Звезды в моих руках

Пока в мультиварке варится суп, я смазываю огромный синяк на ноге. Придется носить длинные штаны, чтобы мать его не заметила и не закатила мне скандал. Для нее истерики это часть жизни, для меня – отнятое время. До развода родителей я дружил с соседями, братом и сестрой, живущими через дом от нас. Сестре нравилось делать макияж, и я был моделью. Мне было все равно, а ей приятно. Ее брат из-за этого часто на нас ворчал, обзывая женихом и невестой. Благодаря той девчонке я немного разбираюсь в косметике, и могу скрыть фингалы или мешки под глазами от недосыпа. Удивительно, что мать до сих пор не просекла эту тему.

Суп готов. Съедаю порцию и убираю посуду в посудомойку. Мать в нее никогда не заглядывает, и я коплю посуду внутри, а мойку запускаю позже. Я пробегаю взглядом по поверхности стола, расставляю столовые приборы и тарелку на темно-красную салфетку из ткани. Ставлю бокал для вина. Все, как она любит.

Уроки я откладываю на поздний вечер. Все равно она никогда не проверяет, все ли у меня хорошо. Не спрашивает, как моя бессонница, или нравится ли мне быть в баскетбольной команде. Не интересуется, люблю ли я вообще спорт, или меня от него тошнит. В детстве я играл в футбол с дворовыми пацанами. Видимо, она запомнила те дни и решила, что я не могу жить без спорта. А я все готов отдать, лишь бы лежать дома после обеда в кровати и ничего не делать. Трудно быть лентяем, когда от тебя ждут перфекционистского трудоголизма.

Я включаю компьютер, ввожу пароль. Не удивлюсь, если она его знает и читает мои переписки. Знакомый однажды по приколу проверял мой телефон и нашел там программу-шпион. Она передавала все данные на чужое устройство. Не трудно догадаться, что это дело рук моей матери. Я решил не удалять шпиона, пусть думает, что я тупой или наивный.

Первое правило борьбы с врагом: подпусти его так близко, как только сможешь. Пусть думает, что знает о тебе все. Мои переписки ничего для меня не значат. Все, что нужно сохранить в тайне, я проворачиваю за пределами компьютера и телефона. Единственная опасность хранится в микрофоне смартфона, когда я хожу по улице или сижу на уроках. Поэтому мои карманы набиты ватой и глушат звук максимально естественным образом. Как только я прихожу домой, вата исчезает под матрас и ждет там до следующего дня. Если хочешь совершить идеальное преступление, прячь улики на виду.

Нахожу статьи для реферата, читаю их, обдумываю. Мысли уносят меня в место, куда истерикам матери ни за что не добраться. В фантазию. Если открыть дверь и заглянуть в мою комнату, кажется, что я работаю за компьютером. В большинстве случаев я пребываю в грезах, чтобы снять напряжение. Сначала воспоминания неприятные. Обдумываю стычку с Жилиным. Однажды я ему отомщу, когда настанет время. Потом воображение рисует образ девчонки с аквариумом. Аля. Ее имя эхом звучит в голове. Закрываю глаза и вспоминаю ее голос. Нежный, слегка испуганный. Она не похожа на других. В ней нет жеманности Кристины, дурного кокетства или истерично-дерганых жестов моей матери. Самое смешное, что Аля отказала мне, когда я впервые решил кому-то открыться. Жизнь – довольно ироничная сука.

– Георгий! – доносится голос матери из прихожей. Вздрагиваю, приподнимаюсь в кресле. Задеваю коленом подлокотник, ругаюсь про себя от боли.

– Уже иду, – выхожу из комнаты и широким шагом направляюсь в прихожую.

Мать вручает мне тяжелый пакет. Внутри перестукиваются емкости. Можно не заглядывать внутрь. Похоже, она собирается пить больше по вечерам.

– Иди-ка приготовь мне еду, – говорит она пьяным тоном, слегка пошатываясь. – Я щас, – она заходит в ванную в одежде и закрывает дверь. Сколько раз я говорил ей, чтобы закрывалась на замок – все без толку.

Я разливаю горячий суп из крупного половника. От запаха натуральных специй снова хочется есть, хотя прошло не больше получаса. Достаю бутылку с одной третью белого вина и наливаю в бокал. Вместо нее ставлю в холодильник другую из пакета. Набираю воздуха в легкие и кричу:

– Все готово, мам!

