На той стороне

– Он тебе больше не нужен, Елисей, – произнесла она и улыбнулась. – Ты умеешь всё сам.

– Видимо, не всё, – ответил парень и по старой привычке постарался отвернуться, стыдясь своего изуродованного лица.

– Почему ты отворачиваешься? – спросила девушка.

– Будто сама не видишь? – тихо произнёс Елисей, всё так же стараясь не смотреть на красавицу.

– Не вижу, – ответила она, – а тебе советую посмотреть получше. Наклонись к ручью.

Елисей бросил на неё непонимающий взгляд и, припав на колени, склонился над журчащим потоком. Там, где образовалось небольшое углубление, вода стояла словно зеркало, и в его отражении Елисей увидел себя. Не веря своим глазам, он ощупывал лицо, которое теперь было красивым и гладким, как прежде.

– Так чего же ты ещё не умеешь? – вновь обратилась красавица к нему.

– Вот, – только и смог вымолвить Елисей, протягивая девушке детскую пелёнку. В голове путались мысли. Всё вокруг казалось прекрасным сном, и молодому человеку совсем не хотелось просыпаться. Он и верил и не верил в то, что всё это сейчас происходит с ним.

– Дара? – робко спросил он.

– А будто не догадался? – игриво спросила она, забирая из его рук пелёнку.

Дара подошла к ручью совсем близко и, наклонившись над ним, опустила пелену в воду. По прозрачной глади тут же начало расползаться чёрное маслянистое пятно. Елисей не верил своим глазам, ведь пелёнка была белой и абсолютно чистой.

Подождав, пока вода вокруг материи вновь не станет прозрачной, Дара вытащила её и протянула парню.

– Встряхни, – произнесла она.

Взяв пелёнку за два уголка, Елисей с силой тряхнул ею в воздухе. И в ту же секунду полотно словно рассыпалось в его руках, превратившись в огромное количество белых бабочек. Они кружили над ним, порхая тончайшими крылышками, разлетаясь прочь по лесу.

Елисей, замерев, наблюдал за этим зрелищем до тех пор, пока последняя бабочка не скрылась из виду.

– Ну вот и исчезла ведьмина печать, – голос Дарушки вернул парня в действительность.

Ему хотелось задать ей так много вопросов, но сделать этого он так и не смог. Всё произошедшее с ним будто лишило его дара речи. Елисей думал лишь о том, что он мог бы всю жизнь вот так простоять рядом с ней, любуясь красотой, чувствуя гармонию и тепло, исходящее от неё.

– Тебе пора, Елисеюшка, но знай, что я всегда буду ждать тебя. И если захочешь меня увидеть, приходи.

Она махнула рукой и, растворившись, прозрачная стена впустила в мир лета прохладный осенний воздух.

Елисей шёл по лесным тропам, пытаясь прийти в себя. Его жизнь вновь раскололась на до и после. Едва перешагнув ручей, Елисей сразу ощутил, что его лицо вновь стало покрыто шрамами от ожогов. Только теперь это отчего-то совсем не беспокоило. В его сердце появилось чувство, доселе незнакомое ему. И мысленно он вновь и вновь возвращался туда, к прекрасной Даре. Парень с трудом выдерживал день, когда у него не было возможности убежать в лес, перепрыгнуть через волшебный ручей и оказаться рядом с той, которая была мила его душе. Они гуляли по лесу, держась за руки. Слова им были не нужны, они всем своим существом чувствовали этот мир и своё место в нём.

Шло время. С каждым днём Елисей становился всё мудрее. Служение и помощь людям он превратил в дело своей жизни, неся в мир свет и добро.

Всё яснее он понимал, что, как только последнее обязательство в его жизни покинет этот мир, он тоже не задержится здесь, среди людей.

И вскоре этот день настал. Баба Нюра отошла в мир иной тихо и мирно. Ничто больше не держало Елисея.

В одно раннее весеннее утро он проснулся до рассвета и ушёл. Ушёл туда, где его давно ждали, куда много лет стремилась его душа.

