Северная кампания

Северная кампания
Тимофей Ю

Действие происходит в альтернативном мире на военной границе двух северных государств. Молодой генерал прибывает на фронт от нападающей стороны, но, несмотря на масштабность развернутой кампании, войска не встречают абсолютно никакого сопротивления.Более того, они вообще никого не встречают: города и деревни «противника» опустели, а на фронте армия «воюет» против тайги и снега.

Тимофей Ю

Северная кампания

Скажешь «не приходи», все равно приходит. Скажешь «не уходи», все равно уходит – загадка

Воображаемый фронт

«101РД-Н (рядовое донесение – несрочное) – Начальнику объединенного штаба северо-восточного фронта Р.П. Облипко

1. Задача по организации оборонных рубежей за городом выполнена успешно. Оборудованы заграждения, рвы, укрепленные траншеи и начального этапа сеть подземных тоннелей. Также вдоль линии обороны размещена цепь дзотов, позволяющих контролировать активность противника.

2. Логистические задачи снабжения выполняет капитан Косточкин. Нареканий по текущей работе нет.

3. Продолжается успешное сдерживание противника вдоль линии соприкосновения…».

В этом месте рапорта Юлиус задумался. Дело в том, что никакого сдерживания по сути не требовалось – «противник» не появлялся даже на горизонте видимости, что уж говорить про стычки, и тем более разведку боем. Это с одной стороны. С другой, начальство очень любило позитивные отчеты, а вдоль оборонительной линии действительно происходило успешное сдерживание, ведь ни прорывов, ни диверсий не наблюдалось. И, как подозревал Юлиус, наблюдаться не могло. Союзного продвижения, конечно, тоже не было, но только пока что. Тем более, об этом он ничего и не докладывал. Военный кивнул связисту продолжать.

«… 4. Прошу еще раз рассмотреть мое обращение 23ЗО-Н (запрос особый – несрочный) в связи с недоукомплектованностью вездеходными средствами.

5. Прошу дать разрешение на планирование наступательной операции по линии вдоль сел Т., Д. и О.

Командующий 22-й армии, генерал-майор Ю.Г. Моргенрот».

Генерал еще раз кивнул тощему адъютанту за писчей машинкой и, подняв воротник пальто, вышел на улицу. Юлиус Моргенрот зажмурился от ослепительной снежной белизны и закурил. Яркая свежесть воздуха приятно контрастировала с резкой табачной терпкостью. В училище однокашники подкалывали Юлиуса за вычурную манеру курить, полностью прикрывая папиросу при затяжке. Мимо шастали рядовые в шинелях и валенках, таскали деревянные ящики, припорошенные стружкой, чистили винтовки и просто чесали языком. Генерал знал, что их не ждут ужасы войны, и эти небритые физиономии не будут лежать в кровавом подбое со смертными гримасами на лицах. По крайней мере, не на этой войне.

В генеральской землянке Юлиуса встретил запах давным-давно заматеревшего полковника Николая Полько, и сам полковник, который славился геометрически-идеальным пузом и привычкой везде появляться с трубкой. В этот раз над пароходом-Николаем тоже стояло облако густого дыма. Увидев старшего по званию, Полько вскочил, задев стол животом, и примял рукой фуражку.

– Вольно, Николай, – кивнул товарищу Юлиус, – что там?

– Все по-старому. Докладики. Вроде, не кипят, – Николай помахал небольшой пачкой донесений.

– У тебя вечно не кипит, давай сюда.

Генерал-майор, хоть и был молод, знал, что, первее всего, нужно завоевать авторитет подчиненных. Юлиусу повезло: недостаток возраста компенсировала хромота, заработанная на полях сражений, и суровое боевое прошлое, буквально написанное на сухом лице. От переносицы в сторону обоих глаз расходился глубокий шрам, правую половину физиономии перетягивали ожоги, а левое ухо превратилось в потасканный лоскут, словно его драли крюками. Осталось добавить ко всему гипнотический командирский тон, и вот даже полковник Полько, перегнавший мужчину лет на десять, беспрекословно слушал «выскочку в генеральских погонах».

Проследовав в свой закуток, он достал бумагу и ручку. Генералу предстояло написать еще одно послание, однако, уже в качестве обычного человека, Юлиуса. Без всяких вычурных добавок. Мужчина уперся взглядом в промерзшую землю, – начинать письма, в отличие от донесений и приказов, всегда было весьма трудно. Как минимум, у них не бывало понятных порядковых номеров. Юлиус последовательно зачеркнул в мыслях «дорогую», «солнечную» и даже «родную». Подумав еще немного и постучав по грубому столу ручкой, он решил начать так:

«Аянта!

