«Весьма сомнительно, чтобы потомки людей добрых и самоотверженных или особенно преданных своим товарищам были многочисленнее потомков себялюбивых или предательских членов того же племени. Тот, кто готов скорее пожертвовать жизнью, чем выдать товарищей, часто не оставляет потомков, которые могли бы наследовать его благородную натуру». «У дикарей слабые телом или умом скоро уничтожаются и переживающие обыкновенно одарены крепким здоровьем. Мы, цивилизованные народы, стараемся по возможности задержать этот процесс уничтожения; мы строим приюты для слабоумных, калек и больных; мы издаем законы о бедных, и наши врачи употребляют все усилия, чтобы продлить жизнь каждого до последней возможности. Есть основание думать, что оспопрививание сохранило тысячи людей, которые при своем слабом сложении в прежнее время погибли бы от оспы. Таким образом, слабые члены цивилизованного общества распространяют свой род. Ни один человек, знакомый с законами разведения домашних животных, не будет иметь ни малейшего сомнения в том, что это обстоятельство – крайне неблагоприятно для человеческой расы». «Хирург может заглушать в себе сострадание во время операции, сознавая, что действует для пользы больного; но если бы мы намеренно оставляли без внимания слабых и беспомощных, то делали бы это лишь ввиду могущего произойти отсюда добра в будущем, купленного ценой большого и верного зла в настоящем. Стало быть мы должны переносить безропотно несомненно-вредные последствия переживания и размножения слабых. Существует, по-видимому, только одно средство задерживать их размножение, именно, чтобы браки между слабыми и мало одаренными членами общества были реже, чем между здоровыми и способными. Эта задержка могла бы быть усилена до бесконечности, если бы слабые умом или телом совсем воздерживались от брака» «Не будь он подвержен естественному отбору, он наверное не достиг бы никогда высокого звания человека. Встречая в различных частях света огромные протяжения плодороднейшей земли, которые населены лишь несколькими бродячими дикарями, тогда как они могли кормить бы множество счастливых семейств, можно было бы подумать, что борьба за существование не была еще достаточно жестокой, чтобы поднять человека на высшую степень развития».
Но это истина, а долг ученого идти за истиной! Сначала докажите, что я неправ, и тогда судите! Лицемер тот, кто прикрывается расхожей моралью, даже если наука доказывает ему, что нравственная добродетель есть глупость! Ты, Ромен Роллан, разве не писал в своих «Воспоминаниях», что ненавидишь лицемерие прописной морали? Что же и ты струсил перед фактами и истиной?
– Да, будет тебе Дарвин, хвост павлином распускать, – раздался голос Федора Достоевского. – Этой твоей теории «научного эгоизма», которая добродетели и ответственность духовной энергии превращает в предрассудки и бредни я давно ответил в «Записках из подполья». Против истины никто не возражает, потому что Дух и есть одна истина человечества. Против лженауки у нас много возражений.
Ф. Достоевский «Записки из подполья»: «Уж как докажут тебе например что от обезьяны произошел, так уж и нечего морщиться, принимай как есть. Уж как докажут тебе что в сущности одна капелька твоего жиру тебе должна быть дороже ста тысяч тебе подобных, и что в этом результате разрешаться наконец все так называемые добродетели и обязанности и прочие бредни и предрассудки, так уж так и принимай, нечего делать то, потому что дважды два математика. Попробуй-ка, возрази».
– Позвольте, уважаемый Чарльз Дарвин! – оскорбился такому выпаду Бертран Рассел. – Никогда я за всю жизнь не отступил и не струсил перед истиной, и конечно теперь этого не сделаю. Мы для того и собрались, чтобы доказать вам всю глубину вашего заблуждения!
Сначала, мы докажем, что то падение нравов, которое имело место после утверждения социального дарвинизма в качестве официальной научной парадигмы, напрямую связано с дарвинизмом. А потом докажем, что теория внутренне противоречива, и что она совершенно неспособна объяснить факты социальной жизни и во всем им противоречит.
Итак, вы правильно сказали, что расовая теория Гитлера, прославляющая войну и естественный отбор, право сильного есть прямой вывод из теории социального дарвинизма, развиваемого в вашей книге «происхождение человека». Однако, не только ужасы Второй мировой войны повлек за собой социальный дарвинизм. Извольте видеть, что в современной Америке учреждена Церковь сатанизма, основанная на дарвинизме.
