Рашен

– Как отчислить? Ха-ха, насмешили, сразу видно, что вы не из здешних мест, – заметно повеселел собеседник.

– Конечно, не из ваших. Мне в дурдом еще рановато, – съязвил я. – И вообще потрудитесь объяснить, где я нахожусь и кто вы такие?

– Проще простого! Меня зовут Семенг Хрусталв, я старший головач отдела морального контроля и учета городской управы. А находитесь вы, мой незнакомый смутьян, в зале для идентификации и определения возможности пребывания в свободном обществе.

– Это вы сейчас со мной разговаривали? – съязвил я. – Потому что из всего сказанного ни хрена не понял.

– Однако, вас приложили сильнее, чем я предполагал, – удивился «головач».

– Смотрю на вас – и не понимаю: то ли дурачится, то ли полный шизик? Как можно не знать таких простых истин? Ну да ладно, работа у меня такая – вправлять мозги, пытающиеся вырваться на волю. Повторяю еще раз: меня зовут Семенг Хрусталв…

– Позвольте, может быть, Семен Хрусталев? – боролись остатки моего разума с происходящим.

– А… ну теперь всё стало понятно, – хлопнул себя по лбу офицер и широко улыбнулся. – Я, было, занервничал, думал вызывать утилизаторов. А оно вон что.

– Лучше психиатров…. И какая мысль вас осенила?

– После того, как вы произнесли мое имя на старый, допобедный манер «Семен Хрусталев», сомнений не осталось. Дело в том, что после нашего полного освобождения великой Германией был проведен ряд реформ, которые коснулись, в том числе, и антропонимики. Новые правители были настолько мудры, что не стали «стричь» всех под одну немецкую гребенку. Наоборот, они постаралась максимально сохранить самобытность прежних имен, фамилий и отчеств, лишь с ювелирной точностью облагородив их. Поэтому не Семен, а Семенг. Звучит гораздо красивее и солиднее, согласитесь? Словно горный орел парит над землей, выискивая своим феноменальным зрением добычу.

– А вы вообще в курсе, что Семён – это русская версия еврейского имени Шимон из Библии. Это никак не противоречит вашим арийским убеждениям? – теперь уже пришла очередь улыбаться мне.

– Боже мой, по каким учебникам вас обучали? Такое ощущение, что вы только что прибыли из самого глухого уголка Сибирейской тайги. Как вы вообще оказались в нашем цивилизационном раю? Более семидесяти лет тому назад лучшие германские и русиянские ученые доказали, что евреи не имели никакого отношения к написанию библейских книг. Более того, было доказано, что такого народа вообще не существовало на нашей планете.

– То есть как? Люди были, а слова не было, как в анекдоте, что ли? – продолжал я улыбаться, пока охранник, стоящий позади, не сдавил мою трапециевидную мышцу (по-простому «загривок»). Да так, что перед глазами заплясали искорки и уродливые зайчики.

– Люди, безусловно, были. Только не евреи, а греки, римляне, персы, древние арии, наконец…

– И после таких высказываний вы еще смеете говорить про мое образование? Я – человек из двадцать первого века, в отличие от вас, застрявшего где-то в начале девятнадцатого. Какие великие арии? У вас жар и бред. Или все вы здесь актеры из программы «Розыгрыш»?

– Успокойтесь. Вас никто не разыгрывает. Мы с Иванхом, так же, как и вы, живем в двадцать первом веке. Сейчас за окном 2021 год, 9 сентября, суббота. И погода, кстати сказать, стоит прекрасная. Но вместо того, чтобы наслаждаться заслуженным выходным в кругу семьи, мы вынуждены тратить время на диагностические беседы с вами.

В подтверждение его слов Иванх (очевидно, Иван в обществе психически здоровых людей) снова с силой сдавил мой загривок. Гримаса боли сковала лицо.

– Поэтому я бы предложил вам перестать валять дурака, и после того, как стихнет головная боль, пройти нехитрый тест. Тогда, надеюсь, мы сможем определиться со степенью социального отклонения от нормы и принять решение о вашей дальнейшей судьбе.

