Император. Кипение

– Двое гвардейцев будут следовать за тобой всегда и везде. Каждый раз новые. Телефон прослушивается. Ты ни в чем не виноват, пока. Рейнхард объявил нам войну, и я бы на твоём месте выбрал сторону. Играть за две команды не получится, – наследник направился к выходу, пока я осмысливал его слова и понимал, что казнить или отсылать меня никуда не будут. Осталось понять, чего я хочу: отомстить за Катрину, как мечтал вначале, убить брата, давшего мне шанс вернуться на верный путь подданного Императора Анатолия и предать другого брата, заступившегося за меня, причем не один раз или сделать Рейнхарда Императором, а может, и себя.

Глава 30. Минингит

После карцера даже жесткая кровать показалась мне самым идеальным местом для сна. Приняв холодный душ и обрадовавшись, что соседей по комнате нет, я упал лицом в подушку, закутался в противное на ощупь одеяло и моментально заснул. Все эти события вымотали меня ужасно. Даже ноющее тело и боль от прикосновения синяков к матрасу не выводила из эйфории сна. Происходящее вокруг пьянило и радовало одновременно, ведь принц Рейнхард на самом деле готовился к войне против Императора, и я верил, что ему удастся свергнуть его. Именно об этом я мечтал с того самого дня, когда мне исполнилось восемь, а кортеж Его Величества проследовал по центральной улице нашего города. Мне даже приснилось, что все закончилось и в новостях передают трансляцию коронации, а мы всей семьей сидим за столом на нашей кухне и обсуждаем случившееся. Телевизора у нас дома никогда не было, но воображение красочно его показало и разместило в очень подходящем месте.

Проспав обед, а видимо, и ужин, я даже не проснулся, когда вернулись соседи по комнате. Слышал их разговор, смех, топот и ругань краем уха, но глаза был не в состоянии разомкнуть и продолжал спать дальше, полностью игнорируя призывы тела проснуться. Затекло все, от шеи, до бедер. Только когда кто-то кинул в меня тряпками и обувью, вздрагиваю, резко открываю глаза и пытаюсь понять, что происходит. На кровати валяется незнакомая одежда и пара ботинок, а в дверях стоит отец и грозно смотрит на меня, скрестив руки на груди. Вот кого, а его в своей комнате я увидеть точно не ожидал. Соседи, игравшие в карты на соседней кровати, настороженно покосились, но сделали вид, словно не интересуются гостем.

– Вставай и одевайся, у тебя смена через полчаса, – скомандовал он и скрылся в коридоре. Откинувшись обратно на подушку, мысленно выругался, но ослушаться отца не решился. После того, что я сделал со Скерли, вообще удивительно, что он сказал мне хоть слово, не говоря уже о принесенной одежде. Единственным объяснением была просьба матери, ей он не мог отказать, даже если вопрос касался непутевого сына. Встав с кровати, принимаюсь одеваться и понимаю, что принесенные вещи больше подходят для зимнего времени года. Утепленные штаны, плотная кофта и куртка с подкладкой, а внутри ботинок присутствовало подобие меха. Наблюдавшие за мной краем глаза соседи оценили обновку, и я не удивлюсь, если когда проснусь в следующий раз, одежды уже не будет. Выругавшись мысленно еще раз, покидаю комнату. Отец ждал в метре от подъезда, на него косо посматривал гвардеец, но ничего не говорил. Стоять на лестничной клетке запрещалось, а здесь – нет. На дороге не спешили выстраиваться и появляться заключенные из ночной смены – слишком холодно, они предпочитали до последнего сидеть в комнате.