Вот справка из Википедии, статья «Современные сторонники социального дарвинизма»:
«Так, американский сатанист Ла Вей, насчитывающий несколько миллионов последователей, глава официальной Церкви Сатаны, пишет, что его Книга Сатаны основана на теории Происхождения человека» Дарвина, что это бунт против немощного распятого Христа и гимн материализму и гедонизму. Сторонники современного сатанизма описывают себя как сторонников социального дарвинизма и евгеники. Сатанинская Библия создана Антоном Ла-Вей, основателем Церкви сатанизма в XX веке. Социал-дарвинистские идеи представлены всюду в этой Библии, Антон Шандор Ла-Вей описывает сатанизм как «религию, основанную на универсальных чертах человека», и люди описаны в его Библии как всецело плотские и как животные. Каждый из семи смертельных грехов описан им как естественный инстинкт человека и таким образом оправдан. Идеи социального дарвинизма имеют особое значение в «Книге сатаны», где Ла-Вей использует идею Рагнара Редбёрда: «Сила есть право», хотя эту идею можно найти повсюду в ссылках на врожденную силу человека и инстинкт самосохранения. Сатанизм Ла-Вея есть «обобщение Маккиавелевского личного интереса».
Так что, не зря вы иронизировали, уважаемый Чарльз, когда называли себя «священником дьявола». В прямом смысле, так и есть, в церкви Ла Вея.
– Вы намеренно подчеркиваете, что Церковь Сатанизма Ла Вея в Америке, чтобы склонить Суд Храма Духа на сторону Левой партии, к которой вы сами принадлежите! В этом ваш трюк, – сказал выпрямившись Дарвин, – я вас разгадал. Много бездельников говорят о моего имени, это вовсе не значит, что они имеют какое-то отношение к дарвинизму в самом деле. Что же до социального дарвинизма, так Карл Маркс просил меня позволить посвятить мне «Капитал», и я отказал. Вы можете спросить у него самого, если не верите мне. Марксизм в гораздо большей степени социальный дарвинизм. Американская культура – наследница Римской империи.
– То есть, научный эгоизм, который оправдывает все грехи как естественную природу человека, это не ваш социальный дарвинизм?
Что касается марксизма и американской культуры, вы неправы. Борьба классов у Маркса, и конкуренция рыночной экономики – в одинаковой степени социальный дарвинизм. Мы легко докажем вам, что американской культура больше, чем какая-либо другая культура буквально пропитана социальным дарвинизмом.
Для этого я прошу уважаемых наших друзей из Храма Духа подняться на кафедру с докладами: Артур Шлезингер, Эрих Фромм, Эллиот Аронсон, Лев Клейн.
Первым поднялся Лев Клейн, известный советский и российский ученый антрополог и археолог, автор многих монографий, в том числе «Истории антропологической мысли», который стажировался и преподавал, в том числе, и в США. Лев Клейн пострадал в свое время от советской системы, заточившей его в тюрьму за твердые взгляды и независимую позицию настоящего ученого, как многих интеллигентов. «Интеллигенция» с легкой руки Ленина, считалась «самой заразной частью населения» как писал в воспоминаниях бывший генерал КГБ. Стоит только вспомнить какое-нибудь яркое имя в научном или в литературном мире, и там скорее всего всплывет темная история с преследованиями и злоупотреблениями со стороны советских властей. Никто не сомневался в его объективности.
– Как историк антропологической мысли я полностью подтверждаю слова Бертрана Рассела, – сказал Лев Клейн. – Дарвинизм не только прочно утвердился в Америке, он стал основой большого количества различных направлений селекционизма. Причем, не только в Америке, но и в Англии, и вообще в современной европейской культуре. Так называемая, дарвиновская археология, четко разделила направление Ламарка и Спенсера, определив его как «адапционизм», и направление собственно Дарвина, то есть «селекционизм». Однако, я сам придерживаюсь теорию эволюции ламарковского толка.
