высокообразованные слуги и помощники. Он был готов щедро платить им, держать их в тонусе и обходиться с ними едва ли не с княжеской учтивостью, он они должны были сохранять абсолютную преданность его делу. Хотя Стимсон сохранял спокойствие и выдержку в любых ситуациях, он был готов поцеловать перстень на пальце архиепископа. Такова утонченная природа близости к чужому величию.

И вот, на Северной, Южной и Западной стороне одновременно началось какое-то странное оживление: закулисные встречи, негласные переговоры и тайные соглашения. В Лейк-Вью старый генерал Ван-Сайкл и де Сото Сиппенс, совещаясь с пронырливым фармацевтом и по совместительству муниципальным советником Данивэем и владельцем скотобойни, оптовым мясником Джейкобом Герехтом, – приятными в общении, но требовательными людьми, – вели дружеские беседы в аптеке или служебном помещении склада, где почти во всех подробностях расписывали вознаграждения и прибыли. В Гайд-Парке мистер Кент Берроуз Маккиббен, элегантный и одетый с иголочки, подлинный Честерфилд среди юристов, а также некий Дж. Дж. Бергдолл, длинноволосый и с виду непримечательный наймит благородных кровей, избранный подставным президентом «Газовой и топливной компании Лейк-Вью», совещались с членом муниципального совета Альфредом Б. Дэвисом, хозяином производства плетеных и ротанговых изделий, и владельцем салуна Патриком Гилганом, организуя будущее распределение долей акционерного капитал и внося определенные предложения по поводу наличных выплат, земельных участков, услуг и так далее. Между тем в поселке Дуглас и Вест-Парке на Западной стороне угловатый и насмешливый Питер Лафлин заключал сходные сделки вместе с Бартом Стимсоном.

Противник в лице городских газовых компаний, разделенных на три фракции, оказался совершенно не готовым к происходящему. В конце концов, когда новости о ходатайствах на получение концессий, поданных в несколько пригородных муниципалитетов, просочились наружу, каждая из старых компаний заподозрила остальные в измене, грабеже и посягательстве на чужую территорию. Каждая компания отправила своих ручных адвокатов в пригородные поселковые советы, но ни одна из компаний еще не имела ни малейшего представления, кто стоит за генеральным планом операции. До того, как кто-либо из них успел подать обоснованный протест или заявить о своей готовности заплатить большие деньги за освобождение пригородов, примыкавших к ее территории, – прежде, чем они успели организовать юридическую борьбу, местные муниципалитеты приняли постановления об удовлетворении ходатайств, поданных новыми компаниями. В каждом случае это произошло в ходе открытых слушаний и за один тур голосования, где решения были приняты почти единогласно. Мелкие пригородные газеты, почти забытые при распределении «компенсаций», разразились громкими криками ужаса и смятения. Впрочем, крупные городские газеты сначала почти не обратили на это внимания, отделавшись замечанием, что поселковые советы достойно начинают свой путь, следуя по стопам городского совета в своей продажности и беспринципности.

Каупервуд улыбался, когда читал в утренних газетах объявления о принятии постановлений, дававших ему право на концессии. В последующие дни он с удовольствием выслушивал доклады Лафлина, Сиппенса. Маккиббена и Ван-Сайкла о прощупывании почвы и тайных попытках выкупить их доли или завладеть полученными концессиями. Вместе с Сиппенсом он разрабатывал планы строительства газовых заводов. Теперь предстояло выпустить облигации для рыночной капитализации компаний, заключить контракты на поставку оборудования, построить реальные хранилища и газгольдеры, проложить газопроводы. Нужно было успокоить общественное мнение, взвинченное газетными публикациями. Во всем этом де Сото Сиппенс показал себя настоящим мастером. Вместе с Ван-Сайклом, Маккиббеном и Стимсоном в качестве его советников в разных районах он представлял Каупервуду конспективные предложения, в ответ на которые тот одобрительно кивал или говорил «нет». Затем Сипеенс начинал покупать, строит и рыть котлованы. Каупервуд был так доволен, что решил сохранить де Сото Сиппенса при себе на неопределенно долгое время. Со своей стороны, Сиппенс находил приятное утешение в мысли о том, что он получил шанс поквитаться по старым счетам и заниматься крупными проектами. Он был по-настоящему благодарен за это.

– Мы еще не покончили с этими мошенниками, – с торжествующим видом однажды заявил он Каупервуду. – Они будут сражаться с нами в судах. Впоследствии они могут объединить усилия. Они взорвали мой газгольдер; то же самое может произойти и с нами.

– Пусть попробуют, – сказал Каупервуд. – Мы тоже умеем взрывать и судиться. Мне нравятся судебные иски. Мы свяжем их по рукам и ногам, так что они будут умолять о пощаде.