– Идем, – кивком головы указав на павильон для приема пищи, отец стремительным шагом направился туда, и я поспешил за ним, наблюдая за появляющимися следами на свежем снеге. У здания администрации двое мужчин разгребали снег лопатами, чем привлекли мое внимание. За ними пристально следили гвардейцы с ружьями в руках, а прожектора на крыше прекрасно освещали местность перед зданием. Когда мы вошли в павильон, я чуть не споткнулся, но удержался и выпрямился сразу, не подав виду. Внутри было пусто, но за одним из столов устроился Рейнхард, постукивая вилкой по столешнице и читая небольшую стопку писем. Напротив него сидел все тот же майор, а вокруг стояло человек пять гвардейцев. Мне вдруг стало неловко от нахождения здесь, захотелось развернуться и выйти. Собственно, какое я имею отношение ко всему происходящему? Ну кроме того, что являюсь инициатором событий, ставших отправной точкой всему. Вот отец – да: его слушают люди, не знаю, много ли их, он умен, образован, начитан, ему тут самое место, в самой гуще событий, по правую руку от принца, но никак не мне. На кой черт он меня сюда привел?

– Иди поешь, мы тебе оставили вон там, правда, остыло, наверное, – указав в сторону соседнего с принцем стола, отец остановился за спинами гвардейцев и проследил за тем, как я аккуратно, на почтительном расстоянии прошел к указанному месту, опустился на скамейку и буквально накинулся на еду. Толком не разбирая, что именно, сую в рот содержимое глубокой тарелки и заедаю булкой.

– Бред какой-то, – наконец подал голос принц, отложил в сторону лист бумаги и взялся за следующий конверт, – ты уверен, что это все действительно от доверенных нам людей, и письма никто не мог вскрыть или подделать? – поинтересовался он у майора, на что тот положительно кивнул.

– Да. Те, что вскрыты – поступили прямо сюда на ваше имя лично, вот их могли подменить или что-то с ними сделать. По протоколу все письма заключенным сперва изучаются службой безопасности и только потом передаются адресатам. Те, что запечатаны, поступили сюда на мое имя или на имя доктора Перева от наших друзей, они не подвержены цензуре и изучению.

Нахмурившись, Рейнхард продолжил изучение письма, но быстро отложил его к остальным прочитанным. Доедая маленькую порцию, я краем глаза наблюдал за ним и успел приметить кучу вскрытых писем на другом конце стола. Создавалось впечатление, словно их вывалили из коробки, и никто так и не прикасался к ним. Аккуратной стопкой, два невскрытых конверта лежали прямо возле локтя принца, уверен, раньше их было больше.

– Они пишут, что похищенная девушка обвиняет меня в организации своего похищения, как, черт возьми, я мог организовать это отсюда? – откинув письмо в кучу других, он взялся за следующее, но долго не провозился, содержание почти ничем не отличалось от всех остальных. Пусть я не видел самого текста, но то, сколько его было на листе сразу бросалось в глаза, как и совершенно одинаковое выражение на лице принца. Наблюдая за ним, отец медленно расхаживал из стороны в сторону между столами, время от времени бросая взгляды на кучу писем.

– Ну, на самом деле, это возможно…– начал было майор, но запнулся под пронзающим взглядом зеленых глаз.

– Но в столице не должны об этом знать, – огрызнулся Рейнхард, углубившись в очередное письмо. Когда еда на моем подносе закончилась, я молча встал, отнес посуду в соответствующее место и уверенными шагами направился прочь, не собираясь участвовать в местном кружке по чтению. Удивительно, как еще управляющий колонии или кто-то из гвардейцев, что не поддерживал принца, не раскрыли подобной оккупации местной столовой. Только я собирался сказать отцу, что мы можем идти, как он остановился, а брови главы семьи Лей Мортанс сдвинулись к переносице.

– Я могу идти? – все же поинтересовался я, но только в отношении себя и понял, что был полностью проигнорирован. Отец сорвался с места, протиснулся мимо гвардейцев и вытащил одно из писем во вскрытом конверте. Теперь на него непонимающе смотрели все, кто находился в помещении. Лист с текстом был наполовину вынут, хорошо присмотревшись, я увидел четверостишия – четыре короткие строчки по несколько слов. Дрожащими руками отец вытащил лист из конверта полностью, развернул его и углубился в чтение. Наблюдая за ним, Рейнхард перестал стучать вилкой по столу, выражения лица с текущей позиции я не видел, но оно явно не было добродушным. Закончив изучать длинный текст, отец внимательно осмотрел конверт, в особенности на то, как было написано имя адресата. Подняв взгляд на принца и столкнувшись с ним глазами, он протянул все вместе Рейнхарду.

