Возмездие

– Только давайте тише, – сказала Грейс, – не хочу, чтобы она проснулась.

– Как скажешь, – произнес пастор, понизив тон.

Он встал около ее больничной койки и начал читать молитву. Тихо, медленно, стараясь так, чтобы она не проснулась. Но несмотря на это, она начала ворочаться и пробуждаться, и Майкл жестом показал, чтобы Саймон продолжал дальше. Он продолжил читать дальше. Но Лили окончательно проснулась и тут же закричала, чтобы пастор ушел из палаты, чтобы все, кроме Грейс, ушли из палаты.

– Она в бреду, – сказала Грейс, обнимая и успокаивая сестру. – Вам лучше уйти.

Мужчины молча кивнули и удалились.

– Я слышала крики, – озабоченно сказала Рози. – Что стряслось?

– Она недавно очнулась от комы, – сказал Майкл. – У нее большие провалы в памяти. Она немного не в своем уме, но это пройдет.

Питеру стало лучше. Ему поставили капельницу, чтобы вывести никотин из крови, и вскоре он оклемался.

– Вам надо-бы следить за ним, – жалостно сказала медсестра, поставившая капельницу. – Часто такое у вас?

Элис невозмутимо повела бровями, мысленно удивившись тому, что этот случай не исключительный, не единственный в своем роде. Значит, такое время от времени случается.

– Впервые, – ответила она на вопрос медсестры.

– Ближайшую неделю о курении мистер Кайзер не должен и вспоминать. Лучше бы вам сказать ему об этом, когда придет в себя.

– Я скажу ему, – она кивнула и улыбнулась, а медсестра пошла дальше, к другим пациентам.

Машина мчалась к дому, прорезая теплый воздух, залитый персиковым светом заката. На небе не было ни облачка. Такой яркий закат резал глаз, будто острый нож, поэтому Элис нацепила очки, сидя за рулем.

Она не спрашивала брата, зачем он это сделал и что его на это натолкнуло. В любом случае, сейчас он спал и не смог бы ответить.

В их отношениях устоялось одно негласное правило, которое никто из них не нарушал – никогда, ни при каких обстоятельствах и ни за что на свете не отрывать друг друга ото сна. Каким бы серьезным ни был для этого повод, что бы один из них не натворил, разбудили бы они друг друга, разве что, под страхом смерти. И Питер, и Элис знали, что у них обоих есть проблемы со сном. Сон для них – святое. Это момент, когда ты, хоть и на время, но можешь вычеркнуть из памяти все плохие события, все черные и скверные мысли, и просто забыться во сне, словно младенец. А на утро словно бы переродиться и с чистой головой встречать новый день. Это было лучшее чувство на свете. Однако, спокойный и глубокий сон для них был роскошью, в силу некоторых обстоятельств, и это только делало правило строже.

Забавно, подумала Элис. Он сказал, что вряд ли попадет в больницу из-за сигарет и в тот же вечер попал в больницу. Но тут же осознала, что ничего забавного в этом нет и мысленно пристыдила себя за улыбку.

Что касалось Кельвина, то он был переменной во всем этом уравнении из проблем. Он понимал, что у всех кругом есть проблемы, есть глубокие внутренние конфликты, есть травмированное прошлое. У него всего этого не было. Он достаточно легко пережил смерть отца, зная, что и мать не будет убиваться по нему. Он никогда не испытывал ни вины, ни ненависти к себе за это. И никогда не переживал внутренние конфликты. И все же, что-то его угнетало. Возможно, то, что он недостаточно страдал.

Кельвин Мейсон замечал, что чем больше человек переживает, тем более непринужденно он себя ведет на людях. Питер почти никогда не злился при других, наоборот, включал некий защитный механизм, «режим клоуна» (как называл его изредка Кельвин) когда отмачивал шутки, чтобы не разрыдаться от собственных мыслей. Кельвин знал, что Питер страдал больше всех и видел, как ему плохо. Он знал его как облупленного, даже больше, чем Элис знала.

Его раздражало то, что друг постоянно пытается скрывать свои чувства. Он вспоминал, как тот, приходя домой, запирался в комнате, громко включал музыку и плакал, чтобы его не было слышно, как делал в юности. И внутреннее чутье подсказывало ему, что с тех пор немногое изменилось.

Этот случай с сигаретами стал альтернативой плачу, разве что, излишне жесткой альтернативой. Питер знал смертельную дозу сигарет. Одного блока было бы вполне достаточно. И уже тогда, когда он выкуривал третью пачку, перед умственным взглядом, спокойным как удав, вспыхнула сцена, как он роняет тлеющую сигарету на черный ковер, и он вспыхивает, потом пламя обвивает кресло, сжигает Питера, как костер инквизиции, и потом расползается по всему дому, сжигает и его тоже. А потом он думал о том, что это все увидит Элис, и его сердце замирало, вместе с сигаретой, поднесенной ко рту.

–7–

ИГРА

Все снова пришло в относительную норму. Никаких убийств за последнюю неделю – это уже было неплохо. Лили выписали из больницы, она могла говорить, что было гигантским облегчением для Майкла и ее сестры, но все еще не помнила почти ничего из своей прежней жизни. Целыми днями перечитывала любимые книги, пересматривала любимые фильмы, пытаясь вспомнить хоть что-то. Она бы и рада была избрать более действенный способ – пообщаться с подругами, да их больше не было. Оставалось полагаться на чудо.

И опять все собрались у Саймона, как в старые добрые, если можно так выразиться, учитывая, что старые добрые были не больше трех недель назад. Июнь уже подходил к концу. Рози снова принесла карточки, чтобы поиграть.

– Прошлый наш вечер, когда мы играли, немного не задался, – сказала Рози. – Но обещаю, на этот раз никаких разговоров о работе и опросах. Только веселье.

Слово “веселье” из ее уст звучало слегка наигранно.

– Насколько же мы стали старыми, что настольные игры вдруг стали считаться за веселье, – вдумчиво сказала Грейс и все сидящие за столом рассмеялись.

– Выкручиваемся как можем, – сказал Питер.

– Ну все, прекратите, – попросила Рози и начала раздавать всем по карточке.

– Розетта, у тебя ценник на пиджаке… – сказала Элис, вглядываясь во внутреннюю сторону пиджака следовательницы.

– Ох, черт… Это новый, старый я испортила. Дядя, у тебя нет ножниц?

– Что? – Он был немного растерянным весь вечер, казалось, его вырвали из глубоких раздумий. – А, только маникюрные. Они наверху, на столе у меня в комнате.

Рози быстро сбегала за ножницами, чтобы отрезать этикетку и вскоре вернулась подозрительно веселой, наверное, из-за того, что пообщалась с мужем, потому что остальные слышали отрывки из телефонного разговора наверху. А пока, все уже написали друг другу персонажей. Рози должна была написать имя пастору.

– Итак, – закончив писать, она протянула карту Саймону с ехидной улыбкой, и все приклеили свои карты себе на лбы. – Начнем. Элис, ты первая.

– Хорошо, – она выдохнула. – Я человек?

– Зависит от того, с какой стороны посмотреть, – сказал Питер.

– Я существую на самом деле или меня выдумали?

Этот вопрос вызывал некоторые трудности. Все напряглись, Рози от души рассмеялась (она была в слишком хорошем настроении), а Питер нервно прикусил костяшку на пальце, глядя на Саймона. Тот не подал никаких знаков.

– Я Бог? – подозрительно спросила Элис.

– Бинго! – воскликнул Питер. – Кто следующий?

Все шестеро переглянулись, Элис по инерции потянулась за чашкой чая, но чая на столе не было.

– Давайте, я, – предложил Кельвин. – Я человек?

– Да, – кивнул Питер.

– Я выдуманный?

– Нет.

– Исторический деятель?

– Весьма.

– Я политик?

– Почти.