Лев Клейн «История антропологической мысли»:
«Эти оценки сформулировал в 1980 г американский археолог Роберт Даннел. Он и его соратники предложили вернуться к принципам Дарвина и восстановить значение естественного отбора. Противопоставили адаптационизму Спенсера селекционизм Дарвина. Они, полагая, что естественный отбор не остановился в человеческом обществе, а только приобрел другие формы, ратуют за селекционизм»
В первой половине 20-века начала развиваться этология – наука о поведении животных. Основоположниками ее явились О. Хейнрот, Ч. О. Уитмен, Б. Дж. Крегг, Н. Тинберген, и всемирно известный Конрад Лоренц. Ставится вопрос о том, что не только у человека есть элементы культуры. Отсюда только шаг к изучению биологических основ социального поведения человека. Этот шаг был сделан Э. О. Уилсон в книге «Социобиология: новый синтез». В 1978 вышла его же книга «О природе человека», получившая Пулитцеровскую премию, настолько она удивила литературный мир США. А в 1979 рядом с ней легла книга Александера «Дарвинизм и человеческие дела». В 1981 году Ч. Ламсден и Уилсон выпустили книгу «Гены, разум и культура», в которой социобиология окончательно заявила притязания на занятия культурой. Э. Уилсон, энтомолог из Гарвардского университета специализировался на изучении эффекта естественного отбора на биологические сообщества и подобно Лоренцу, распространил полученные выводы на человеческое общество. Это и была основа для нового взлета эволюционистских учений в антропологии и для поворота антропологов к Дарвину. Книги: Л. Бетциг «Деспотизм и дифференциальное воспроизведение. Дарвиновский взгляд на историю» (1989), Б. С. Лоу «Почему секс имеет значение: Дарвиновский взгляд на человеческое поведение» (2000) и сборник Ч. Майкла Бартона и Джоффри Кларка «Открывая Дарвина заново: эволюционная теория и археологическое объяснение». Первой ласточкой этого взлета была книга Ричарда Докинса «Эгоистичный ген», вышедшая на следующий год после книги Уилсона – в 1976 году. Как Хаксли называли бульдогом Дарвина, так пламенный пропагандист атеизма и дарвинизма Докинз носит прозвище дарвиновского ротвейлера. В названной книге дарвиновский естественный отбор был поставлен во главу угла эволюции. Ген о себе позаботится. Это очень эгоистичный ген. Отсюда и название книги. Даже человеческий альтруизм диктуется эгоистичными интересами генов.
Хотя все выступления с позиций воскрешения значимости Дарвина (эволюционная археология, дарвиновская археология) могут быть обозначены и как селекционизм, многие ограничивают его деятельностью школы Роберта Даннела. Эта школа отличается своим подходом к естественному отбору (М. ОБрайан, Р. Лаймен, Т. Холлэнд, Ф. Наймен и др): он направлен не на индивида, а на группы, человеческие сообщества. Выигрывают те сообщества, в которых действуют выгодные для выживания культурные признаки, обычаи, традиции.
Социобиология вызвала шквал критики со стороны демократически настроенных ученых. Социобиологию критиковали за биологический детерминизм, за одиозные выводы, близкие к социальному детерминизм. Человек выглядит пассивным орудием мемов и генов, проходящих свои собственные перипетии».
– А какое развитие дарвинизм нашел в советской науке? – спросил у Льва Клейна Дарвин.
– Лев Клейн «История антропологической мысли»:
«Сам я склонен высоко оценивать социобиологию. В советской науке социобиология вызывала сильнейшее отторжение. С природой человека марксизм не считался, полагая политические и экономические интересы неизмеримо выше, а советские педагоги почитали человека от природы не злым и не добрым, а пластичным и податливым перевоспитанию в руках идеологов»
– Значит, мистер Клейн, вы не демонизируете меня, как другие господа на этом суде, – воскликнул Дарвин. – Вы поддерживаете социальный дарвинизм?
– Позиция марксизма, которая считала, что человек не имеет природы, ничуть не лучше одиозного социального дарвинизма. Собаки Павлова и крысы Скиннера – это все тот же подход биологического детерминизма. Материализм все равно оказывается на позициях биологического детерминизма. Бихевиоризм получил одинокого широкое признание и в СССР и в Америке.
Артур Шлезингер уже поднимался на кафедру.
– Я писал в своей книге «Циклы американской истории» о том раздвоении американской нации между духом демократии и общественности с одной стороны, и духом консерватизма и узкого индивидуализма с другой стороны, – начал он с воодушевлением. Отцы-основатели Америки – привет вам! Я говорил, что вы есть и будете олицетворением демократического духа Америки и его сохранностью. Я писал о «Новом курсе» Ф. Рузвельта, об энергии, проявленной после второй мировой войны Элеонорой Рузвельт для становления Международного института Прав Человека, завещанных нам Томасом Пейном. О демократическом правительстве Джона Кеннеди, к которому я имел честь принадлежать.