Стоя по одну сторону ручья, Елисей смотрел вперёд. Его глаза лучились светом и радостью. Прямо перед ним стояла Дарушка. Протягивая руки, она приглашала его в свой мир. Мир, где царит спокойствие и мудрость веков. Предлагая ему разделить с ней её путь, сохранить ту тонкую нить, на которой держится равновесие между людьми и природой…

Женский судьбы. Ульяна

– Выручай, Ульяна, – устало присев на табурет, произнесла Прасковья. – Второй день ни капли молока Стешка не даёт.

– Научу, чего делать надо, Прасковья Андреевна, – ответила женщина в чёрном платке.

***

Платок этот Ульяна не снимала уже, почитай, лет десять. Как любимый зимой помер, так и накинула его на голову.

Ведь знала, видела во сне, что Проша сгинуть может, да не остановила, не настояла на своём.

Ульяна с Прохором с самого малолетства вместе были. У Проши как тятька помер, так отец Ули и присматривал за мальцом. Парню, ему завсегда рука крепкая в воспитании нужна. Вот Матвей и помогал матери Прохора. К мужской работе приучал парня, на охоту да на рыбалку с собой брал.

Вся ребятня деревенская знала, что Улька с Прошкой – жених и невеста.

Бывало, выйдут вечером на лавке посидеть, а шалопаи уже тут как тут, чтоб дразниться да колючками в них бросаться.

Проша, пока совсем мальчишкой был, порой и припустит за этой ватагой. Те – врассыпную. Прыткий Прохор быстро изловит самого голосистого да за ухо к Ульяне приведёт – проси, мол, прощения, что обзывался.

С возрастом, конечно, поубавил прыти: чего с них, дуралеев, возьмёшь, им лишь бы посмеяться над кем.

Взрослели дети, крепли и чувства, а ко времени Прохор Ульяне предложение сделал. К тому времени Проша свою матушку уж схоронил. Да и семью Ульяны смерть стороной не обошла – отца забрала.

Вот и стал Прохор за главного и в своём, и в Ульянином доме.

Семью Ульяны, надо сказать, в деревне побаивались. Ещё прабабка Улина, Агриппа, славилась тем, что ведьмачить могла. Неприятная бабка была, норовистая. За словом в карман не лезла, тем, кто не по нраву был, могла и напакостничать. Родила Агриппина дочку, почитай, в подоле принесла. Ни до, ни после никто из соседей Агриппу с мужиком не видел. Так и растила она Дуняшу свою одна.

Померла Агриппа – думали, что дочь теперь за ведьмовство возьмётся, а у ней вроде как дара не оказалось.

Попервой пыталась знахарничеством заняться, да только ведь не так это просто. У настоящей ведьмы и одуванчик в зелье превратится, но коль по судьбе не быть тебе ворожеей, то хоть убейся, а и настоящее снадобье водой станется. Бросила Евдокия это дело и жила себе обычной жизнью.

Замуж за Матвея вышла, хозяйство держали, ко времени понесла. Родила Ульяну. Текла жизнь ручейком, камушки огибала, всё у них в семье складно было.

Что матери не досталось – дочери с лихвой отсыпали. У Ульяны дар открылся, когда той лет десять было. Да и не то чтобы дар, так, видеть помаленьку начала.

Бывало, Никитична по деревне бегает – всё стадо домой воротилось, а ейной Польки нету. И в поле, и в пролесок, грешным делом и на кладбище заглянет – мало ли, куда рогатую занесёт, – нет нигде.

Идёт домой, вся измотанная да в расстройстве, а Ульяна к ней подойдёт, под локоть возьмёт и прошепчет чего ей на ухо.

Глядишь, спохватится старая, побежит и уже спустя пять минут слышно: колокольчик звенит, ведёт Польку свою горемычную в стойло. Вечером Ульянке в благодарность крынку молочка несёт.

Отец помер когда, Уле пятнадцать было. Не дожил до свадьбы дочери любимой. Проша-то сватов заслал опосля три года после этого.

Евдокия добро дала. Знала, что Прохор надёжный, да к тому же любит Ульянку до безумия.

С возрастом дар Ульяны креп. Снадобья на всякую хворь готовила. Шепотки особые знала. Девка хоть бабку-ведьму в живых и не застала, а поболе дочери родной о ней знала.

На немой вопрос матери отвечала, что бабка Агриппа к ней во снах является да уму учит.