Китечка!

– Отдайте немедленно!

Илона попыталась отобрать бурбон у Басараба, но тот мертвой хваткой вцепился в бутылку, категорически отказываясь не только отдавать, но и делиться.

Подвальник, посидев с какое-то время на скамейке у подъезда, предложил товарищу прогуляться до парка. Жуткое-прежуткое место этот парк, самое оно чтобы там собираться со знакомыми из соседних домов.

– Отчего же и не прогуляться, – довольно согласился Сумрак, охотно закивав головой.

Если обогнуть дворик и выйти на прогулочную дорожку, то до парка дойти можно за считанные минуты. По прямой и чуть-чуть направо, напротив мрачного здания фармацевтического колледжа. Сам парк парком-то назвать сложно, так, колючий садик. Впрочем, это не особенно расстраивало тех, кто там ошивался регулярно. Молодые мамаши с колясками отправлялись на утренний, послеобеденный и вечерний променад, лица без определенного места жительства задерживались с вечерней до утренней зари. Зимой, конечно, делать там нечего, холодно и голодно – до продуктового магазина идти далековато, а как идти, если ноги не держат? Денег еще подсобрать, прежде чем отправляться за провизией. Собак бездомных немерено, в стаи сбиваются, на людей бросаются, но задобрить можно. В отличие, кстати, от тех самых, без постоянной крыши над головой.

Наша же ночь выдалась безлунная, безлюдная и холодная. Все по домам сидят, густые супы греют, на балконе курят, гремят посудой, хлопают дверцей холодильника: вдруг ее откроешь с десяток раз, а на одиннадцатый там что-то новое появится? Осенью ведь каждый человек ест за двоих, запасаясь необходимой теплотой, которая очень выручает в студеные январские ночи. Декабрьские-то помягче будут, их сопровождает предвкушение праздников и огоньки гирлянд. Люди бродят по магазинам, выискивают чего на стол купить повкуснее, желудок порадовать, и чтобы на душе неприятного осадка не оставалось. Ищут подарки для близких, иногда для себя, хотя должно быть наоборот – сначала себя порадовать, потом за остальных браться.

Но пока на дворе октябрь, месяц тыкв и заимствованных праздников, с которыми пришли новые соседи, которых Подвальник откровенно не принимал. Раскрашенные, ненатуральные, жути не нагоняют, за пятки не хватают. Люди стали высовывать ноги из-под одеяла, темнота только веселит. Между прочим, раньше от одного слова «темнота» дети испуганно икали, искали где спрятаться. Потому нынешние взрослые, бывшие пугливые дети, с опаской идут через холодные коридоры квартир за полночным чаем, современные же дети с радостным визгом предлагают чудовищам из шкафов и из подкроватья слопать себя, чтобы контрольные не писать. Дети уверены, что такие монстры безобидны и, скорее всего, не существуют. Ведь контрольные пишутся, ремнем за плохие отметки лупят, а чудовища как не приходили, так и не приходят.

Подвальник, конечно, поспорил бы с этим утверждением. Ведь вот он, сидит себе на неудобной лавочке, болтает худыми ножками, чуть ли не скидывая с них ботинки не по размеру, здоровается с соседями. Прошмыгнула троица в старинных масках. Тащат мешки какие-то, длинные молотки по асфальту волочат. Троица эта, Бряк, Стук и Навыворот, промышляют тем, что воруют счастливые воспоминания. Понятное дело, что их источник пищи – дети до какого-то там возраста, но бывает и у взрослых выколачивают силком. Потому молотки им в помощь. А маски какие страшные! Будь Подвальник всамделишным человеческим ребенком, он бы от вида этих масок под себя ходил недели две точно. Из папье-маше эти украшения, грязные и затасканные, оттого еще более ужасные.

Или, например, стабильно раз в неделю у входа в парк околачивается прелестнейшая девочка в чепчике и пышном платьице. Загляденье просто, а не девочка. Волосы белые, кудрявые, глаза огромные, чище полуденного летнего неба. Фарфоровая куколка, чудо из чудес! Если с ней поговорить, то словарный запас пополнится изящными «извольте», «пожалуйте» и «подсобите». Загляденье это – наживка для отвратительных взрослых, которым ничего не стоит похитить ребенка, упрятать или чего похуже сотворить. Такие отвратительные взрослые потом находятся в канавах или в узких переулках за мусорными баками. С разорванным горлом или обглоданным лицом, по частям или целиком, но непременно с каким-нибудь обезображиванием. Но если отбросить все, что о таких людях можно найти положительного, вроде статуса примерного семьянина или заслуженного учителя, то такая смерть им как раз к лицу. Аглая, то самое чудо из чудес, лишь улыбнется, продемонстрирует клычки как крючки, которыми плоть рвать самое оно, пожмет плечами и отправится восвояси. Ровно до следующей недели.