Она требует, чтобы я звал ее только так, и мне приходится подчиниться. Нужно потерпеть всего год, думаю я, посматривая на часы. Когда мне исполнится восемнадцать, я свалю из этого дома, и она не сможет меня остановить. При необходимости я найму адвоката и отсужу свое право на свободу у этой женщины.

– Мам, иди есть, суп остынет, – напоминаю я, и втягиваю шею в плечи. Зря я раскрыл рот, она же может меня сожрать за такое.

Но мать не отвечает. Подхожу к ванной комнате и осторожно стучу в дверь. Слышу, как льется вода в душе. Она ведь не снимала одежду, неужели спьяну полезла так? Черт возьми, только не это. Заглядываю внутрь, готовясь отпрянуть, если она голая.

Мать сидит на полу в душевой кабине ко мне спиной. Вода стекает по ее роскошному полушубку. Она обожает вызывать зависть у коллег. Я подхожу ближе. Если она уснула, просто высушу ее феном и унесу в кровать. Привычное дело.

Кладу руку на плечо матери. Ее голова заваливается набок. Странно пахнет железом. Принюхиваюсь, опускаю взгляд на поддон. По темно-синей мозаике ползут едва различимые красные змейки. Хватаю мать за руки и спешно закатываю рукава. Вены перерезаны!

– Твою мать, – выдыхаю я, бросая ее руки. Отхожу на пару шагов, справляюсь с затрудненным дыханием.

Она лежит там, жалкая, пьяная и полумертвая! Может, бросить ее умирать?..

Я сажусь на крышку унитаза и смотрю на темные спутанные волосы матери. На мокрый полушубок, похожий на потасканную жилетку, набитую соломой. Руки дрожат, дыхание хриплое, с присвистом. Так нельзя. Что бы она ни делала, она моя мать. Обреченно вздыхаю и достаю из кармана телефон.

– Моя мать перерезала вены. Адрес…

Глава 5. Аля

Выбрать подарок для человека, которого я лично не знаю, большая проблема. Приходится шерстить популярные интернет-магазины и надеяться, что заказ придет вовремя. Для подстраховки я покупаю браслет на красной нити с фигуркой дракона, тисненной позолотой. Снаружи фигура объемная, а внутри плоская, чтобы приятно лежала на коже. Продавец китайских сувениров говорит, что этот браслет принесет владельцу не только удачу, но и защиту. К нему мне дают красивую красную коробочку с блестками. Дома я упаковываю подарок. Надеюсь, Кристина не выкинет его. Будет обидно за дракона удачи.

Утро субботы начинается с возвращения отца. Они с мамой о чем-то громко спорят. Я просыпаюсь от их криков и прячу голову под подушку. Мне сегодня в школу, а они не дают выспаться. Вздыхаю, потому что голоса не смолкают, выбираюсь из кровати и ползу в ванную. Лучше умыться сейчас, пока есть время.

– Ты меня ни во что не ставишь, Лида! – возмущается папа. Он говорит так громко и яростно, что я слышу его даже с включенной водой. – Кто я для тебя? Просто какой-то левый мужик?

– Ты меня уже достал, Саша. Я сыта по горло твоими придирками. Мы оба пашем, как кони, почему ты вечно меня подозреваешь во всяком дерьме?

Если мама говорит «дерьмо», значит, ссора будет длиться как минимум час. Родители всегда устраивают разборки на кухне. Путь к холодильнику перекрыт, я не сунусь к нему, даже если желудок проест в себе дырку. Лучше слушать вопли через стену, чем стать третьей лишней. Родители ссорятся редко, но метко. Каждый раз, когда я оказываюсь у них под рукой, они начинают попрекать друг друга моими неудачами. Говорят о моей внешности, об отсутствующих друзьях и всем том, что задевает и терзает душу. В такие моменты я не узнаю родителей. Это не они, это какие-то чужие люди, которых в нашей семье быть не должно.

Я забираюсь в кровать и сгибаю ноги в коленях. Подключаю наушники к смартфону и выбираю музыку в плейлисте. Конфликты рано или поздно утихают, главное уметь ждать. Так я и сижу, пока не раздается звонок в дверь. Интересно, кто может прийти в такую рань, да еще и в субботу? Слезаю с кровати, натягиваю спортивные штаны и приоткрываю дверь.