– Может, вам это что-то скажет? – его рука тряслась, я это видел и не мог поверить. Что отца так привлекло в письме, содержащем четверостишья? Приняв у него лист бумаги и конверт, принц внимательно изучил сперва то, как написано его имя, и только потом приступил к изучению послания. Стоило ему прочитать несколько строк, принц вскочил на ноги так, что скамейка со скрипом отъехала назад, а гвардейцы невольно отпрыгнули, расступившись перед ним. Идти никуда Рейнхард не собирался, он стоял и читал письмо, и с каждой прочитанной строчкой лицо парня становилось все светлее и радостнее. Таким я ни разу его не видел за все почти три недели общения. Готов поклясться, он почти улыбался, чуть-чуть не хватило до появления улыбки на его губах. А вот отец определенно расцвел и смотрел на него с неким уважением, которого прежде я так же не наблюдал. Да что так могло повлиять на этих двоих мужчин? И тут меня осенило.

– Скерли? – неожиданно для самого себя, поинтересовался я, смотря на отца, а его кивок подтвердил мое предположение. Медленно опустившись на скамейку, я не смог прогнать в очередной раз нахлынувшее чувство вины перед семьей.

– Стихи написаны ее почерком, правда, она спешила и явно писала не за столом, но я проверял ее домашнюю работу и точно знаю, это ее почерк. Конверт подписан уже не ею, отправлял кто-то другой. Только я не понимаю, что все это значит, – честно признался отец, поставив руки на пояс и выжидающе наблюдая за Рейнхардом. Закончив чтение письма, тот поднял взгляд на отца всего на секунду, затем снова посмотрел на текст.

– “Евгения Онегина” наизусть ты, конечно же, не знаешь? – с усмешкой поинтересовался принц, а я невольно начал пытаться вспомнить, кто такой Евгений Онегин и почему папа должен его знать.

– Молодой человек, мне пятьдесят два, и я специализировался в истории, а не литературе. Лет тридцать назад – может, и знал, – честно отозвался отец, покачав головой. Судя по его лицу, он сам смутился от незнания, а я решил не упоминать при них, что вообще не понял, о каком человеке они говорят и причем здесь история или литература.

– Она замаскировала небольшое послание в отрывке произведения с расчетом на то, что тот, кто будет читать это не станет проверять досконально каждую строчку. Но, честно говоря, я сам не совсем понял, что она хотела сказать, – свернув письмо, он выделил нужный отрывок и протянул отцу. Изучив строчки, папа тяжело вздохнул и закрыл глаза. С улицы раздался свисток, означающий начало ночной смены и сбор заключенных перед воротами. Нам с принцем было пора идти, но он явно хотел услышать мнение.

– Я не уверен, что тоже правильно понимаю, но по этим строкам могу сделать вывод, что она просит прощения, что пошла на встречу на площади, ведь иначе кого-то казнили бы, и она не простила бы себе этого. Ну и…– отец запнулся, словно решая, говорить о чем-то принцу или не стоит, но тот сам понял последнюю строку послания.

– Она думает обо мне, да, это я понял, – опустив голову, Рейнхард кивнул майору, и тот принялся убирать письма со стола в какую-то коробку, – благодарю. Если хотите, можете оставить себе, все же это ваша дочь, – неожиданно перейдя на вы, предложил принц, но отец резко отрицательно замотал головой и протянул ему лист.