– Что, тоже на органы пустите? – вспомнил я недавний рассказ про бедолагу курсанта.

– Ну, это еще надо заслужить. Не каждое отребье годится в доноры для наших дорогих сограждан. Мы верим, что жизненные взгляды человека сильно влияют на состояние его внутренних органов.

– Это как? – удивился я.

– Очень просто. Кровь – величайший хранитель и переносчик информации. Она запоминает все: что вы ели, пили, видели, какие лекарства принимали, с кем спали, какие мысли посещали разум, какие слова слетали с ваших губ. Кровь питает все системы и органы, являясь важнейшей соединительной тканью. Поэтому не только алкоголик убивает своё тело, но и смутьян и сквернослов.

А у революционных элементов вообще большинство органов прогнило насквозь. Их жизнь – сплошной яд, которым они брызжут на окружающих. И пересаживать такие органы нормальным гражданам – значит обрекать их на пребывание в постоянном когнитивном диссонансе. А этого никак допустить нельзя. Так что пока посидите в камере, а мы подумаем, что с вами делать. Может статься, что Сибирейская тайга станет вашей родиной на следующие лет сорок.

И даже не думайте помышлять о побеге. Мы хоть и являемся сотрудниками интеллектуального департамента, но стреляем отменно. И проверять это я вам не советую! – в подтверждение своих слов офицер Хрусталв достал из ящика стола и помахал перед моим лицом большим черным пистолетом, отполированным до блеска.

Я не успел ответить, как жлоб Иванх подхватил меня под руки, приподнял со стула и легким пинком в пятую точку придал ускорение в направлении незаметной двери рядом со шкафом. Заприметить издалека её было крайне трудно, так как выкрашенная в цвет стены дверь не имела ручек, выступающих петель и даже замочной скважины.

Когда мы подошли к стене, Иванх пару раз с силой стукнул по ней кулаком. Каково же было мое удивление, когда в ответ распахнулась не сама дверь, а одна из створок покосившегося шкафа.

– Проходь жива, только головой пригни, мебеля не попорти, – буркнул охранник.

На секунду я почувствовал себя Алисой в стране чудес и даже пожалел, что не имею в запасе пару бутылочек с волшебной жидкостью. Сначала я бы увеличил себя до неприличных размеров и расхреначил к свиньям собачим весь этот фашистский цирк. А потом, приняв дозу уменьшительного напитка, поймал первого пролетающего мимо воробья и умчался подальше от царившего вокруг маразма.

С такими мыслями я шагнул вглубь шкафа и оказался в узком коридоре с кирпичными стенами и полукруглыми потолочными сводами. И хотя здесь было не очень темно, но контраст с жалящим светом зала допросов оказался чудовищным, словно ты на мгновенье ослеп.

Иванх за мной не проследовал. Он быстро захлопнул дверцу шкафа и снова гулко стукнул по ней два раза. Принимающей стороной оказался пожилой мужчина в форме, как мне показалось, германского солдата времен Первой Мировой войны, если судить по иллюстрациям из книги про бравого солдата Швейка. На его почти лысой голове были небрежно разбросаны несколько седых волос. Сгорбленная спина и согнутые тоненькие ножки, которые явно уже не справлялись с нагрузкой. Руки тряслись, заставляя побрякивать увесистую связку ключей на металлическом кольце, надетом на запястье.

– По всей видимости, я оказался в машине времени и теперь отрываюсь по полной. Сначала люди на улице, словно сошедшие с газетных страниц 50-60 годов прошлого века, потом фашисты времен Великой Отечественной войны. Теперь это чудо, вылезшее явно из 1914 года, если не раньше. Что же будет дальше – египтяне, мамонты, динозавры?

– Это есть твоя камера. Давай, не зевать. Пролази быстро! – вывел меня из царства фантазий старик, руки которого оказались не такие уж и слабые. Толчок прямо в позвоночник был весьма болезненным. Глаза понемногу привыкали к темноте, и я смог различить, что мы миновали длинный коридор и подошли к одной из многочисленных камер, расположенных по обеим сторонам. Пока охранник отпирал дверь, я обратил внимание, что в коридоре больше никого нет.