Иногда в парке можно встретить Спотыкача, неуклюжее нечто, облюбовавшее чердак в одном из домов. Если вы время от времени слышите такие звуки, будто в квартире над вами разместили целую конюшню, значит, вы въехали как раз в то жилище, где регулярно страдают от мигреней. Спотыкач, по своей сути, вполне мил, обходителен и весьма вежлив. Он может потягаться в этом с Басарабом. Но что поделать, если головные боли – основная пища Спотыкача, и наградили его неведомые создатели двумя огромными лошадиными копытами. Спотыкач все время извиняется за неудобства даже перед своими, весьма понимающими. У некоторых из них же вообще рацион из свежего мяса состоит, и ничего, не извиняются. Надо принимать себя такими, какие есть.

Спотыкач один гулять не любит, стесняется своих копыт, потому его можно встретить в компании Застенника. Если первый – это олицетворение мигрени, то второй – дрязги с соседями во плоти. Ну, фигурально выражаясь. Застенник, седой сгорбленный старик, вечно постукивает, гудит дрелью, отзывается звоном бьющихся тарелок и криками неугомонных младенцев. Говорить-то толком не говорит, но вот Спотыкач его понимает. Гуляют себе под ручку, беседуют о чем-то. Спотыкач ему про погоду, Застенник открывает рот, комментирует визгом циркулярной пилы. Спутник понимающе кивает, развивает тему. Замечательный тандем, люди даже вешались от такого дуэта. Один сверху копытами цокает, другой из-за стены подвывает брошенной псиной.

С Аглаей общаться одно удовольствие, с троицей в масках тоже можно словом перекинуться. Но с Подменышем, скользким созданием даже по скромному мнению Подвальника и Сумрака, разговаривать – все равно что пачкаться в вонючей слизи, что он оставлял позади себя. Лица у Подменыша не было, только гладкое лицо да широкая прорезь на нем, имитирующая рот. Прорезь эта полнилась хаотично растущими зубами, увидеть мельком его оскал вообще сердечному приступу подобно. Подвальник, которого Басараб в шутку называл иконой стиля за любовь пошариться на мусорках и раздобыть себе экстравагантные наряды, мерк рядом с Подменышем. Этот обгонял мальчишку по количеству обновок. То в клетчатом костюме щеголяет, то школьную форму нацепит. Все бы ничего, только если Подвальник для приличного вида шмотки ищет, Подменыш носит на себе личину того, кого подменяет. Внедрится так в семью какую-нибудь, предварительно сожрав кого-то из них, потихоньку тянет силы и когда все-все ослабнут, медленно приступает к другим блюдам. Ест не торопясь, смакует. Людям он видится сожранным человеком, Подвальник и остальные видят его настоящим.

– Принесла нелегкая, – Сумрак пихнул Повальника в бок, кивнул на Подменыша, который медленно тащился от входа в парк.

– У-у-у, образина, – мальчишка неодобрительно покачал головой. Подменыш, казалось, любуется пейзажем и ночным небом. Да только как мы уже знаем, органов для любования у него нет.

– Ве-е-е-чера-а, – заунывно протянул Подменыш, поравнявшись со скамейкой.

– И тебе не хворать, – отозвался Сумрак. Подвальник же промолчал, разглядывая синее платье, красовавшееся на Подменыше. Не услышав Подвальника, но совершенно точно уловив его присутствие, Подменыш прочистил горло или что у него в наборе имеется, и произнес:

– Здоро-о-ова-а-а.

– Здоровей видали, – хмыкнул Подвальник. Сумрак укоризненно покачал головой, мол, это тебе не Басараб, миндальничать не станет, наброситься может.

– Чаво в платье разгуливашь? – поинтересовался Подвальник. – Давеча в бруках с рубахой таскался.