Но я также писал и о консервативных правительствах Эйзенхауэра и Никсона, Гувера и Рейгана. И я согласен в конечном итоге с А. Токвилем, которого много цитировал в своей книге, что там где вверх берет дух консерватизма – Америка погружается в порок, а там, где побеждает дух демократизма – Америка всегда на высоте своей добродетели.
Артур Шлезингер «Циклы американской истории»:
«В 1835 г. Токвиль, оценивая американское общество, отмечал энергию, участливость, гражданскую активность, приверженность общественным интересам и даже тиранию большинства. „Американец бывает так поглощен частными заботами, как если бы он был абсолютно одинок в этом мире, а в следующую минуту, как будто забыв о них, он отдается общему делу. Иногда кажется, что им движет крайнее корыстолюбие, а иногда – беззаветный патриотизм“ Индивидуализм изолирует людей друг от друга, „ослабляет добродетельность общественной жизни“ и приводит к тому, что становится „трудно вытащить человека из его собственного узкого круга, чтобы заинтересовать его судьбой государства“ как подчеркивал Токвиль, уход в частную жизнь тоже приводит к отрицательным, характерным именно для этого процесса явлениям, в особенности к тому, что человек стремится исключительно к сиюминутным материальным благам. „Любовь к богатству“, по его» мнению, лежит «в основе всего, чем занимаются американцы»
Что беспокоило Токвиля больше всего, так это долгосрочные последствия слишком узкого понимания американцами «принципа личной заинтересованности». Граждане, отгораживающиеся от «этих великих и могучих общественных чувств, которые беспокоят нации, но которые и развивают их», по словам Токвиля, могут вскоре оказаться в положении, при котором они будут каждую новую теорию считать угрозой, каждое нововведение – прологом революции. «Признаюсь, меня страшит, – писал он, неожиданно проявляя собственное, глубоко личное отношение, – как бы они в конце концов не замкнулись в этой мелкой и трусливой любви к сиюминутным удовольствиям, как бы они не потеряли из виду долгосрочные свои интересы… когда потребуется мощное и резкое усилие ради более высокой цели». Если в интеллектуальной сфере следствием индивидуализма является стагнация, то в политике им может быть деспотизм. Люди начинают рассматривать обязательства перед обществом как досадное отвлечение от погони за деньгами; и «для того, чтобы лучше приглядывать за тем, что они называют собственным делом, они пренебрегают главным делом своей жизни – быть хозяевами самим себе». Уход в частную жизнь, поощряя гражданскую апатию, провоцирует наступление тирании».
Артур Шлезингер «Циклы американской истории»:
«Кредо манчестерской группы подкреплялось теорией Дарвина. Теоретики неограниченного экономического либерализма, ссылаясь на эволюционное учение Дарвина, приходили к выводу о том, что выживание наиболее приспособленных в процессе свободной конкуренции на рынке является гарантией прогресса цивилизации. „Если вообще возможно говорить о какой-то теории в стране, обходящейся без всяких теорий, – писал Брайс в 1888 г. в своей работе „Американская республика“, – то ортодоксальная теория экономического либерализма составляет ныне основу как федерального законодательства, так и законодательства штатов“. Верховный суд, ядовито заметил в свою очередь судья Холмс, повел себя так, будто 14-я поправка возвела в закон „Социальную статику“ Спенсера. Судьи, подобные Дэвиду Брюэру, нанесли тяжелый удар по социальному законодательству во имя святого принципа laissez-faire»
Эллиот Аоронсон, известный американский психолог, который много писал о вреде конкурентного сознания, провоцируемого философией рынка, вызвался быть следующим свидетелем:
