Культ праха

После этих слов Рарон вновь погрузился в своё истинное состояние. Олирасар не отвечал. У него всегда были слова, объясняющие всё, что ему было важно объяснить, но он знал, что с Рароном его излюбленный ход не сработает.

Его руки зачесались ещё сильнее. Олирасар вновь заплакал, чтобы смешать свои слёзы с кровью из свежих разодранных участков многострадальной кожи. Так его раны заживали намного быстрее.

– Что с тобой? – спросил Руди.

– Моё вечное страдание, – ответил Олирасар.

– У других тоже так?

– Нет, у них всё хорошо.

– Тогда почему тебе так плохо? – не унимался Руди.

– Мне не так уж и плохо, – возразил Олирасар, – и если для тебя всё то, что я переношу, кажется несносной мукой – это только лишь твоя беда.

– Но ты же сказал мне, что это – твоё вечное страдание!

– Я ошибся. Правда, иногда мне действительно бывает тяжело. У меня начинают невыносимо чесаться руки, если я ем недостаточно строганины. Раньше мне удавалось накапливать и потреблять необходимое количество мяса и рыбы, но сейчас мне явно недостаёт того, что я съедаю. Вугго знает об этом и всё равно не заготавливает больше оленины и рыбы, чем обычно.

– Да, Вугго очень злой, – констатировал Руди, – но я помогу тебе. Бери четверть моей доли.

– Ты уверен, что готов со мной поделиться? – оживлённо спросил Олирасар.

– Абсолютно. Не сомневаюсь, что смогу продержаться и без четверти этого жирного куска.

Он отрезал чуть больше четверти предназначенной для его нужд оленины и положил жирный кусок в заранее протянутую Олирасаром руку. Радость Олирасала, казалось, заполнила собою окружающее пространство на многие мили вокруг, и только другие странники смотрели на всё происходящее со спокойствием, и как показалось Руди, с подлинным разочарованием. Но не только это его смущало.

С момента, как они осели в ожидании нового пути, урна с прахом Авроры небрежно лежала в стороне, возле груды камней, без внимания и почтения. Пока каждый из странников, включая Руди, находил убежище внутри собственного купола, урна находилась под открытым небом, и за несколько ветреных дней пыльная накидка практически скрыла общепризнанную ценность от тех, кто, как оказалось, не стремились беречь единственное, что имело для них особый смысл.

Будучи абсолютно убеждённым, что урна странникам больше не нужна, Руди поспешил вернуть себе то, что изначально принадлежало только ему. Подойдя к ней, в порыве настигших его чувств, он расплакался, как маленький, обиженный на весь мир, мальчишка. Ему было горько и больно оттого, что некогда сияющая урна, в которой покоился прах его любимой, после того, как он перестал за ней следить, стала грязной от пыли и сырости. Так грубо отняв её, странники поглумились над самым сокровенным для Руди, и, не ощущая угрызений совести, продолжали вести себя так, словно всё происходит так, как должно происходить.

Он ошибся. Как только урна оказалась в его руках, Гальягуд гневно приказал оставить её там, где она находилась.

– Почему?! – недоумевал Руди.

– Это забота Олирасара. Он нашёл урну и ему положено быть её хранителем, – ответил Муниярд.

– Если это так, то он пренебрегает своим долгом! – кричал Руди.

– Поговори с ним, – сказал Силгур, – он называет себя твоим другом, а это значит, что к твоим словам он должен относиться серьёзно. Как друг, вразуми его.

– Но я могу взять на себя его ответственность! Под моим присмотром урна будет сохранена в целостности. Только я готов беречь её! Только для меня она важна!

– Ты можешь брать на себя чужую ответственность в другом месте, но только не здесь, – провозгласил Гальягуд, – ответственность Олирасара лежит на его совести, а тебе я советую бережнее относиться к своей совести и не растрачивать её, прикрывая чужие долги.

Осознавая, что его голос не имел никакой силы среди странников, Руди решил поговорить с Олирасаром, но ему так и не удалось отыскать друга. Словно фокусник, Олирасар исчез там, где всё и все были на виду. Отчаянные поиски длились до тех пор, пока в Олирасар перестал быть ему нужным, ибо Руди всё еще оставался слаб, и в его случае усталость оказалась сильнее цели. И именно в тот момент, когда Олирасар перестал быть нужным, он появился. Радостный, светлый с чарующей дружелюбной улыбкой, но Руди уже было всё равно.

Тем временем, Вуррн, который вечно гневался на Мигурнока за его распущенность и сластолюбие, подошел к Мигурноку и начал гневно бить того по щекам, дабы вернуть хитреца из мира неописуемо прекрасных грёз к реальности.

– Оставь его, – вновь оживился Рарон, – он ничего тебе не сделал.

– В том-то всё и дело! – сквозь зубы ответил Вуррн.

– В чём? – спросил Рарон.

– Он ничего не делает! Лежит, словно туша тюленя!

– А что он должен делать? – переспросил Рарон.