Не знаю, доходят ли до тебя мои письма, но даже призрачная надежда на это заставляет меня продолжать. Честно говоря, я писал, даже если бы знал, что не доходят.

Не буду сразу тебя морочить своими эмоциональными внутренностями, расскажу о насущном. Уже несколько недель как на фронте, но тут, знаешь, спокойно. Зато не до жути. Подробностей рассказать не могу, но, если вдруг будешь за меня волноваться – не надо. Я за себя постоять смогу, а, если нет, то высшие силы управят.

Опять отвлекаюсь, но поделать с собой не могу ничего. Да и не хочу. Что еще тебе рассказать: тут чертовски холодно, даже для нас, привыкших к крепким (правда, редким) морозам. Сурово – вокруг один только лес, огромный, старый. И красиво, очень живописно даже зимой. Понятно, почему многие наши художники стремились поработать на просторах республики.

За дело душа у меня спокойна, люди рядом хорошие, пусть и без недостатков. Однако, как ты знаешь, и я не святой, так что…

Со мной тут Николай Полько, помнишь Полько? Кажется, знакомил вас на одном из тех помпезных монарших приемов. Он усатый, с трубкой, служит полковником, рассказывал тебе тогда истории про гусей или что-то в этом роде. Если бы в армии служили одни Полько, я был бы за нее более спокоен.

Новостей у меня больше нет, поэтому снова спрошу: как ты? Знаю, что еще до начала наступления покинула столицу, и чем дольше мы с тобой в разлуке, тем чаще вспоминаю твои волосы, глубокий взгляд твоих глаз. Твой смех. Расскажи, чем ты занята сейчас? Не добрались ли до тебя вездесущие ищейки монаршего двора, чтобы расспросить об обстоятельствах пропажи груза тех самых бриллиантов? Шучу. Надеюсь, впрочем, что все эти тревоги обходят тебя стороной, и твоими друзьями стали чистый воздух и низкое приветливое солнце. Жаркое солнце, которое приручает даже вольный ветер и заставляет его лишь ласково трепать занавеску у открытой балконной двери. Представляю, что ты сидишь у этого балкончика, может быть, читаешь, а я (ты еще, конечно, не знаешь, что я вошел) тихо подкрадываюсь, и кладу руки тебе на плечи.

Обязательно расскажи мне что-нибудь, пусть даже о рутине, о бытовом. Я прочитаю это с одинаковой улыбкой. Все, не буду тебя больше задерживать.

Ю.М.»

Юлиус выдохнул. Иногда ему хотелось находиться в состоянии написании писем бесконечно долго. От этого, правда, страдало их содержание, поэтому мужчина сложил листок вчетверо, спрятал во внутренний карман шинели и вернулся к своим прямым обязанностям. К рутине.

Юлиус Моргенрот навис над донесениями, и лицо оказалось изуродовано еще и недовольной гримасой придирчивости. Через текст приходилось продираться. Печатные буквы подпрыгивали в строчках, выпадали из стройных рядов и не хотели соблюдать никакой дисциплины. Информация не отличалась разнообразием. Львиную долю отчетов можно было описать двумя словами: «новостей нет», но отнестись к ним халатно означало предать Родину. Или превратиться в Николая Полько. Юлиус улыбнулся, потому что не знал, что лично для него было бы хуже. Нет, конечно, полковник его не отвращал, отличался исполнительностью и даже умом – в качестве солдата, – но как можно (Юлиус думал про себя именно так: «как можно?!…») сравнивать деревенского уроженца Якских островов, у которых мозги просолены с рождения, с представителем, пускай и далеким, столбовой дворянской фамилии Моргенротов. «Противник замечен не был…», «Нехватки припасов не прогнозируется…», «Личный состав замотивирован и ожидает постановки боевых задач…», «Ожидаем возвращение разведгруппы…», «Санитарные требования соблюдаются в полном объеме, в частности, сортиры содержатся в чистоте…». Юлиус внезапно прервался, а серые (в цвет формы) глаза лихорадочно забегали. На первый взгляд, отчет не выбивался из общего потока: на одном из участков первой линии отправили в лес разведку. Обычное дело, разведчики регулярно обследовали передний край лесного массива на предмет засад, ловушек, следов коренного населения. Однако, зачастую, возвращались за день-два, три – край. Разведгруппу на пятом участке командир ожидал уже четверо суток, и на связь она за все это время не выходила. Внутренняя жила Моргенрота задергалась, натянулась. Нужно было срочно выезжать на позицию. Конечно, случай мог оказаться пустяковым, но сидеть в прокуренной землянке с полковником Юлиусу осточертело. Кроме того, появиться на глазах рядовых не мешало еще ни одному генералу.

