Ты меня не помнишь

Машинка вскоре выехала на трассу, которую я уже знала, но все никак не могла сообразить к городу ли я еду или от него. От бессонной ночи трясло и в голове все мутилось. Так что мне пришлось остановить машину. Постоять отдышаться и потом снова поехать, уже за другими редкими, но быстро пролетающими мимо меня машинами. Через полтора часа я была в городе. Приехала домой. Поставила сотовый заряжаться. Проснувшись, телефон загудел пропущенными звонками и недоставленными сообщениями. Помню, что удаляла все не глядя…

Все это в долю секунды пролетело у меня перед глазами. Я сбросила скорость, остановилась на обочине. Меня трясло от странного возбуждения, хотелось подхлестнуть внезапно очнувшуюся память: ЗАЧЕМ?! Зачем мне надо было так ехать? Куда меня несло?.. И я почти это увидела, но внезапный приступ рвоты стер эту информацию. Я знаю почему, но не даю себе вспомнить…

Я развернулась и поехала на работу.

…ПЯТНИЦА

Машину вела Ольга. Медленно ходили дворники, смывая заморосивший дождь с ветрового стекла. Она забрала меня с работы, даже не дав толком опомниться. Едем на последний летний концерт в городском парке. Сначала мы поехали в торговый центр: Ольга внезапно вспомнила, что концертные мероприятия, приурочены ко Дню Рождения одного из участников группы. Надо купить ему подарок, потому что, ведь, он ее то ли сокурсник, то ли одноклассник. Потом мы решили, что в летнике, кроме пива мы ничем не накормимся, и потому надо перекусить в местной торгово-центровой забегаловке. Потом пошли по продукты в продовольственную часть центра, но на сытый желудок в таких местах просыпается жлобство и практичность – идем на культурное мероприятие же, продукты-то попортятся в ожидании. Посмеялись по этому поводу. Потом поехали в городской парк. В дальней части парка стоял огромный оранжевый шатер, в котором размещалось маленькое кафе, предлагающее малый ассортимент пива, немалый ассортимент чипсов, орехов, просоленных рыбьих шкур и странных субстанций, именуемых то кальмарами сушеными, то осьминогами, главное – не попутать. Еще имелся шашлык, готовившийся на мангале за шатром. Кафе было также оборудовано микро-сценой, битком набитой музыкальными инструментами и аппаратурой. На момент нашего прихода за этими конструкциями уже сидели тощенькие парнишки и все это настраивали, скрипя и плюхая ухоразрывающими звуками.

С Ольгой здоровались люди, лица которых казались мне почему-то знакомыми, но даже если бы я знала их, в голове моей не всплыло ни одного имени. Ольга улыбалась, общалась и при этом не отпускала мою руку, тащила за собой куда-то. Я хихикнула, было, что нас могут неправильно понять, на что она расхохоталась, свободной рукой покрутив у виска. Облазив все кафе и с кем-то здороваясь то и дело, мы, наконец, уселись за тесный столик, нам тут же было предложено пиво. Ольга отказалась, сказав, что она за рулем. Я тоже отрицательно замотала головой – пить в незнакомой компании мне не хотелось. Через какое-то время с микро-сцены раздался зычный призыв обратить на нее внимание, узреть и услышать концерт, посвященный… э-э-э… как же это назвать? Посвященный похоронам лета, что-то вроде… Хотя пели мальчишки вообще не про лето. Вернее, слова «лето» я не услышала ни разу. Одно славно – ребятки громыхали с перерывами на выпить и покурить, в этих перерывах мы дружно поздравили Ольгиного однокурсника-одноклассника, надарили ему подарков, заставили выпить за самого себя воды, той,что гораздо крепче пива. Потом снова продолжился этот концерт, но я уже притомилась – трезвой на таких мероприятиях грешно быть. Ольга заметила это, и мы распрощались со всей честной компанией, сославшись на дела, и поехали ко мне домой. Она сказала, что так просто разъезжаться грустно. Я согласилась, потому что если я сейчас останусь одна со всеми впечатлениями этого дня, я взорвусь. А Ольга… с ней хорошо. И, видимо, ей тоже не хотелось оставаться одной, и было что рассказать. Мы сели в машину и поехали под снова начавшимся осенним дождем…

– Жалко мальчишек, – сказала я. – Так холодно, а они в футболочках.