– С Петр Ива-а-анычем зако-о-ончил, – самодовольно ответил Подменыш, высунул мерзкий длинный язык. – За други-и-их взя-ялси-и-и.

– Молодец какой, – похвалил его Сумрак. – Погулять вышел?

– Да-а-а, – прохлюпал Подменыш и направился дальше, вертя головой по сторонам.

– Фу таким быть, – изрек Сумрак, когда Подменыш отошел на безопасное расстояние. – Слыхал, что говорят?

– Чо?

– Будто у него местечко тайное имеется, куда он остатки всех сожранных складирует.

Подвальник поцокал языком. Если жрать, то так, чтобы следов никаких не оставалось. Люди-то слабонервные, найдут клад подобный, весь город на уши поставят. При таком повороте, кто-то может додуматься, что не маньяк орудует, выпишут из столицы охотников и тогда лавочка прикроется. Никаких кошек спокойно половить нельзя будет.

Вдоволь насладившись посиделками в парке, перемыв кости Подменышу (если таковые у него вообще имеются), Подвальник и Сумрак вернулись к подъезду, где обнаружили Басараба. Он курил сигарету без мундштука. Глаза злющие, сам нервный, дерганный. Как был в домашнем халате, так и вышел на улицу.

– Ба-а-а, чавой-то вы, мосье граф, в такой час тут шляетесь? – Подвальник разулыбался. – Маменька заругат.

Басараб сердито фыркнул, вздернул подбородок.

– И вы туда же!

– Я-то? Волнуюся же за вас, вот и любопытничаю.

Вампир бросил окурок на землю и у Сумрака округлились глаза: да чтобы он окурок не донес до урны!

– Невозможная женщина! – с надрывом произнес Басараб. – Решительно заявила, что не уедет, пока жизнь мою не наладит! Разве есть что налаживать, господа?

– Ну, матери-то виднее, – Сумрак почесал затылок. – Она ж вас как облупленного знает. Раз говорит, что налаживать собралась, значит, имеются недочеты.

У Сумрака, между прочим, какой-никакой пример перед глазами, а имелся. Зря он, что ли, под лестницей поселился и за всеми наблюдает?

– Я – сформировавшаяся личность! – у Басараба, кажется, даже руки затряслись. – Другой разговор, если бы финансово нестабилен был, угла своего не имел! Кошмар, кошма-а-ар…

– Дак вы женитесь, – ляпнул Сумрак. – Сразу увидит, что не мальчишка, готовы и такую ответственность принять.

Вампир навострил уши, внимательно стал слушать.

– У людей вроде так заведено. Раз женятся, то, значит, выбор осознанный, самый что ни на есть взрослый.

Подвальник же замотал головой.

– Чо несешь? Где видал такое?

– Есть чего дельного предложить, так давай, не утаивай! Все выложи!

– Ну уж не жанитьбу ему советовать! Да и к кому свататься? Евонная невеста под стать должна быть!

– Господа, – Басараб резко оборвал начинающуюся ссору. – Я вас услышал. Премного благодарен.

Он поправил прическу, скрылся за дверью подъезда.

– Дурень ты, – буркнул Подвальник. – Старый дурень!

– Кто бы говорил! Тьфу на тебя!

Они, конечно же, к утру успеют помириться и снова поругаться. Да только вот идея, высказанная Сумраком, прочно засела в голове у Басараба и ни к утру, ни даже на другой день оттуда не выветрится.

Одетта крутилась перед зеркалом, недовольно кривя губы и придирчиво рассматривая уже, наверное, сотый наряд за утро. Ей бы поторопиться, а то никак не успеет к нужному времени. Глаза Одетты в зеркальной глади полыхали зеленым огнем. Бес Захар, лениво зевал, примостившись на тумбочке. Ему выпала честь подбирать аксессуары, тогда как Вениамин выбирал обувь в гардеробной.

Гардеробная была самой главной комнатой квартиры ведьмы, если не считать кухню, на которой она не только зелья варила, но еще и пробовала свои силы в кулинарии. Получалось не слишком-то хорошо, в искусстве зельеварения Одетта преуспела куда лучше. Иногда, вспоминая своих покойных мужей, ведьма думала о том, что подгоревшие пирожки и несъедобные супы сильно ускорили процесс проводов супругов на тот свет.