– Готовь вездеход, Полько, и быстро.

Полковник, снова вскочив из-за стола, щелкнул каблуками и исчез за скрипучей дощатой дверью. Почему не послали дополнительные силы на поиски – вопрос второстепенный. Скорее всего, банальная нехватка человеческого ресурса. А вот почему не доложили о пропаже после двухдневного срока… Да… Чутье Николая на такие вещи еще натаскивать и натаскивать, а то, единственное, что у него, в противном случае, прикипит – задница к табурету. Юлиус прикоснулся к двери и на мгновение замер, прислушиваясь к себе, нащупывая эту напряженную жилу. Не поспешил ли он? Нет, такие вопросы надо отбрасывать сразу, иначе в раздумьях можно пропустить действительно важные вещи. Мужчина пригнулся и толкнул дверь.

В лагере быстро стало суетливо. Видно, что Полько успел наделать шуму: одна часть рядового состава изображала бурную деятельность, пока другая приводила себя в порядок, надеясь, что их безделью пришел конец. Завидя генерала, они, помимо прочего, пытались принять серьезный вид. На отшибе готовили к отплытию дирижабль. Правда, из-за необычайной густоты лесного покрова, воздушная разведка оказалась совершенно неэффективной, поэтому вылеты остались как дань военному формализму.

Юлиус решил не доставать папиросы, полковник имел обыкновение подавать машину аккурат в момент закуривания. Мужчина взглядом выцепил из копошения капитана Льеже. Тот быстро все понял и трусцой подбежал к генералу.

– Капитан Лье…

– Вольно-вольно, – отмахнулся Моргенрот, – вот что, капитан, нужно поставить усиление во все разведгруппы на нашем участке и передай дополнительно проверять связь перед каждым выходом. Выполняй.

Юлиус опустил руку на эфес наградной сабли – через ее сталь в тело перетекало отрезвляющее холодное спокойствие. Вообще-то сабли полагались всему генералитету, но многие пренебрегали этой честью, выбирая мощные пневматические дубинки или более понятные секиры.

Фыркая, из-за угла выкатился вездеход. Генерал-майор убрал портсигар во внутренний карман и замахал полковнику рукой, чтобы тот сидел на месте, а не выскакивал открывать дверь. Вопреки расхожему мнению, Юлиус считал, что стремление выслужиться больше вредит делу, чем помогает ему. В кабине приплюснутой машины пахло душно и едко, амбрэ разбавляла только трубка Полько. Эта смесь запахов была для генерал-майора практически родной – свою первую кампанию он провел в маслянистых дизельных парах самоходных «жестянок».

– Почему не доложили о пропаже разведгруппы, Полько?

– Дык, не было донесений, что кого-то недосчитались, вашсходительство, – полковник замялся, кабину заполнило бурчание двигателя, – виноват.

– Правильно, виноват. Невнимательность хуже вражеской пули.

Кабину тряхануло на рытвине, и разговор закончился сам собой, – машина взяла курс на северо-восток. Дополнительную охрану Юлиус решил с собой не брать. Даже в относительной близости от линии («воображаемой линии», говорил про себя генерал-майор) фронта вся занятая территория считалась безопасной. По ту же сторону армию Светлейшей Монархии Авии и Думмабара ждал только молчаливый северный лес. Он и сейчас изучал Юлиуса сквозь грязное окошко вездехода. Ели, нагроможденные снегом, уходили в дремучую бесконечность, прятали за собой рыжие сосны, голые березы и рябые осины, но, самое главное, они хранили странные тайны врагов монаршей армии. Говоря начистоту, генералитет двуединой монархии пребывал в растерянности. Огромные силы, брошенные на взятие соседней страны, не встретили сопротивления, – после «Великого отказа» города противника оказались пусты. Юлиус, как часть военного сообщества, тоже ощущал себя неуютно, когда располагал мощью, не находящей применения. Мужчина в задумчивой прострации протер стекло, но ярче от этого не стало – свет за окном уже успели замазать грязные зимние тучи.

– Полько, м-м, Николай.

– Так точно, – полковник немного мычал, из его трубки опять рвались клубы серого дыма.

– Что ты думаешь, как на личном составе сказывается бездействие?

– Вы же знаете, ребята не бузят, стычек, драк нет. Не сглазить бы, но, как сказать, спокойно что ли.

– Я имел в виду, – Моргенрот задумался, – Николай, ты же участвовал в Плотнийской изоляции, верно?

Полковник нахмурился, кивнул и выпустил пышное облако.