– У меня нет никакого сомнения в том, – начал этот прекрасный человек, – что теория научного эгоизма учит праву сильного, и тому что цель оправдывает средства. Победа любой ценой – вот девиз дарвиновской философии, для которой соображения этики перестают иметь значение. Кто же будет сомневаться в том, что идеология конкурентного мира, выживания сильнейшего и победы любой ценой составляет существо американской культуры. Я писал об этом еще в своей книге «Общественное животное»:
Эллиот Аронсон «Общественное животное»:
«А теперь взглянем на наше собственное общество. Создается впечатление, что мы, американцы, представляем собой культуру, процветающую благодаря соревнованию, конкуренции: мы вознаграждаем победителей и отворачиваемся от побежденных. На протяжении двух столетий наша система образования была основана на соревно-вательности и законах выживания. За редким исключением, мы не обучаем детей любить учебу – мы учим их бороться за высшие оценки. Когда Грантленд Раис – журналист, пишущий о спорте, заявлял, что важно не то, проиграл ты или выиграл, а то, как ты играешь, он не описывал доминирующее начало американской спортивной жизни, а прописывал лекарство для лечения нашей зацикленности на выигрыше и ни на чем ином! Проявления этой невероятной культурной одержимости победой видны повсюду. Диапазон простирается от футболиста, рыдающего после поражения своей команды, до студентов-зрителей на стадионе, скандирующих: <Мы – номер один!>, от президентов типа Линдона Джонсона, чьи суждения во время вьетнамского конфликта были явно искажены неоднократно высказываемым им желанием не оказаться первым хозяином Белого дома, проигравшим войну, или Джорджа Буша, который в бытность свою президентом <мужественно> сражался со своим имиджем <слабака>, и до простого школьника третьего класса, презирающего одноклассника только за то, что тот не столь успешен в математике. Вине Ломбарди, очень успешный тренер профессиональных футболистов, подытожил все вышесказанное одной простой фразой: <Победа – это не самое важное; это – единственное, что важно>. То, что особенно пугает в подобной философии, – это ее приверженность идее: цель – победа – оправдывает любые средства, использованные вами, чтобы победить. Однако в любом случае, оглядываясь по сторонам и видя вокруг мир, полный раздоров, международной и межрасовой ненависти и недоверия, бессмысленной бойни и политических убийств, мы чувствуем, насколько оправданно наше недоверие к сегодняшней <ценности> такого поведения для выживания человечества. Вспоминая о том, что ядерных боеголовок, находящихся в арсеналах ведущих держав, хватит на то, чтобы полностью уничтожить все население планеты двадцать пять раз, я задаю себе вопрос: а не заходим ли мы слишком далеко, изготавливая все новые и новые боеголовки?»
– То же самое можно сказать и о нашем телевидении? Кто не смеялся над образами Рэмбо и Киборга, как все смеются на сентиментальным индийским кино? Голливудское кино такое же наивное, но по другому: здесь герой одиночка, сломав сопротивление всего мира, в конечном итоге через горы трупов приходит к победе. Кинозвезды – святые современных людей, на которых они ориентируются, и которым хотят подражать. Не потому ли единственную мировую звезду в образе бродяги, Чарли Чаплина, выслали из Америки по обвинению в коммунизме? Им нужны другие образцы для подражания – все эти Рэмбо и Кобры, образы насилия. И не потому ли Джером Селинджер так ненавидел кинематограф своего времени? Кино – это современный римский Колизей, с боями гладиаторов и дикими зверями, терзающими невинные жертвы. Если уже проводить параллели с Римской империей, то и Колизей – жив, он только перешел на экраны в виде боевиков и фильмов ужасов, которыми пропитана вся голливудская киноиндустрия. 58% всех телепрограмм содержат насилие – вдумайтесь в эти цифры. причем в 78% этих содержащих насилие программах отсутствуют какие бы то ни было угрызения совести, критика или наказание за совершение насилия. Фактически, около 40% инцидентов с насилием, показанных по телевизору, изображались героями, или другими образами, привлекательными для детей.