– Может, дать ему в морду и пуститься наутек? Только сколько этот мой «утёк» продлится? Я ведь даже не знаю, где нахожусь. В сторону шкафа бежать точно не стоило, за ним вооруженные гориллы Семенг и Иванх. А других маршрутов я пока не выучил. Может, все-таки рискнуть наудачу? Ведь у старого пердуна и оружия-то с собой нет, кроме болтающегося на поясе штык-ножа. Пока он его из ножен достанет, я уже буду далеко.

– Даже не думать так! – отозвался «старый пердун» и, молниеносно выхватив нож, приставил его к моему горлу.

А дедулька-то не такой дряхлый, каким хочет казаться! – в душе обрадовался я тому, что не успел наделать глупостей, которые могли закончиться перерезанным горлом. Мгновенно отбросив мысли о побеге, я молча вошел в камеру и огляделся.

Небольшая прямоугольная темница имела маленькое окошко под самым потолком. Толстые прутья решетки дополнительно скрадывали скупые лучики солнечного света, нехотя заглядывающие с улицы. У самой двери располагалась стандартная тюремная параша – овальная дырка в полу и чугунные пластины с засечками для ног по бокам.

Рядом висела небольшая эмалированная раковина с одним краном. Далее стоял стол с газетой вместо скатерти и остатками еды и два стула. За ними напротив друга две кровати. На одной из них лицом к стене лежал человек, накрытый тонким клетчатым одеялом. Казалось, он спал.

Под потолком болталась яркая лампочка в металлическом решетчатом плафоне. Стены были чистые, без блатных надписей и засечек арестантов о проведенном в застенках сроке. Да и в целом, несмотря на убогий интерьер, в камере было довольно уютно.

Как только дверь закрылась и замок с лязгом провернулся три раза, незнакомец скинул одеяло и вскочил на ноги. Юноша лет двадцати пяти, высокий, худощавый, с правильными чертами лица приблизился ко мне. Прищурив, впился взглядом голубых глаз и некоторое время внимательно рассматривал, словно силясь узнать. Потом, не говоря ни слова, отвернулся, подошел к столу и сел на стул.

– И тебе не хворать, соседушка, – равнодушно приветствовал его я и направился в сторону свободной койки. Сегодняшняя нервотрепка меня заметно вымотала, хотелось просто прилечь на что-нибудь теплое и мягкое и обдумать в тишине положение, в которое поставила меня судьба, не преминув нагнуть раком.

Но этим планам сбыться было не суждено. Молодость и, возможно, длительное заточение сделали свое дело – юноша не смог хранить молчание более пяти минут.

– Ну что, стукач, какое задание тебе дали великие германские хозяева? – с издевкой в голосе бросил он.

– О, как я рад, что хоть твой рот не набит грецкими орехами, а мозги картофельными очистками. Будет теперь с кем поболтать на нормальном русском языке! – ответил я.

По возникшей паузе было заметно, как привела его в ступор моя чистая речь.

– Пого… погодите, что-то я недопонял…– промямлил он.

– Что ты не понял? – приподнялся я и присел на кровати, облокотившись спиной о стену. – Подозреваю, что в вашем дебильном городе вообще мало понимающих. Вот ты, например, сам-то кто есть такой? Убийца, насильник или просто слабоумный идиот, которого держат в клетке, чтобы не покусал прохожих?

Юноша сконфузился от моих слов.

– Что вы такое говорите! Я не убийца и уж точно не идиот, а всего лишь люблю читать. Разве я виноват, что некоторые книги находятся под запретом властей?

– Ну, если ты говоришь о «Майн Кампф», тогда да, эту заразу не следовало вообще издавать.

– Здесь вы ошибаетесь. Труды фюрера никто и не думал запрещать, их просто переработали под новые реалии. Сегодня эта книга вторая по популярности после…