После сытного ужина (пшеничной каши с гуляшом, капустного салата и творожника со сметаной) мы приготовились незаметно удирать из терема. Я переоделась в джинсы и футболку, мои соседки – в темные эластичные штаны и майки.
– Спортивная форма, – пояснила мне Васька, заметив мой недоуменный взгляд. – Тебе тоже выдадут.
– Милослав? – скривилась я при мысли, что опять придется идти на поклон к мерзкому кастеляну.
– Нет, Соловей все в тренерской держит, Милославу не доверяет. Впрочем, он никому не доверяет, видать, прошлое сказывается.
Ну вот, оказывается, Соловей-Разбойник тоже затесался в сию чудную компанию, верно я предположила, что без него здесь не обойдется.
Тут дверь приоткрылась и в комнату проскользнула Машка. В сарафане и бусах.
– Ты чего? – вытаращилась на нее Васюша. – Как из окна в этом лезть думаешь?
– Да она на парней впечатление произвести хочет, – хмыкнула Васька. – Полагаешь, Светозар прежде девок в сарафанах не видал?
У Искусницы заалели кончики ушей.
– Нужен мне этот лопоухий! Я переодеться не смогла, Несмеяна в комнате торчит и никуда не уходит. Если бы я спортивку напялила – точно бы неладное заподозрила.
– Ну и как по стене лезть собираешься? – скептически поинтересовалась Васюша.
– Как-как, да вот так!
И Машка лихо подвернула и закрутила подол сарафана, заправив его за верхний край кокетливых кружевных трусиков. Ноги у нее, кстати сказать, были что надо: ровные, стройные, в меру мускулистые.
– М-да, – протянула Прекрасная, созерцая подругу. – Если тебя Милослав в таком виде вылезающую из окна увидит, то точно решит, что навестила его лесная подруга.
– Что за лесная подруга? – не поняла я. – Кикимора какая?
– Кикиморы на болоте живут, – вздохнула Васька. – А в лесу – белочки, вот!
– А-а-а, – глубокомысленно заметила я.
Лучший ответ все равно мне в голову не пришел.
Первой из окна, чертыхаясь, полезла Машка. Вскоре мы услышали громкое "плюх!" и особо заковыристое ругательство, в котором поминались все предки Несмеяны до седьмого колена в самых нелестных выражениях.
– Ну что там? – страшным шепотом спросила Васька, высунувшись из окна и вглядываясь в темень внизу.
– Да сарафан, зараза, размотался, – проскулила Искусница. – Вот я и грохнулась. Хорошо еще, что почти слезла, невысоко было.
– Ясно. Ну, отойди подальше, сейчас следующая пойдет.
И лихо перекинула ногу через подоконник.
– Ты за ней, – подтолкнула меня в спину Васюша.
Слезла я довольно быстро, Премудрая спустилась следом, и вскоре мы вчетвером под оханье Машки двинулись в лес.
– Где сидеть-то будем? – спросила Искусница. – У пруда?
– Да ты что?! – возмутилась Васька. – Чтобы русалки опять всю сливовицу выдули? Ну нет, больше мы с ними не празднуем. Мальчики с лешим договорились, он нам полянку обустроить обещал.
– А что, русалки пьют? – поинтересовалась я.
– Все пьют. Особенно на халяву, – отрезала Васька. – А русалки потом еще и песни поют. Про утопленников, чтоб им неладно было.
– Кому неладно – мертвецам или русалкам?
– Слушай, Лиска, тебя действительно этот вопрос интересует?
– Нет, – растерянно ответила я. – А что?
– А то, что зачем тогда спросила?
– Да просто, для поддержания разговора.
Васюша тронула меня за плечо.
– Ты лучше у нее про русалок не спрашивай, – шепотом посоветовала мне она. – Лорелея, как напилась в прошлый раз, взялась к Елисею приставать, чуть под воду его не затащила. Вот Васька и злится.
– Я все слышу, – деланно равнодушным голосом произнесла соседка. – А Лорелея ваша – дамочка поведения облегченного, даром, что с хвостом. Ее и остальные русалки из-за этого недолюбливают. Они, между прочим, мировые девки, Лиска, сама увидишь.
Переговариваясь таким образом, мы подошли к поляне, посреди которой был накрыт самый удивительный стол, который мне доводилось когда-либо видеть. На большом пеньке лежала свернутая в несколько раз изрядно потрепанная скатерть, а рядом гордо высились пять припыленных бутылок.
– Скатерть-самобранка! – ахнула за моей спиной Васюша. – Леший, колись, где раздобыл?
– Из царского музея позаимствовал, – ответил невысокий сухощавый мужичок с лицом, изрезанным глубокими морщинами, и длинной седой бородой, отливавшей зеленью.
– Позаимствовал, – фыркнула Машка. – Хранителя музея хоть в известность поставил?
– А зачем? – натурально удивился леший. – Многие знания – многие печали, меньше знаешь – крепче спишь, да и вообще…
– Ясно все с тобой, кладезь народной мудрости, – дружески похлопала его по плечу Искусница.
– А кого это вы с собой привели? – спросил леший, уставившись на меня пронзительно-зелеными глазами. – Новенькая, что ли?
– Новенькая, – охотно подтвердила Васька. – Лиска, она же Василиса Противная.
Мужичок неодобрительно покачал головой.
– Говорил я Милославу, что нет у него чувства юмора. Так нет же, уперся, гусак надутый, да заладил: ничего, мол, ты, леший, не понимаешь, есть у меня юмор, только черный. А какой он черный, коли плоский?
Озадаченные вопросом, мы примолкли, пытаясь нащупать связь между черным и плоским. Выходило плохо, точнее – никак не выходило. Я взглянула на лешего с уважением: силен мужик, кого угодно запутает.
– Работа у меня такая – людей путать, – сказал леший, будто прочитал мои мысли, и подмигнул мне лукавым глазом.
– Девчонки! – донеслось до нас из темноты. – Чего застряли, сюда идите!