Эллиот Аронсон «Общественное животное»:
«А несколько лет назад некий мужчина въехал на своем грузовике прямо в окно переполненного кафе в городе Киллине (штат Техас), выскочил из кабины и начал вести беспорядочную стрельбу по находившимся там посетителям, К тому времени, когда прибыла полиция, он убил двадцать два человека, поставив, таким образом, ужасный рекорд, небывалый за всю историю Соединенных Штатов Америки. После этого он покончил с собой. В его кармане полицейские обнаружили корешок от использованного билета в кино, где показывали <Короля рыбаков> – фильм, в котором есть аналогичная сцена: некий безумец открывает огонь в переполненном баре, убивая несколько человек. И это не отдельные, никак не связанные между собой инциденты, вовсе нет. Много лет назад в одном общенациональном журнале были приведены описания следующих событий: В Сан-Франциско три девочки-подростка затащили двух других девочек помоложе на пустынную аллею и там подвергли их сексуальным домогательствам. В Чикаго двое мальчишек, угрожая взрывом самодельной бомбы, попытались выудить 500 долларов у одной из фирм. А в Бостоне молодежная банда живьем сожгла женщину, облив ее бензином. Во всех трех случаях представители полиции пришли к общему заключению: совершенные преступления были прямо инспирированы сюжетами, которые эти подростки могли видеть незадолго до того в телевизионном „прайм-тайме“> Подобные события придают кошмарный поворот язвительному высказыванию известного режиссера фильмов ужасов Альфреда Хичкока: <Один из величайших вкладов телевидения заключается в том, что оно вернуло убийство в дома зрителей, где ему и место>. Похоже, прав был и Оскар Уайльд, заметивший, что жизнь часто лишь имитирует искусство… было бы наивно отрицать, что насилие, представленное в средствах массовой коммуникации является одним из важных факторов, способствующих появлению насилия на улицах городов и в стенах наших домов. В конце концов это именно то общество, в котором ведущие телекомпании дрались между собой, не гнушаясь <подножками>, за право первыми выпустить в эфир экранизированную версию <Истории Эми Фишер>. Кто такая Эми Фишер? Девочка-подросток с нарушенной психикой, которая в самый разгар своей любовной связи с механиком, бывшим вдвое старше ее, постучала в дверь его дома и, когда ей открыли, застрелила его жену. И это именно то общество, где школьники младших классов говорят: <Hasta la vista, baby!> (<До скорого, крошка!>) – имитируя Арнольда Шварценеггера, когда он с каменным лицом прощается с жертвой, которую он случайно <замочил>. Само слово <замочил> – выразительный пример обыденности, с какой средства массовой коммуникации преподносят нашим подросткам убийство»
Эрих Фромм начал свое со знаменитой цитаты Дж. М. Кейнса о капитализме.
– «Капитализм – это поразительная вера в то, что наиболее порочные из людей, погрязшие в коррупции, чудесным образом приведут к самому светлому будущему человечества». Вы помните, как возразила на эти слова Маргарет Тетчер? – обратился он к Залу. – Она сказала:
Маргарет Тетчер «Мемуары»:
«Лично я не считаю, что капитализм, просто из-за того, что он отражает порочную человеческую природу, не может породить добропорядочное общество и цельную культур. Позитивный вывод, вытекающий из допущения, что эгоизм в целом преобладает в реальном мире, значит не меньше, а может быть даже и больше. Его смысл в том, что свободный рынок обладает колоссальными преимуществами, которые можно получить, не прибегая к нереальным домыслам о человеческой природе и попыткам насильственно придать ей форму или трансформировать»
Итак, теория научного эгоизма в основе философии свободного рынка, господа!
Эрих Фромм «Иметь или быть»:
«Вторая психологическая посылки индустриального века, а именно что индивидуальные эгоистические устремления ведут к миру и гармонии, а также росту благосостояния каждого, столь же ошибочна с теоретической точки зрения, и ее несостоятельность опять-таки подтверждают наблюдаемые факты. Почему этот принцип, который отрицал только один из великих представителей классической политэкономии – Давид Рикардо – следует считать справедливым? Если я эгоист, то это проявляется не только в моем поведении, но и в моем характере. Быть эгоистом – значит, что я хочу всего для себя; что мне доставляет удовольствие владеть самому, а не делиться с другими; что я должен стать жадным, потому что если моей целью является обладание, то я тем больше значу, чем больше имею; что я должен испытывать антагонизм по отношению ко всем другим людям: к своим покупателям, которых хочу обмануть, к своим конкурентам, которых хочу разорить, к своим рабочим, которых хочу эксплуатировать. Я никогда не могу быть удовлетворенным, так как моим желаниям нет конца; я должен завидовать тем, кто имеет больше, и бояться тех, кто имеет меньше. Но я вынужден подавлять эти чувства, чтобы изображать из себя (перед другими, как и перед самим собой) улыбающееся, разумное, искреннее и доброе человеческое существо, каким старается казаться каждый»
– Спасибо, друзья, – опять поднялся Бертран Рассел. – Будет небезынтересно обратится еще раз к статье из Википедии. Итак, что есть сегодня социальный дарвинизм:
Википедия: