Летописец. Книга 1. Игра на эшафоте

Георг ожидал нападения с севера, но бесконечные дожди и ранние заморозки заставили короля отложить поход до весны и распустить армию по домам. Георгу сообщили, что король издал приказ о новом наборе весной, выставив квоты для аристократии, городов и сёл. Он хотел набрать по крайней мере десять тысяч, чтобы разбить отряды мятежников. Платить солдатам должны были те, кто их поставлял, что вызвало недовольство и пока ещё скрытое раздражение у баронов. Георг надеялся, что собрать эту армию королю не удастся, и ради этого осень и зиму занимался переговорами с главами родов.

В конце осени в Соуборт с севера начал стекаться бесконечный людской поток. Осаду пришлось держать не от армии Айвариха, а от голодных, обозлённых людей, которых разогнало начало зимы: они разбились на отряды и разбрелись по стране в поисках наживы.

Зима оказалась более трудной. Самайя занималась распределением продовольствия, лечением больных и обмороженных людей. Погода словно взбесилась: снежные бури часто длились по несколько дней, дороги заносило снегом в человеческий рост, охотиться было невозможно, звери в лесах дохли от голода, стаи голодных волков вперемешку с одичавшими собаками пробирались в деревни и уничтожали людей и припасы, птицы падали прямо в полёте. Никто не помнил такой зимы. Люди в Сканналии всё чаще поминали скантских богов, говоря, что Истинная Летопись наказывает всех за непочтение к ней и её создателям. Страх и отчаяние вынуждали людей вспоминать или выдумывать новые молитвы Таркуруну, Моруне, Селевруну, остальным девяти богам и их великому Праотцу, чьего имени никто не знал. Древние сказания и легенды обрели смысл: уже не дети слушали их, открыв рот, а взрослые трясли стариков, чтобы те подсказали выход из положения. Но выход был один: дать Истинной Летописи говорить. Никто не понимал, почему Айварих не назначает нового летописца. Многочисленные пророки, ясновидящие, чернокнижники вдруг начали вещать на улицах Соуборта о том, что грядёт конец света, древние боги погрузят Сканналию в пучину морскую, как когда-то сделали с Дингардом. Они рассказывали о многочисленных знамениях – красных кометах, тёмном солнце, падающих звёздах – и обещали спасение за возвращение к вере прапрадедов. Захар объяснял желающим, что происходило сотни лет назад, когда Летопись впервые замолчала, пока Георг не приказал ему заткнуться. В городе появились книги с рисунками и гравюрами, сборники легенд, рассказывающие историю богов и скантских вождей, Истинной Летописи приписывали всё более страшные силы.

Георг неодобрительно относился к таким настроениям: когда в Соуборте возник небольшой алтарь с идолом Таркуруна, он разрушил его под гневные вопли одних и приветственные крики других. Всяк волен верить, во что хочет, сказал Георг, но раздоров из-за богов он не потерпит. Любых пророков он гнал из города нещадно – чтобы не разводили панику. Не допускал Георг и столкновений между сторонниками эктариан и зарианцев. Хотят жить в городе – пусть живут мирно друг с другом. Тех, кто отказывался, выставляли за ворота на верную гибель.

Мир, к сожалению, не наступал. Однажды Игер поймал у языческого алтаря пятерых горожан в длинных балахонах с капюшонами: они положили на камень убитого младенца и рьяно молились, гундося песни на незнакомом языке. Хотя Георг повесил всех пятерых, погода ухудшалась. Люди больше боялись неведомой силы, чем Георга Ворнхолма. Священники пытались бороться с проявлениями язычества, настроив многих против себя. Новыми подробностями обрастала история спасения Самайи от эшафота, к ней потянулись целые делегации с мольбами о спасении. Поначалу она пыталась объяснять, что просто сказала правду, – ей не верили, умоляли дать благословение. Самайя начала прятаться ото всех.

Весны ждали все – со страхом, надеждой и сомнениями. Грядущая война почти никого уже не пугала.