– Зато вон с каким напором поют, – хлопнула Ольга рукой по рулю и утробно хихикнула. – Показывают свою жизненную позицию! Ты хоть слово разобрала?

– Нет, – расхохоталась я. – Но энтузиазм оценила, есть ощущение, что ребятки знают, зачем живут, определились, кто они по жизни.

Ольга задумчиво покивала головой, помолчала, а потом вдруг спросила:

– А ты сама определилась по жизни?

– Я?.. Я – да.

– И кто ты?

– Радиоприемник.

– Да ладно?

– Серьезно.

– И как это?

– Элементарно. Я всю жизнь какая-то сама по себе пустая, однако, мое тело как транспортное средство везет куда-то мою душу, а я улавливаю радиоволны: чьи-то жизни, обрывки голосов, музыка… иногда бывают периоды белого шума и тишины… Потом опять на каком-нибудь жизненном пригорке поймаю занятную частоту и слушаю ее. Вот…

Ольга слушала меня с замершим взглядом, то ли соображая, что я такое ей сказала, то ли просто загипнотизированная мокрым асфальтом и мерным движением дворников.

– У меня и во взаимоотношениях с людьми тоже также. Например, общаешься с кем-то и улавливается поток нудных или страшных новостей, или звучит музыка, а иногда начинаются радиопомехи – состояние такое, что пытаешься сразу на все частоты попасть, все скрипит, вопит, а ты скрежещешь и хочется убежать от таких людей на такое расстояние, пока этот скрежет не превратиться в спасительный белый шум. Он навевает тоску, но дает возможность спастись…

– Максимку вспомнила? – прервала она поток моего душеизлияния.

Максим пришел к нам сравнительно недавно, ну, может с год. Хотя нет… меньше. Его внешний вид никак не склеивался у меня со всеми видимыми мной ранее системными администраторами. Не было в нем этой электронной безжизненности ни на грамм. Это был молодой высокий крепко и ладно сложенный парень с живыми глазами и веселой бесшабашной улыбкой. Рубаха-парень, веселый и везде свой, с руками из правильного места – так как ремонтировал он не только компьютеры, но и все что подворачивалось. Он постоянно с кем-то весело болтал, живо делясь какой-то бездумной житейской информацией или просто сплетнями, но руки его все время были чем-то заняты. Он никогда не сидел на выделенном ему месте, из-за чего для того, чтобы попросить его наладить твой компьютер, ему нельзя было просто позвонить, а надо было пойти на этаж ниже и порыскать по кабинетам и застать его, например, за ремонтом стула или шкафа. Можно было смело идти туда, откуда раздавались звуки типа молотка и веселого женского смеха – по этому признаку парня тоже можно было найти – такое ощущение, что девчонки из бухгалтерии нарочно отрывали дверцы шкафов у себя в кабинете… Можно было, конечно, как все нормальные люди, спросить сотовый, но… язык у меня не поворачивался. С его щенячьей молодой беззаботностью на лице, он, конечно же, был любимчиком и вечно всем был нужен. Тягали его тетки к себе поумиляться. Поэтому первое у меня от него впечатление – ревность. Да. Сначала начала ревновать, потом спросила как звать.

Так вот в эту атмосферу легкого веселого флирта я спускалась как в ад. Как-то так с самого начала повелось, что дальше приветствия и краткого объяснения, что мне от него надо, у меня не получалось сказать ему больше ничего. Он тоже молчал, сопел по-мальчишечьи, сосредоточенно выполняя мое задание. Обращались друг к другу «на Вы» и по имени-отчеству. В какой-то момент мне пришло в голову, что это особый способ создать дистанцию. Получалось по километру на букву и по оврагу на пробел, а если еще и «на Вы», то это пересеченная лесистая местность с преимущественно грунтовой дорогой, склонной к размыванию. В нашем случае – за полдня не доберешься. Бесило меня это страшно. Могла даже забыть, зачем пришла, или могла забыть слова, которыми выражается моя просьба. И все же иногда он мне умудрялся улыбнуться. Щенячьей молодой улыбкой во все клыки. Своими клыками при этом я могла себе щеку изнутри прокусить и пить собственную кровь, молча и грустно наблюдая за его действиями. Сдавалось, мне, что и я для него была как гонец из преисподней. Потому, может, и делал он для меня все очень быстро и в первую очередь, чтобы как можно скорее отвязаться, наверно. В конце работы обменявшись «спасибо»-«не за что», мы расставались облегченно выдыхая «наконец-то!». Он радостно, а я едва сдерживая горячие обидные слезы. Он мне нравился. И поэтому общаться с ним было почему-то невыносимо…

