Возмездие

Кельвин впервые говорил с кем-то так разгоряченно, с живым любопытством. Все привыкли видеть его обыденную кислую мину, но никак не глаза, полные жара и интереса. Впервые он слушал кого-то с упоением при всех остальных.

– А ведь ты настоящий детектив… – задумчиво сказала Элис, будто это было доселе неизвестным фактом. – Как ты смотришь детективные фильмы? Ты замечаешь в них какие-то недочеты?

– Конечно, если они сняты дилетантами, – небрежно ответила Розетта. – Но я стараюсь их не смотреть. “Ужасов и загадок” мне хватает и на работе.

– Тогда какие ты смотришь?

– Что-нибудь доброе и легкое, для разгрузки. Или ситкомы. Людям нашей профессии не нужны тяжелые фильмы, так что если я и смотрю детектив, то он будет похож на “Блондинку в законе”.

– Я тоже не люблю жестокое кино, – вставил Саймон. – Не понимаю, для чего его снимают.

– Оно интересное, – сказала Грейс.

– Есть фильмы в разы интереснее, и менее жестокие.

– Хорошо, что же посоветуешь? – Она услышала в собственном голосе усмешку и покраснела от стыда перед пастором. Но тот ее будто не заметил.

– Хатико. Я увидел его недавно, в очереди у врача его крутили по телевизору. Теперь это мой любимый фильм.

Грейс еле слышно усмехнулась.

– Мне тоже не нравятся жестокие фильмы, – сказал Питер, за весь вечер, к великому удивлению, не произнесший ни слова. – Я смотрю только комедии. А если не хватает жестокости, включаю новостные каналы или вспоминаю свои школьные годы. И снова возвращаюсь к комедиям, чтобы не свихнуться.

Он достал из нагрудного кармана пачку сигарет, и только Элис заметила, что он снова поменял их. Снова взял с никотином. Она обратила на брата разочарованный взгляд, он его поймал и тут же отвел взор в сторону (наверное, от стыда). В голове у Питера снова заиграл тот дурацкий стишок: Питер Кайзер съел хот-дог…

– Фильмы Тарантино тебе тоже не по душе? – поинтересовалась Элис, зная, что в юности он боготворил “Криминальное чтиво”.

– Только некоторые, – отозвался Питер. – К тому же, мне не понравился тот последний, который про нацистов.

– А чего так? – спросил Кельвин. Он тот фильм считал одним из лучших. – Вида нацистов не выносишь?

– Еврейские корни не позволяют.

Питер не стал вдаваться в подробности, но у них в роду и в самом деле были евреи, и что самое главное – близнецы. Они были последними (точнее, крайними, перед Элис и Питером) двойняшками в роду. Дедушка – внук одного из них – рассказывал Питеру, что над ними проводили эксперименты во время Холокоста и один из них сбежал. Было неизвестно, что стало с другим. Из раздумий Питера не то чтобы вырвал, скорее, мягко вытянул голос Саймона:

– Как продвигается расследование?

– Отлично, – убедила его Рози, хотя в голосе блеснула дрожь. – Только вот, меня тревожит одно: та старуха, что живет неподалеку. – Она указала взглядом на дом миссис Конноли. – Она вела себя очень подозрительно. Может, мне просто показалось, но она явно чем-то одержима.

Все замолкли. В воздухе висело гробовое молчание. Оно было настолько ощутимым, что почти осязаемым.

– Вдова Конноли? – разрезал, словно катаной, эту тишину Кельвин.

– Вдова? – удивленно переспросила Розетта. Ей стало не по себе от того, что все так осуждающе на нее посмотрели.

– Она пережила кое-что ужасное, – сказала Элис. – Не нужно так о ней.

– Да что с ней произошло?

– Ее мужа и ребенка убили в 1997 году, и поговаривают, из-за этого она слегка спятила, – аккуратно пояснила Грейс. – Мы уже не помним, кто был убийцей, но он был явно не в своем уме. Даже говорить страшно. – Она содрогнулась.

– Что произошло? – с нажимом повторилась Рози.

Питер сглотнул и посмотрел на Саймона, ища одобрение в его глазах. Тот кивнул, и Питер, кривясь от отвращения и презрения, сказал:

– Он изнасиловал мальчика. Ему было десять. Потом раздел трупы обоих и поставил их в такую позу…

– Довольно, – сказал пастор.

– Он сделал все так, чтобы казалось, будто отец проделал это с сыном? – равнодушно уточнила Розетта, склонив голову над столом.

– Да, – ответила Грейс вместо Питера. – С тех пор она сама не своя. Выходит из дому пару раз в месяц за продуктами, некоторые жители ее вообще ни разу в жизни не видели. Злится на всех подряд и улыбается только своим псинам. Выглядит как карикатурная бабка, ведет себя ровно так же. Все над ней смеются, пока не узнают, из-за чего она сделалась такой.

– Теперь мне стыдно, – с сожалением произнесла следовательница.

Но в душе она ликовала: удалось выяснить еще немного об этом туманном городке. Нужно лишь вытерпеть остаток беседы, а там: горячая ванна, немного вина и долгожданный разговор с любимым.

– Есть что-то еще, чего я не знаю?

Все обратили взгляды на двойняшек, сидящих рядом друг с другом, в одинаковой позе: сложив руки под грудью.

– Прокурором на суде над убийцей была наша мать, – выдохнув дым, произнес Питер.

–4–

ДЖАЗ

По дороге домой Питер осознавал, как все изменилось. Беспокойства, которые раньше бушевали только внутри них, и которые тревожили их только в одиночестве, теперь окутали завесой весь мир. Не было больше спокойного места, куда можно отправиться, чтобы забыть о проблемах. От каждого закоулка, каждого дома, каждого опавшего листа веяло мраком и безнадегой. Все окрасилось в черный. И краску эту не отмыть.

Машина остановилась у светофора, Питер застучал пальцами по рулю в томительном ожидании. Элис не вынесла стука, который не прекращался пятнадцать секунд и крикнула:

– Хватит!

Большие пальцы парня зависли в воздухе, а затем аккуратно опустились на руль. Было темно. Ни машин, ни прохожих не было. На улице была гробовая тишина, словно прошелся смерч.

– Я не справился.

– Я знаю.

– Я говорил, что я не справлюсь.

– Я знаю, – повторилась Элис.

– Я ничтожество.

Загорелся зеленый, машина тронулась с места.

– Ты не ничтожество. Ты сидел на героине, на героине, Питер, и соскочил. Я не понимаю, чего ты так зациклился на этих сигаретах! Миллиарды людей курят сигареты, на здоровье они влияют не сильнее выхлопных газов.