***

С начала весны жители Нортхеда с надеждой смотрели в небо, где солнце почти не появлялось из-за туч. Снег почернел, отказываясь таять; время от времени земля под ногами ходила ходуном из-за землетрясений в горах. Крис так и не появился, его тела не нашли. Айварих не хотел мириться со смертью сына, но и верить, что он жив, становилось всё труднее, отчего король замыкался в себе всё больше. Иногда, казалось, он даже забывал о сыне. Точнее, об обоих сыновьях.

Айварих вновь заговорил о сборе небывалой для Сканналии армии; оставшиеся члены Королевского Совета недовольно бурчали, что посевная будет загублена, если отправить всех в солдаты. Армии в Сканналии издавна собирали по деревням, профессиональных наёмников тут было мало.

Люди прибывали, к середине весны армия насчитывала восемь тысяч. К концу весны Айварих рассчитывал набрать ещё столько же. У Ворнхолма было около двух тысяч, у Ривенхедов в Усгарде не менее трёх. Если добавить к ним армию Дайруса, численность может уравняться. Впрочем, собрать людей оказалось куда проще, чем вооружить их и выдать доспехи. Многие крестьяне по примеру моряков смолили рубахи, но если моряки эту уловку использовали для защиты от ветра, то будущие вояки Айвариха надеялись таким образом уберечься от ударов копий. Насколько знал Энгус, у Ворнхолма была подобная ситуация. Мало кто носил кольчуги и защиту для рук и ног, в основном металлические пластины просто нашивали на одежду. В Сканналии латы были редкостью и стоили очень дорого.

Энгус наблюдал, как армия отрабатывает взятие города на поле у городской стены. Грохот пушек перемежался проклятиями из-за жалоб на непригодный порох и лопавшиеся от нагрузки стволы пушек. Командовал войском Лантон Орланд. Энгус сомневался в его способности руководить людьми на поле боя. Королевская гвардия – совсем не то, что огромное скопище самых разных людей. В основном, это были необученные и непривычные к дисциплине новобранцы. Сканналия много столетий не воевала с соседями благодаря изолированному положению, а внутренние конфликты не требовали больших армий.

– Энгус, я не могу, ну не могу я больше так, – жаловался давно не просыхавший Проспер Иглсуд, который наблюдал за тремя сотнями воинов в красных беретах с перьями белого и жёлтого цветов. Многие из них были без доспехов, на плащах виднелся герб Иглсудов в виде серебристо-золотого щита с красной лошадью в центре. Иглсуд с трудом наскрёб их по владениям Ворнхолма после того, как Георг удачно захватил его сыночка и увёл под свои знамёна самых лучших и боеспособных людей. Иглсуд продолжал действовать на нервы:

– Он моя последняя деточка, мой Гордей, моя надёжа, да что ж делать-то мне? – Энгус хотел бы сказать ему, что делать, да старик ещё пригодится.

Иглсуд, выкатив глаза и дыхнув перегаром, приблизил к нему лицо. Его борода защекотала кожу. Энгус поморщился: этот жалкий нытик благодаря дочке-шлюхе выкарабкался из грязи в бароны, но по-прежнему оставался тупым деревенщиной, потомком жалких барышников. Его сын находился в заложниках у Ворнхолма, и Иглсуд постоянно спрашивал Энгуса, нет ли о нём известий. Каких известий? Мальчишка жив, это Энгус знал: как и везде, в Соуборте у него были свои люди.

– Насколько мне известно, твой сын жив, – высокомерно заверил Энгус Иглсуда.

– Ты уверен? А знаешь откуда? Сведеньица-то верны? – встрепенулся тот.

– Тебе хочется узнать имена моих людей, чтобы сдать их Ворнхолму ради спасения сына?

– Да ты что, ты что? Пошто говоришь-то такое? – засуетился Иглсуд. – Мне такое и в голову не придёт.

«Разумеется, не придёт, – подумал Энгус, – если не подсказать».

– Но что делать-то, если он потребует от меня… Ну, потребует…

– В этом случае следует сообщить мне, тебе понятно? – Иглсуд живо закивал. Достаточно ли он трезв, чтобы запомнить?