– Но пишет она вам, а не мне, – справедливо заметил мужчина и отошел с дороги до двери. Я все это время просто сидел на скамейке, положив руки на колени и наблюдал за ними, чувствуя себя лишним. Так на самом деле и было, но с моим присутствием мирились или делали вид, словно не замечают, спасибо им за это, ведь могли просто прогнать на холод улицы. Свисток повторился, и я поспешил прервать лирическую сцену посреди столовой, но принц опередил меня. Махнув на дверь, он спрятал письмо во внутреннем кармане плаща и направился к выходу.

– Идем, а то снова в карцер посадят, – позвал парень, когда я уже почти наступал ему на пятки. Оказавшись на улице, мы встали последними в рядах и сразу протянули руки для надевания кандалов. Наблюдая за тем, как бережно гвардеец застегивал металлические пластины на запястьях Рейнхарда, я понял, что он один из его сторонников. Интересно, сколько их у него здесь? Неужели все? Или большая часть? Зачем тогда ему заключенные? Всю эту информацию, как и планы по началу захвата колонии мне не озвучивали, а обсуждение точно проводили без меня. Стало немного обидно, но, собственно, я сам понимал – ведь я и правда – никто. Ворота открылись, и нас повели по знакомому пути в сторону шахт, где предстояло трудиться целую ночь.

– Скерли? – неожиданно шепотом поинтересовался Рейнхард, даже не покосившись в мою сторону. Взгляд принца продолжал смотреть прямо в затылок впереди идущему человеку, а вот мой непроизвольно уставился на соседа, – ты произнес это в столовой, – пояснил он, но я и так понял суть вопроса.

– Да, Скерли, так мы звали дома Скарлатину, – честно отозвался я, не видя причин скрывать такие вещи, тем более, раз сестра пишет принцу письма, как выяснилось. Честно говоря, я до сих пор не очень понимал, как принц связан с ней, верить в их близкие отношения не хотелось. Это как-то не укладывалось у меня в голове и даже представить оказалось трудно.

– Скерли, – повторил он, словно пробуя имя на вкус, – мне нравится, – согласился принц и снова замолчал. Не собираясь что-то у него спрашивать или поддерживать беседу, да и под суровым взглядом гвардейца позади нас делать этого особенно не хотелось, молча иду вперед, щурясь от ярких прожекторов по дороге.

Никаких новых обязанностей в этот раз нам не поручили, а погрузка камней, песка и непонятно чего на тележки стала привычным делом. Обнаружив на руках мозоли, пусть я и был в перчатках, разочарованно провел по ним пальцами и тяжело вздохнул, морщась от неприятного ощущения близкого к боли. Ну вот, завтра работать будет куда противней, ну ничего, заживут, кожа огрубеет со временем, ведь дома я не занимался физическим трудом.

Когда нас привели назад на территорию колонии и распустили, я собирался идти к себе, но краем глаза заметил приближающегося от ближайшего подъезда Седого. Мужчина не сводил взгляда с принца и шел прямиком к нему, игнорируя всех, кто попадался ему на пути или пытался заговорить. Застыв на месте, я не сводил с него глаз, а вот Рейнхарда отвлек какой-то мужчина, причем так, что принц повернулся спиной к приближающемуся Седому. Когда лидера одной из группировок среди заключенных остановил вытянувший вперед руку гвардеец, тот слегка умерил пыл, остановился, поднял руки вверх, демонстрируя пустые ладони. Я даже расслабился, но с места так и не сошел.

– Эй, полегче, мне поболтать с Его Высочеством и все, – затараторил мужчина, привлекая к себе всеобщее внимание. Даже принц обернулся на него, и тут я понял смысл разыгранного перед нами спектакля. В руках собеседника Рейнхарда, стоявшего от него всего в полуметре что-то блеснуло. Сорвавшись с места, я в один прыжок оказался на месте принца, бывший собеседник которого успел замахнуться до моего маневра. Рейнхард сориентировался моментально, он пригнулся и отскочил на метр в ожидании атаки от меня, но стоило нашим взглядом пересечься, понял, от кого получил удар в плечо и был очень удивлен. У него ушла пара секунд на оценку ситуации, которых хватило бывшему собеседнику для завершения замаха. Что-то острое вошло в бок слишком быстро, чтобы увернуться или как-то перехватить руку нападавшего.

Подняв на мужчину взгляд, встречаюсь с серыми глазами, полными растерянности, но это ненадолго, буквально сразу они наполняются злостью, он отводит руку чуть назад для второго удара, тут я и успеваю перехватить запястье нападавшего, но почему-то у меня мало сил. Слишком мало. Второй раз острый предмет вонзается в бок, боль, пронзающая, неожиданная, а во рту привкус металла. Осматриваюсь по сторонам и понимаю, что принц занят с Седым. Отмахнувшись от гвардейца, лидер группировки все же добрался до Рейнхарда, но тот вовремя увернулся, вывернул руку противника так, что ладонь разжалась и какой-то непонятный мне предмет вывалился на снег. Гвардейцы встрепенулись, наставили на нас всех оружие, но я не понимал, что происходило дальше. Перед глазами все плыло, круги, чернота, ноги не держали меня и подкосились. Третий удар, снова пронзающая боль, новая, резкая. Крики, приказы, свисток, выстрел. Только после этого понимаю, что меня никто не держит, противника рядом нет, а у меня просто нет сил, и я падаю на снег.

Боль в боку, откуда? Медленно проведя рукой, нащупываю то место, где особенно сильно болит и понимаю – вся одежда мокрая. Почему? Оторвав ладонь, поднимаю ее на уровень глаз, и не могу сосредоточить взгляд на чем-то красном, покрывающем руку. Кровь? Это что, меня ранили, а не принца? Поняв это, откидываюсь затылком назад и ощущаю холод и сырость снега под головой. Волосы становятся влажными и противными, но мне уже все равно. Утреннее серое небо закрывается чьим-то лицом, но перед глазами все плывет, не могу понять или узнать. Я слишком устал, надо немного отдохнуть, ничего страшного не будет, если я отдохну прямо тут. Облегченно выдохнув, я перестал сопротивляться и просто закрыл глаза.

Заключение. Скарлатина

Крохотная комната, три стены и дверь. Ни кровати, ни стула, ничего. Принц оказался прав, говоря, что заднее сиденье в машине – это последнее удобство в моей жизни. Меня нагло впихнули сюда и закрыли дверь. Оставили дожидаться голодной смерти, не иначе, меньше хлопот и затрат. В кромешной темноте, одну. С тех пор никто сюда не приходил. Не удивлюсь, если на меня патронов жалко, а еды, матраса или ведра в качестве туалета – тем более. Хотя, и правда, зачем беспокоиться о девушке, которой все равно предстоит умереть в ближайшее время. Часы тянулись несказанно долго, а царившая тишина убивала сильнее чувства голода, ведь я не успела толком пообедать перед отправлением на встречу с принцем. Желудок призывно урчал, но я не обращала на него внимания.

Устроившись на полу, обхватив колени руками, еще чувствую наручники на запястьях, но их там уже нет. Ладони трясутся, но ничего не могу с этим поделать. Нужно успокоиться и взять себя в руки, но как это сделать, если я знаю, чем все закончится? Надеюсь, что Дейзи смог передать письмо Рейнхарду, пусть в его сердце зародится маленькая надежда. Вдруг она поможет ему добиться цели, но, увы, его я больше никогда не увижу. Вспоминаю тот момент в тронном зале, когда тело Катрины падает к моим ногам, и лицо принца, смотрящее на меня. Выразительные зеленые глаза, длинные темно-русые волосы, страшный шрам, что никоим образом не портил внешности человека, по крайней мере, для меня. Это был последний раз, когда я видела Рейнхарда, и в тот момент, я этого не понимала.