Его глаза довольно блестели.

Глава 9

В поиске победы

Между тем светские дела Эйлин понемногу продвигались вперед. Хотя было очевидно, что они не будут сразу же приняты в высшем обществе, – да этого никто и не ожидал, – также было ясно, что их нельзя полностью игнорировать. Нескрываемые теплые чувства Каупервуда по отношению к его жене во многом обеспечивали гармоничную атмосферу у него на работе. Хотя многие считали Эйлин довольно самоуверенной и грубоватой особой, в руках такого сильного и способного мужчины, как Каупервуд, она была вполне приемлемой для общения. Такого мнения, к примеру, придерживались миссис Эддисон и миссис Рэмбо. Маккиббен и Лорд испытывали сходные чувства. Если Каупервуд любил ее, а это казалось несомненным, то он должен был успешно «вышколить» ее. И он действительно любил ее, хотя и на свой манер. Он не мог забыть, как превосходно она относилась к нему в былые дни, когда, хорошо зная о его домашних обстоятельствах, о его жене, детях и о возможном противодействии членов его семьи, она отбросила все условности ради его любви. Как свободно он отдавала свою любовь! В ней не было никакой мелочности и привередливости, щепетильных придирок и претензий. Он с самого начала был «ее Фрэнком», и он до сих пор остро чувствовал ее стремление быть рядом с ним и принадлежать ему, помогавшее выжить в эти ужасные и прекрасные дни. Она могла ссориться, суетиться, спорить, подозревать и обвинять его в заигрывании с другими женщинами, но легкие отклонения от нормы в его случае не беспокоили ее, – по крайней мере, она сама так утверждала. У нее не было никаких доказательств, а в сущности, и оснований для подозрения. По ее словам, она была готова простить ему что угодно, если только он будет любить ее.

– Ты просто дьявол, – игриво обращалась она к нему. – Я же тебя знаю! Я вижу, как ты шаришь глазами из стороны в сторону. Полагаю, это из-за той хорошенькой стенографистки, которую ты держишь в своем офисе.

– Не глупи, Эйлин, – отвечал он. – И не надо быть такой грубой. Ты прекрасно знаешь, что я не буду заводить шашни со стенографисткой. Работа – не место для подобных вещей.

– Ах, вот как? Не считай меня дурочкой; я тебя знаю. Тебе сойдет любое укромное местечко!

Тогда он смеялся, и Эйлин присоединялась к нему. Она ничего не могла с собой поделать, потому что любила его. В ее нападках не было никакой ожесточенности. Очень часто после таких инцидентов он держал ее в объятиях, нежно целовал и приговаривал: «Кто моя милая большая крошка? Кто моя рыжеволосая куколка? Ты действительно так сильно любишь меня? Тогда поцелуй меня». Страсть, владевшая ими, была почти языческой. Пока внешние дела и обстоятельства не отдалили их друг от друга, он даже не мог надеяться на более сладостный контакт с другим человеческим существом. Между ними не возникало пресыщенности, грозившей перерасти в мрачное отвращение. Она оставалась физически желанной для него. Он всегда мог быть с ней искренним, нежным и даже поддразнивать ее, ибо она не оскорбляла его интеллект чопорными или консервативными представлениями. Какой бы влюбленной и глуповатой она ни была в некоторых отношениях, она могла выдержать прямую критику или поправки. Она могла делать интуитивные и расплывчатые предложения о том, что будет хорошо для них обоих. В наибольшей степени их мысли были сосредоточены на чикагском обществе, на новом доме, подряд на строительство которого уже был оформлен, и на том, что следует предпринять, чтобы расширить круг их знакомств и упрочить их положение. Эйлин думала, что жизнь еще никогда не представала перед ней в таком радужном цвете. Иногда все выглядело слишком прекрасным, чтобы оказаться правдой. Ее Фрэнк был таким любящим и очаровательным, таким щедрым! У нее не было ни малейших подозрений на его счет. Путь даже он иногда изменяет ей, – что с того? Он остается духовно преданным ей, и до сих пор не было ни одного случая, когда бы он подвел ее. Хотя ей было кое-что известно из прежнего опыта, она не представляла, с какой невозмутимостью он мог лгать или протестовать в подобных делах. Но тем не менее, он любил ее и до сих пор ни в малейшей степени не изменял этому чувству.