Энгус тронул коня и поехал к городским воротам, расталкивая проповедников, бродяг, шлюх, калек и музыкантов, которые табором расположились под стенами, пугая жителей предместий. Они бесконечным потоком просачивались через южные ворота в надежде, что Нортхед предоставит им работу и еду. Город, однако, не вмещал столько желающих, выплёскивая эту свору обратно за городские стены. Недовольные жители пригородов старались выгнать нежеланных гостей, но тем некуда было идти – они соглашались работать за еду. Тут процветали кражи, убийства, драки. С середины весны к беженцам под стенами города добавилась армия солдат, поскольку в городе негде было разместить столько людей: население всего Нортхеда никогда не превышало двадцать тысяч. У шлюх с ворами работы прибавилось, для остальных её стало ещё меньше.

Мельник с ближайшей мельницы набирал бродяг, оплачивая работу кульком муки, что вызывало протесты местных работников, которые не могли трудиться на привычном месте. За зиму в городе снизились цены на рабочие руки, на товары выросли в несколько раз. Две недели назад местные ночью сожгли палатки пришлых – они, как по волшебству, возникли снова, хотя гарь пожара ощущалась до сих пор. Вчера только армия защитила палатки от нового пожара, а горожане в драке недосчитались трёх человек.

Из города уезжали те, у кого имелись дома и земли в деревнях, недовольные наёмники с пустым кошельком, работники кузниц и ювелирных лавок, сидевшие почти без работы. В горах на рудниках работы прекратились из-за постоянных лавин и землетрясений. Валер Мэйдингор с осени не появлялся в Нортхеде. К сожалению, серебро с рудников также почти перестало поступать – лишь недавно Валер по требованию короля прислал немного серебра.

Продовольствие в основном везли по морю через Северную гавань. Этого было недостаточно – город стоял на пороге голода. Огромная армия солдат и бродяг требовала немало еды. Скоро пора сеять, но лучшие сельские угодья в Центральной Сканналии принадлежали Ривенхедам, а там крестьян почти не осталось: кого не убили во время охоты на их хозяев, те разбежались. Несколько деревень полностью опустели. Новые хозяева вряд ли смогут наладить работы, тем более, неизвестно, долго ли они останутся хозяевами. Тот же Иглсуд во владениях Георга сейчас и пальцем не пошевелит из боязни за сына.

– Помолитесь Господу нашему, верните взоры к прежней вере! Бог дарует нам прощение, – донёсся издали хриплый голос монаха.

– Какому богу молиться? – ехидно прервал его щуплый мужчина в драных штанах и обшитой медвежьими шкурками куртке. – Отцу Небесному или Таркуруну? По эктарианскому обряду или зарианскому? Кто у нас нонче в фаворе?

Проповедник начал распекать его за нечестивость, собравшаяся толпа разделилась: те, кто поддержал проповедника, бросились на мужчину, ему на подмогу нашлись пятеро. Завязалась потасовка. Очередной проповедник собрал людей и убеждал их вернуться в эктарианство.

«Давший им хлеба вместо увещеваний будет наиболее успешен в проповедях», – усмехнулся Энгус про себя. Таких проповедников и в Нортхеде полно: они собирают народ, угрожают карами, сеют смуту. Одних казнишь, другие появляются тут же. Некоторые священники, принявшие новую веру, перекрашивались в эту зиму, осмеливались читать проповеди по старым канонам. За такое одну церковь вместе с прихожанами сожгли по приказу короля. Жители города, глядя на пожарище, роптали и шептали молитвы за погубленные души. Дим докладывал, что в ряде мест люди собираются и обсуждают положение, упоминая имя Дайруса.

Церковные реформы Айвариха за последние полгода почти сошли на нет, зато эктариане открыто требовали вернуть им веру отцов. Появились и такие, кто хотел вернуть веру дедов – старых скантских богов. После жуткой смерти Холларда Ривенхеда Энгус ожидал чего-то подобного: там, на эшафоте, люди увидели, на что способна магия древних скантов. Даже спасение Георга приписывали ей, тем более что Мая, как сообщали шпионы, находилась в его армии. Слухи наполняли город, люди пересказывали друг другу историю, добавляя ей всё новые подробности; имя Маи произносили шёпотом – ей приписывали волшебную силу, способность приворожить любого мужчину или убить его одним взглядом, умение готовить яды и любовные напитки и много другой чепухи. Сильвестр рассказывал, что слышал одну такую историю: как она влюбила в себя летописца Ивара Краска и погубила его ради помощи Дайрусу. Энгус скрипел зубами при упоминании своей фамилии, но остановить слухи было невозможно.