Сейчас хотелось посмотреть ему в глаза, сжать руки в кулаки и наброситься на него, барабаня ими по широкой мужской груди. Кричать, что это все его вина, ведь он не предусмотрел столько вариантов развития событий. Не предвидел, что Мадам Элла изменит условия, пойдет против их сделки, а Алистеру не хватит на меня денег. Мог ведь рассмотреть такой вариант, обдумать и спланировать все более тщательно. А принц сжал бы меня в объятьях, поцеловал и сказал, что со всем разберется, и все будет хорошо. Но этого никогда не будет, ведь меня казнят, и когда Рейнхард вернется в столицу – увидит, что я его не дождалась. Да, не по своей воле, не потому что не хотела, а просто не смогла.

Наивная, глупая дурочка, размечталась о счастливой и долгой жизни с принцем, которую он описывал в последнем письме. С самого начала попадание сюда грозило только казнью, и вот, в результате все к ней и пришло. Ощущаю, как по щекам стекают горькие слезы, нос постепенно перестает дышать, забивается соплями. Тут нет платка или раковины, где я могла бы умыться и высморкаться. Утерев их рукавом, откидываюсь затылком на стену и вытягиваю ноги. Колени болят от долгого пребывания в таком положении, телу хочется размяться, но места в помещении крайне мало.

Перед глазами один за другим всплывают пережитые моменты. Лицо принца, суровое, уверенное и строгое, взгляд и редкие, волнительные прикосновения. Мне больше никогда не дотронуться до Рейнхарда, мы так полноценно и не обнимались, у нас не было первого поцелуя, и никогда не будет. И тут, совершенно неожиданно, перед глазами встал момент, когда губы Алистера коснулись моих. Перехватывающее дыхание, дрожь во всем теле и нежелание отрываться от парня. Разум затуманился и покинул меня именно в тот момент, что наводило на лишние, теперь уже никому не нужные, мысли. Последним человеком, поцеловавшем меня станет Алистер Измайловский, которого удалось спасти. По крайней мере, я очень на это надеялась, ведь иначе все теряет смысл. Моя жертва теряет смысл, и предстоящая казнь выглядит еще более ужасно.

Только я решила, что здесь и сейчас самое удачное место и время для осознания своей влюбленности, как дверь камеры распахнулась. В глаза ударил яркий свет, пришлось зажмуриться и прикрыть их. Мужские ладони резко подняли меня с пола и вытолкнули в коридор. Руки заломили за спину, и я ощутила, как на запястьях снова защелкнулись наручники. Четверо гвардейцев окружили со всех сторон и, подталкивая в спину, повели по коридору. Когда глаза снова привыкли к освещению, я внимательно осмотрелась по сторонам. До ужаса знакомые стены, точно такие же были, когда нас, претенденток в фаворитки, вели из комнат в спальни прислуги.

Извилистые повороты, множество закрытых дверей на близком друг к другу расстоянии. Должно быть, точно такие же комнатушки, как была выделена мне. Стараясь не подавать виду, что изучаю дорогу, всхлипываю носом, слезы по щекам больше не текут, не могу себе позволить рыдать на людях. Это действие всегда казалось слишком интимным, да и я не позволяла срываться на него, только в самых крайних случаях. Представив, как сейчас должна выглядеть, вздернула подбородок и выпрямила спину. Пусть хоть осанка будет такая, как учила Катрина, и на смерть я приду с высоко поднятой головой, а не сжатая, скукоженная и забитая.

Коридоры закончились, и мы вышли в комнату, от вида которой сердце остановилось, а дыхание перехватило. Внутри я уже была мертва, пусть казнь еще и не успела произойти. Моему взгляду предстало небольшое помещение, некогда белая стена напротив входа усеяна дырами, очень похожими на те, что видела на стене дома на площади. Отверстия от пуль – это именно они, никаких сомнений. Описать тот цвет, в который она сейчас окрашена, я не могла. Отведя взгляд, заметила металлический люк в полу, и стало только хуже. К горлу подступила тошнота, но я сдержалась.