Родители стоят рядом, лица напряженные. У мамы вместо губ тонкая линия, кулаки сжаты. У папы хмурые брови, отсутствующий взгляд. На пороге стоит бабушка, папина мама. Раз в год она приносит гостинцы: варенье, соленья, все то, что она делает в избытке, а потом не знает, куда деть.

– Ну, чего застыли с такими мордами? – говорит бабушка, впихивая папе в руки сумки. – Иди разгрузи, мне с Лидой поговорить надо, – она присаживается на скамейку в прихожей и снимает туфли с тонкими шнурками-завязками. Они, скорее, для декора, потому что сбоку на обуви короткая молния. Бабушка поднимает взгляд на маму, замечает меня в дверном проеме: – Чего не здороваешься? Ну-ка вылезай оттуда, – и машет мне рукой.

Я выхожу, обнимаю ее. Вдыхаю запах шали и трав, смешанных с мазями и кремами.

– Пойдемте в чью-нибудь комнату, Саше этого слышать не надо, – бабушка поднимается, опираясь на мое плечо, и ковыляет ко мне.

Мы с мамой идем следом, переглядываясь. Бабушка усаживается на стул и поворачивается к нам. Он на колесиках и легко может перемещаться по всей комнате.

– Ну, Лида, рассказывай. Что за дела у вас тут происходят, и почему Саша опять у меня ночует?

Мамино лицо становится непроницаемым. Будто ей плевать на папу. Иногда она так смотрит и на меня, но только тогда, когда я сильно провинюсь. Я беру маму за руку и потягиваю к кровати, но она не двигается. Спина прямая, подбородок чуть вздернут.

– Наша семейная жизнь вас не касается, Антонина Ульяновна, – говорит мама.

– Всё меня касается, не выдумывай, – отмахивается бабушка. – Мне, знаешь ли, на старости лет хочется пожить одной, а не стирать белье взрослого сына. Я уже стара для такого.

Я сажусь на кровать. Уйти незаметно не выйдет, а в кухне папа, и с ним наедине я пока оставаться не хочу. Придется ждать, пока разговор закончится.

– Некоторые почему-то считают, что могут выгонять мужей из дома, – продолжает бабушка. – Ты мне, Лидка, особо никогда не нравилась, я тебе сразу об этом сказала, еще до свадьбы. Но теперь твое незрелое поведение портит мою размеренную жизнь. Так что давай разбирайся со своими проблемами, к мозгоправу там сходи, и чтобы больше Саша у меня на ночевку не оставался. Поняла?

Челюсть мамы подается вперед. Она сдерживается изо всех сил, хотя ее кулаки трясутся. Я впервые вижу маму такой, и ничего не могу с этим поделать.

– А ты тоже хороша, – бабушка поворачивается ко мне. Колесики скрипят по полу. – Отца дома несколько дней нет, а ты даже ему не звонишь и в гости ко мне не приходишь. Тоже мне, дочь! Безответственная дрянь.

– Антонина Ульяновна, если вы продолжите оскорблять нас, я выгоню из дома и вас, и вашего драгоценного сыночка!

– Да как ты смеешь! – бабушка встает с кресла и трясет кулаком перед лицом мамы. Она ниже мамы на две головы, поэтому ее гнев выглядит смешным и карикатурным. – Ты хоть один пример приведи, что Сашка мой себя как-то не так ведет.

– Он бьет Алю, – говорит мама. В ее глазах читается торжество победы. Мне становится неприятно. Опять мной пользуются, как козырем, в ссоре. Противно и грязно.

– И что? Бьет, значит любит! Не слышала о таком?

– Нормальные люди своих детей не бьют. На меня-то он руку поднять боится.

Бабушка с прищуром всматривается в мамино лицо. Пауза затягивается, мне становится жарко от накала страстей. Вдруг она поворачивается ко мне и говорит:

– Я, конечно, держала это в себе, сколько могла, но, пожалуй, лучшего момента не найти…

– Антонина Ульяновна, я вас предупреждаю!

– Твоя мать тебя нагуляла и не признается в этом. А Саша мой, бедный агнец, вынужден терпеть ее, корову, и тебя, чужое семя. Тьфу на вас, – бабушка сплевывает на пол и в комнате повисает тишина.