– Хоть что-нибудь! – рассвирепел Вуррн.

– Так или иначе, хоть что-нибудь он делает. Не гневайся на него за то, что он умеет создавать для себя блаженство, в отличие от нас.

– Это иллюзия!

– Никому из нас это не мешает. Оставь его.

Голос Рарона звучал повелительно. По непонятным для Руди причинам, Вуррн не смел ему перечить.

Вуррн уступил Рарону, но не уступил Мигурноку. Его гнев на брата стал только сильнее и крепче, но он позволил отдать вопрос о поведении хитреца суду времени и подождать, когда наступит тот час, где станет ясно, кто из них оказался прав. Мигурнок, причудливый образ которого вызывал у Руди много вопросов, оставался в покое и в счастливом неведении о том, что ради него впервые вступили в спор его братья. Не вернулся к реальности он и в момент возвращения Сларгарта, чего не было раньше. Понимая это, Рарон сам подошёл к Мигурноку, достал все его снадобья и с разочарованием обнаружил, что необходимое в эту минуту питьё осталось в количестве нескольких капель.

Самым ненавистным отрезком пути для Сларгарта была Белая пустошь. Десятки раз она появлялась ниоткуда в тех направлениях, где раньше её никогда не было, и подбрасывала страннику тяжёлые испытания. Небольшая и открытая, словно призрак, Белая пустошь мгновенно возникала на новом месте и так же мгновенно оттуда исчезала. Даже сын Великого Духа мог найти свою смерть под её холодным покровом, ибо Белая пустошь была первым творением Альель.

Ступив на ослепительно белую землю, из которой, при любом шорохе поднимались облака густой пыли, Сларгарт помнил о необходимых девяти тысячах шагов, пройдя которые он окажется в безопасности, у мглистых холмов, недалеко от места Альель. Напряжение от воспоминаний того, чем мучила его в прошлый раз роковая Белая пустошь, вызывало в нём желание что есть сил бежать в сторону мглистых холмов, но он помнил одно из условий перемещения по Белой пустоши: чем стремительнее будет его ход – тем быстрее начнёт действовать новая опасность. Однажды, он совершил ошибку и поддался природному желанию. Тогда угрозу для него представлял он сам. В свирепом противнике он увидел все свои качества. Подвергаясь жестокому нападению, Сларгарт пытался взять контроль над тем, кто представлял его сущность, но противник не поддавался. И только вспомнив о своём уязвимом месте, которое он всячески отрицал до этого момента, после признания единственной собственной слабости, он вырвался из поединка, сумев выбежать за пределы Белой пустоши. С тех пор Сларгарт не забывал о своей уязвимости, но держал это в тайне от тех, кто на него полагался.

На этот раз Белая пустошь встретила его обезоруживающей пустотой. На Сларгарта не набрасывались чудовища, опасные хищники, свирепые враги и даже он сам. Перед ним простиралось пространство тишины, спокойствия и мягкого сияния. Сларгарт не воспринимал всё то, что предстало его взору, как мир и добро. Самая большая опасность скрывается в безоговорочно хороших условиях. Тихо проходя шаг за шагом, Сларгарт озирался по сторонам, будучи в полной готовности жёстко отразить внезапное нападение, но вокруг него ничего не происходило.

Преодолев половину пути, Сларгарт остановился. Сзади доносился скрипучий звук чьих-то неуверенных шагов. Обернувшись, Сларгарт застыл на месте. Впервые за всё время, в Белой пустоши он повстречал женщину. Красивая, с правильными чертами лица и выразительными синими, подобно Гальгийскому айсбергу, глазами, она смотрела на него по-доброму, и, казалось, что в искренности её добродушия не могло быть никаких сомнений. Хрупкая и безоружная, она не могла представлять опасности для одного из сильнейших странников Лальдируфф, но Сларгарт решил не поддаваться первому впечатлению, которое всё же его сильно потрясло. Он продолжил путь, сопротивляясь желанию ускориться.

Спустя считанные мгновения они сравнялись. Красивая женщина шла рядом по правую сторону, ничего не говоря. Накопленное напряжение усложняло движения Сларгарта. Сковывающий холод напоминал ему о его беспомощности. За бесконечно белой землей не было видно заветных мглистых гор. А рядом тихо шла она, и он не понимал, что ей было нужно. Её близость вызывала в нём острое возбуждение разума и неизвестное ему чувство ноющей боли в центре груди. Ему хотелось смотреть на неё – она ему сразу понравилась и с первого взгляда задела в нём переживания, которые были не в почете среди странников. Ему хотелось обратиться к ней, предлагая свою защиту, и точно так же ему хотелось обратиться к ней, прося её защиты. Противоречивые мысли, словно копья, пронзали его разум и мука, уготованная для него Белой пустошью, обрела свою подлинную силу. Но сын Великого Духа Альель не мог поддаться обворожительной уловке. Не предавая свою цель в угоду собственному желанию, он шёл уверенно и не смотрел в сторону красивой женщины.