***

«Вот стерва…»

– Да ты, я смотрю, даже не при приближении к человеку скрежещешь, но и даже от воспоминания о нем.

– Ни фига! – улыбка была явно мне не по размеру: быстро натянуть не удалось.

– Фига-фига! – оскалилась она. – Это любовь.

– Это не любовь.

– Да ладно!

– Знаешь, мне не шестнадцать лет, чтобы не понимать, что я чувствую!

– Тебе достаточно лет, чтобы больше не понимать, что ты чувствуешь.

Я открыла, было, рот, чтобы начать спорить, но мы уже приехали.

– Пошли в магазин, – сказала Ольга. – Вкусняшку купим, чай попьем. Поговорим.

В магазине она отправилась к холодильнику с молочными продуктами, стала перебирать йогурты и кефирчики, ища на них даты и прикидывая процент их опасности для здоровья.

Стоять у холодильника мне было холодно. Да и не хотелось мне ничего. Ольга дернула меня за какую-то болезненную ниточку: мне одновременно хотелось и выговориться и уйти. Странная ведьма – мы знакомы от силы несколько дней, а ведет себя, будто мы с рождения вместе.

Я побрела в соседний отдел магазина. Там набрела на комнату, заставленную целиком всяким разнообразным алкоголем. Сначала стала смотреть на пиво. От пива стало тоже холодно да и не для моих нынешних слов этот напиток. Пиво – это лето, пиво – это веселая компания у реки, и от него всю дорогу тянет пописать и поспать. Должна быть безмятежность. Нет. Водка. Водка – это грубо. Водку надо закусывать и пить ее по праздникам, приурочивать к торжеству. Пить ее в-одиночку уныло. Хотя, мы вдвоем… Коньяк и прочие напитки буржуазии типа виски, рома и тому подобного? Нет. Это для философских и мудрых рассуждений, эти напитки требуют изначального внутреннего спокойствия. Не было во мне сейчас никакого спокойствия. Вино… Белое? Или шампанское? Вообще не в настроение. Белое вино наполнено светом Солнца. Его надо пить в светлый осенний день на террасе дачи и смотреть, как опадает желто-красная листва с деревьев, и размышлять о мимолетности жизни. Мимолетность жизни я сейчас ощущала, только никаким светом и легкостью это ощущение не было наполнено. Красное?

– Вообще-то дело, – сказала у меня из-за спины Ольга. – Подсогреемся.

И решительно сняла с полки две бутылки красного вина с быком на этикетке.

«Красное вино полно коварства, чувственной терпкости, вкуса ягод и крови жизни…», – додумала я свой внутренний алкогольный монолог и поплелась вслед за деловито шагающей к кассе Ольгой.

Уже в квартире, пригубив по бокалу, когда, отогревшись у радиатора, мы переговорили кучу тем про вкус вина, про холод осени и про то, стоит ли вообще с таким жаром пересказывать фильмы, может лучше их смотреть, меня вдруг накрыло:

– А вы с ним знакомы?

– С кем? – поежилась Ольга под пледом.

– С Максимом?

Она пожала плечами еще раз, подумала немного и сказала:

– Да не так уж.

– А по твоему разговору мне показалось давно и хорошо, как будто с детского сада на соседних горшках сидели.

– Я так молодо выгляжу? – Ольга рассмеялась.

А я ее уже не слушала. Почему вот у меня так не получается? Ни с кем и никогда. Такое ощущение, что между мной и людьми какие-то стены Берлинские. Все вроде так просто…

– Ты чего? – спросила она.