Один из гвардейцев бесцеремонно взял меня за локоть, подвёл к стене, развернул к ней спиной и жестко надавил на плечи, заставив встать на колени. Подняв на него взгляд, встречаюсь с зелеными глазами молодого парня лет двадцати пяти. Очень короткие каштановые волосы, острый нос и вытянутое лицо. Пытаюсь запомнить каждую черту, вдруг именно он станет истиной причиной моей смерти, и совершит решающий выстрел. Хочу спросить, но прикусываю язык, лучше помолчать и просто пережить это. Достав что-то из кармана, он развернул ткань и чуть расправил, а я сразу поняла, что это мешок и его наденут мне на голову, как было с Джефферсоном.

Набрав в грудь воздуха, зачем-то закрываю глаза и ощущаю, как голову покрывает грубая ткань. Дышать становится труднее, воздух едва проникает через нее. На глаза наворачиваются слезы, но я не посмею заплакать, нет. Когда с меня снимут мешок, никто не должен подумать, что последнее, что я сделала в своей жизни – это плакала. Набрав полные легкие воздуха, я снова выпрямилась, расправила плечи, попыталась сцепить руки между собой, но плохо получилось. Каждая клеточка тела напряглась в томительном ожидании. Каждая минута могла стать последней, но почему-то не становилась. Ничего не происходило. Я не слышала шагов, не слышала голосов, но гвардейцы никуда не делись, они стояли на том же месте, куда пришли.

Чем дольше я так стояла, тем больше посторонних мыслей лезло в голову. Начинали вспоминаться мама, папа, сестра, ведь с ними я тоже не успела попрощаться. Слезы становилось сдерживать труднее. Спасибо, хоть Волчица остается в надежных руках слуг дворца, а может, и Лорд Алистер приглядит за ней. Слуха коснулись раздававшиеся шаги. Стук каблуков о бетонный пол эхом разносился по коридору и приближался с каждой секундой. Натянув улыбку, я поняла – это приближается моя смерть. Гвардейцы были просто сопровождением, а сейчас сюда придет тот, кто спустит курок и оборвет мое существование. Пусть будет так, умру с улыбкой на губах, чем не комичная ситуация? Я была обречена еще в тот момент, когда брат засунул меня на полку в поезде и привязал ремнями. Остальное – отсрочка предначертанного.

Пятый человек достиг комнаты, шаги раздались совсем рядом, и вот, он остановился и одним резким движением сорвал с меня мешок. Встретившись взглядом с холодными, синими глазами принца Геннадия, я мгновенно убрала улыбку. Вот он не достоин ее видеть. Осмотрев мое лицо пристальным взглядом, мужчина щелкнул пальцами и вытянул руку в сторону гвардейцев. Тот, что надевал на меня мешок, кинул принцу ключи. Сжав их в ладони, Геннадий печально улыбнулся.

– И за что они тебя любят, Скарлатина Лей Мортанс, – от его слов сердце ушло в пятки, глаза расширились, а осознание обрушилось с неописуемой силой. Принц Геннадий назвал меня по имени, тому самому имени, которое он не должен был знать. Сглотнув ком в горле, стараюсь придать лицу невозмутимое выражение, склоняю голову набок и вдыхаю полной грудью, делая последние вдохи в своей жизни.

– А я уже подумала, что вы нарушите свое слово и не скажите мне, в чем я прокололась в обе наши прошлые встречи, – постаралась придать голосу максимальное спокойствие, но он все же дернулся, едва заметно. Говорить после нескольких часов рыданий оказалось тяжело. Обхватив мои плечи руками, Геннадий дергает вверх, поднимая меня с колен, а после, разворачивает к себе спиной и берется за наручники.

– Ну что вы, я всегда держу свое слово, и обязательно расскажу вам об этом перед вашей казнью. К вашему счастью, она случится не сейчас, – он снял наручники и отдал гвардейцу, а я так и стояла, уставившись на следы от пуль на некогда белой стене, покрытой темными разводами, и с облупившейся штукатуркой. Кто-то отдал свою жизнь за меня, и я очень надеялась, что это был не Алистер Измайловский.

В оформлении обложки использована фотография с https://pxhere.com (https://pxhere.com/) с лицензией Creative Commons CC0.