Каупервуд инвестировал около ста тысяч долларов в свои начинания с газовыми компаниями и был уверен в блестящих перспективах; его концессии оставались действительными в течение двадцати лет. К тому времени ему будет около шестидесяти лет, и он, возможно, выкупит свои активы, объединит их или продаст старым компаниям с огромной прибылью. Будущее Чикаго складывалось в его пользу. Он решил инвестировать не менее тридцати тысяч долларов в картины, если найдет подходящие, и заказать портрет Эйлин, пока она остается такой красавицей. Произведения искусства снова стали предметом его страстного увлечения. У Эддисона было четыре или пять хороших картин, – Руссо, Грёз, Вауэрман и один Лоуренс[8 - Анри Руссо (1844–1910) – французский художник-самоучка, видный представитель наивного стиля живописи. Грёз, Жан-Батист (1725–1805) – французский жанровый живописец. Филипс Вауэрман (1619–1668) – голландский художник, наиболее прославленный сценами охоты. Лоуренс, Томас (1769–1830) – английский художник, модный портретист эпохи Регентства (прим. пер.).] – собранных Бог весть откуда. Говорили, что у владельца отеля, торговца недвижимостью и мануфактурой по фамилии Коллард, есть поразительная коллекция. По словам Эддисона, король торговли скобяными товарами Дэвис Траск был страстным коллекционером. Каупервуд знал о многих богатых домах, где начинали коллекционировать живопись. Значит, и ему пора этим заняться.

После оформления концессий Каупервуд посадил Сиппенса в собственном офисе и временно передал ему бразды правления. Небольшие арендованные офисы с клерками появились в тех районах, где развернулось строительство газовых предприятий. Старые компании подали всевозможные иски с целью запрета, аннулирования или ограничения концессий, но Маккиббен, Стимсон и генерал Ван-Сайкл сражались с ними с доблестью и упоением троянских воинов. Это было во всех отношениях приятное зрелище. Пока что еще никто по-настоящему не знал о наступлении Каупервуда в Чикаго. Его считали очень незначительной фигурой. Его имя даже не упоминалось в связи с этой деятельностью. Других людей ежедневно прославляли и восхваляли, что вызывало у него некоторую зависть. Когда же взойдет его звезда? Безусловно, уже скоро. Поэтому в июне они отправились в свое первое заграничное путешествие, – радостные, богатые, бодрые духом и в расцвете сил, – твердо намеренные получить полное удовольствие от поездки.

Это было замечательное путешествие. Эддисон был настолько любезен, что телеграфировал в Нью-Йорк и распорядился доставить цветы для миссис Каупервуд, когда она поднимется на борт. Маккиббен прислал путеводители. Каупервуд, не рассчитывавший на то, что кто-то пришел цветы, сам заказал две великолепные корзины, которые прибавились к корзине Эддисона и теперь, вместе с прикрепленными открытками, ожидали их в вестибюле на главной палубе. Несколько важных лиц, сидевших за капитанским столом, сами подошли к Каупервуду. Они получили приглашения на вечеринки с карточными играми и на закрытые концерты. Однако плавание выдалось бурным, и Эйлин страдала от морской болезни. Ей было трудно показаться себя с лучшей стороны, поэтому она большей частью не выходила из каюты. Она держалась очень надменно и отстраненно со всеми, кроме немногих, кто прислушивался к ней и не говорил лишнего. Она начала чувствовать себя очень важной особой.

Еще до отъезда она почти исчерпала ресурсы заведения Терезы Донован в Чикаго. Нижнее белье, ночные пижамы, костюмы для прогулок, костюмы для выездки, вечерние туалеты, – всего этого у нее было в изобилии. При себе она имела шкатулку с драгоценностями на сумму не менее тридцати тысяч долларов. Ее туфли, чулки, шляпы и прочие дамские аксессуары не поддавались подсчету, и это давало Каупервуду основание гордиться ею. Она обладала способностью жить на широкую ногу. Его первая жена была бледной и довольно худосочной, в то время как Эйлин буквально лучилась физической энергией жизни. Она напевала, жестикулировала, прихорашивалась и позировала. Некоторые люди чужды самоанализу или размышлению о прошлом. Земля с ее долгой историей для Эйлин была лишь ориентиром, смутным представлением. Возможно, она слышала о существовании динозавров и летающих рептилий, но это в любом случае не произвело на нее глубокого впечатления. Кто-то сказал или продолжал утверждать, будто люди происходят от обезьян, что было полным абсурдом, хотя и могло оказаться правдой. Зеленые водяные валы, грохочущие в открытом море, подразумевали некую безмерность и ощущение ужаса, но это не имело ничего общего с той безмерностью, которая существует в сердце поэта. Корабль был надежным и безопасным; сам капитан в голубом мундире с латунными пуговицами говорил ей об этом, когда они сидели за столом, и она безоговорочно верила ему. Кроме того, рядом с ней постоянно находился Каупервуд, следивший за ситуацией в целом, предусмотрительно управлявший ходом жизненного спектакля и помалкивавший об этом.