– Что там? – Энгус недовольно посмотрел на толпу, собравшуюся на берегу Истры. Слуга – один из шести, сопровождавших его в поездке, – бегом бросился к реке.

Лёд уже подтаивал, покрывался трещинами – это не останавливало желающих поймать хоть что-нибудь на ужин. Несколько бродяг и горожан сидели с удочками на льду у пробитых лунок, стараясь не двигаться лишний раз.

– Кто-то провалился? – равнодушно спросил Энгус вернувшегося слугу.

– Нет, господин, там труп. Синий весь, голый, давно утоп, горло перерезано.

– Снова?

– Да их тут через день вылавливают. Этот дитё совсем, – слуга, однако, не выглядел взволнованным.

Голодные, слабые, больные, немощные, старые и молодые жили и умирали под стенами города, трупы их находили повсюду: хоронить покойников на городском кладбище бродягам запрещали. Звери лакомились ими на земле, рыбы в воде, трупный яд портил воду, и умерших становилось всё больше. Чтобы добыть чистую воду, приходилось забираться на несколько миль выше по течению Истры. В городе существовали не связанные с рекой колонки и колодцы, но за воду брали плату их предприимчивые владельцы. Зима была трудная – Врата Покоя открывались чаще обычного, – весна и лето будут ещё хуже. Городу угрожала эпидемия, нехватка воды и голод.

– Как дела? – Айварих задавал этот вопрос постоянно. Ответ Энгуса мало отличался от того, что докладывали королю обычно:

– Ваше Величество, от Чевиндомов присланы сто семьдесят человек.

– От Ильяса Чевиндома? Как думаешь, он меня не предаст, как Ворнхолм Райгарда? Всё-таки его племянница была матерью Дайруса, да и Саймеон, помнится, был на его дальней кузине женат.

– Именно поэтому Ворнхолму бесполезно ждать от него поддержки, Ваше Величество. К тому же его единственный сын в вашей страже под хорошим присмотром.

– Ты уверен, что старший Сиверс мёртв? – Король – в тему и не в тему – задавал этот вопрос постоянно, словно забывая предыдущие ответы. Энгус терпеливо повторял:

– Да, Ваше Величество, Тимак перестарался. Похоже, наш палач был так расстроен, что оступился на лестнице, сломав шею.

– Бедняга Тимак, – хихикнул Айварих. – А кто теперь на его месте?

– Мне пока не удалось подыскать полноценной замены, но Железный Бык справляется, Ваше Величество, – заверил Энгус.

– Ваше Величество, – Уолтер Фроммель почти влетел в королевскую приёмную. Хотя Айварих нечасто принимал у себя членов Королевского Совета, главный казначей добился-таки аудиенции. Опять будет жаловаться, что денег нет, серебра нет, сборщиков налогов убивают, эктариане поднимают головы, да к тому же… Ну, конечно.

– Ваше Величество, я прошу вас принять меры! Я видел вчера, как толпа несёт идола к Волхидской площади. Язычники уже не боятся гнева Божьего. Вы сделали много, чтобы нашу церковь направить на истинный путь, Летопись уничтожила ваши усилия! Люди не знают, чему верить. На улицах драки и провокации! Я слышал три проповеди – все три восхваляли разную веру. Ваш Сильвестр и этот Дим бродят по улицам, смущают людей. Нужно арестовать их обоих и послать стражу на усмирение…

– Уолтер, ты вечно ноешь, как дитя малое, – тихо бросил Айварих. Энгус заметил, что всплески жестокости обычно следуют за такими вот тихими предупреждениями. Фроммель, реже видевший короля, этого не знал. Чем больше проблем королю предлагали решить, тем более агрессивным он становился. Именно поэтому Энгус всегда уверял короля, что всё в порядке.

– Сильвестр мой приказ выполняет, Энгус также о происходящем докладывает, так с чего ты взял, что услугу мне окажешь, если на улицах моего города резню устроишь? Я вот слышал, что ты на вооружение людей Иглсуда деньги выделить отказываешься. Это так?

– Ваше Величество, он обязан был купить им всё необходимое, но он привёл людей, которые не готовы к войне…