Но одна не удержалась и спросила:
– А все-таки что вы будете делать?
– Мы, – сказал Булле, спрыгнул со скамейки и встал рядом с Лисе, – отправимся в Париж, в «Мулен руж», и будем отплясывать канкан. Хороших вам выходных, малышки.
Лисе не обернулась, но она знала, что девочки смотрят им вслед, разинув рот, когда они вместе с Булле вышли на улицу, под яркие лучи осеннего солнца.
Лисе и Булле сели на семнадцатый трамвай, который привез их на Ратушную площадь Осло. Там они вышли и отправились на улицу Росенкранц – неширокую, с интенсивным движением, обилием магазинов и толпами людей. В конце улицы, над красной дверью и маленькой витриной с множеством часов, и в самом деле обнаружилась вывеска «Часовая лавка ЛАНГФРАКК».
Пружины входной двери оказались такими тугими, что пришлось навалиться на дверь изо всех сил.
И все равно дверь лишь приоткрылась. Пружины протестующе завизжали, как будто вообще не хотели впускать Лисе и Булле. Когда дети в конце концов вошли и выпустили ручку, дверь с грохотом захлопнулась. Сразу исчезли все уличные звуки, внутри раздавалось только тиканье часов. Тик-так, тик-так, ну и так далее. Лисе и Булле осмотрелись. Хотя на улице ярко светило солнце, в пустом магазине было странно темно. Им показалось, что они вдруг очутились в другом мире. Здесь были, наверное, сотни часов! Часы были повсюду: на стенах, на полках, на столе…
– Привет! – крикнул Булле.
Никто не ответил.
– Какие-то все часы старые, – прошептала Лисе, – и странные. Посмотри вон на те, с секундной стрелкой. Они же… идут назад.
В этот момент к тиканью присоединился жалобный кричащий скрип, как от несмазанного колеса.
Булле и Лисе повернулись в ту сторону, откуда шел звук, – в дальний конец магазина, где висела оранжевая занавеска с изображением слона.
– Кто… – прошептала Лисе, и в ту же секунду занавеска сдвинулась.
Булле и Лисе так и ахнули. К ним быстро приближалась странная фигура. Это была высокая женщина, самая высокая из всех, кого они когда-либо видели. И все в ней было тонким, длинным и заостренным. Кроме прически, имевшей вид того растения, которое перекатывается по пустыне и пускает корни там, куда его принесет ветер. Это перекати-поле пустило корни над таким высохшим лицом, что определить возраст было совершенно невозможно. К тому же глаза были густо подведены черным, а на тонких губах пламенела ярко-красная помада. На женщине было длинное, до пят, кожаное пальто[4 - «Лангфракк» в переводе с норвежского означает «длинное пальто».], не до конца застегнутое, так что сразу стали понятны источник скрипа и скорость ее передвижения. Дело в том, что одна ее нога была деревянной, и обута эта нога была в роликовый конек, а колесики его давно надо было хорошенько смазать. Отталкивалась хозяйка лавки другой ногой.
Резко затормозив, женщина неприветливо посмотрела на посетителей и сказала сиплым шепотом, который пронесся по старому дому, как ветер:
– Вы ошиблись дверью, дети. Уходите.
Лисе испуганно попятилась к двери, ей срочно захотелось уйти – уж очень неприятным был голос, а изо рта этой особы вдобавок шел неприятный запах с примесью вони сырого мяса и грязных носков. Но Булле остался стоять, с любопытством разглядывая женщину в кожаном пальто.
– Почему эти часы идут задом наперед? – спросил он и ткнул пальцем за ее плечо.
Женщина ответила, не оборачиваясь:
– Отсчитывают время, оставшееся до конца света. А ваше время уже истекло. Вон!
– А вот те? – Булле показал на другие часы. – Они стоят. Вы продаете сломанные часы?
– Какой вздор! – фыркнула хозяйка. – Эти часы показывают, что время остановилось. Может быть, они правы.
– Время не может остановиться, – сказала Лисе, успевшая взять себя в руки.
Женщина перевела взгляд на нее.
– Ты явно ничего не понимаешь во времени, глупая девчонка, поэтому закрой свой мерзкий рот. Дело в том, что все в истории происходит одновременно и всегда, снова и снова. Но у большинства людей такой маленький мозг, что они неспособны все схватывать сразу, поэтому думают, будто события происходят одно за другим. Тик-так, тик-так. А теперь все, больше у меня нет времени на болтовню, прочь отсюда, спасибо.
Она повернулась на своем коньке и подняла ногу, чтобы оттолкнуться.
– Это противоречие, – сказал Булле. – Если время остановилось, значит все оно принадлежит вам.
Женщина медленно повернулась к нему:
– Гм. Похоже, у лилипута мозг не лилипутский.
И все же уходите.
– У нас есть марка на продажу, – сказал Булле.
– Марки меня не интересуют. Вон.
– Марка тысяча восемьсот восемьдесят восьмого года, – сказала Лисе. – А выглядит как новая.
– Как новая, говоришь? – Бровь хозяйки, похоже нарисованная черным и очень острым карандашом, иронически приподнялась. – Дай посмотреть.
Лисе протянула ей марку на ладони.
Женщина вынула из кармана лупу и наклонилась.
– Гм, – сказала она. – Феликс Фор. Откуда у вас это?
– Секрет, – сказала Лисе.
Теперь и вторая бровь хозяйки выгнулась дугой.
– Секрет?
– Так точно, – сказал Булле.
– Похоже, марка промокла, – произнесла женщина хриплым шепотом. – Кроме того, с края есть что-то белое… Вы мыли ее с мылом?
– Нет, – сказал Булле, не заметив предостерегающего взгляда Лисе.
Женщина вытянула указательный палец и поскребла марку длинным красным ногтем, потом сунула палец в рот – узкую щель на иссохшем лице. Пожевала. И тут взвились сразу обе ее брови.
– Чтоб вам провалиться, – прошептала она.
– Что-что? – сказал Булле.
– Покупаю. Сколько вы хотите?
– Не много, – сказал Булле. – Чтобы хватило на два билета в… Ой!
Он сердито посмотрел на Лисе, которая пнула его по ноге.
– Четыре тысячи крон, – сказала Лисе.