Путь Светлячка

– А это моя дочь, Светочкина сестрёнка… двоюродная. Очень талантливая, очень способная девочка!

– Я вижу, способности – это у вас семейная черта? – весело улыбнулся режиссёр. Тётя Люба решила ковать железо, пока горячо.

– Она и правда способная! Может, посмотрите и её тоже, Николай Степанович?..

Шурик в изумлении раскрыла рот и уставилась на мать. Посмотреть – её? Она же не собиралась… и даже не готовилась… Светка тоже выглядела несколько удивлённой.

– Почему бы и нет, раз уж приехали, – легко согласился режиссёр. – Но сначала – Свету, как и договаривались.

В съёмочном павильоне девочку тут же подхватили под белы рученьки и повели за ширму на переодевание и грим, оставив тётю Любу и Шурика дожидаться в так называемом «предбаннике». Светка не ожидала, что всё будет так серьёзно, и даже чуточку заробела. Ей выдали платье – летнее, лёгкое, совершенно простое, даже довольно потрёпанное. Сандалии разрешили оставить свои. А вот косы расплели, и немилосердно взлохматили затем распущенные волосы. Потом гримёрша прошлась по Светкиному лицу губкой, придавая коже более тёмный оттенок, создающий иллюзию загара. После этого в руки девочке сунули листок с текстом и великодушно выделили минут десять-пятнадцать на то, чтобы его заучить.

От волнения в горле у Светки как будто завёлся дикобраз. Ей мучительно хотелось прокашляться, но она стеснялась. Попросить воды тоже было не у кого. Она отчаянно пыталась подавить спазмы – в горле немилосердно першило – и почти в истерике вглядывалась в строчки своей роли: буквы совершенно не хотели складываться в слова, поэтому смысла Светка уловить так и не смогла, как ни пыталась. Она понимала, что просто жутко перенервничала, но понятия не имела, как с этим справиться. Ей было страшно и одиноко в этом закутке, где её оставили для подготовки, а ещё почему-то дико стыдно – непонятно, правда, перед кем именно: перед режиссёром? Перед самой собой?

– Привет, – раздался голос над ухом, и Светка чуть не заорала от неожиданности, поскольку пребывала в панике и не замечала никого вокруг. Перед ней стоял незнакомый мальчишка. Высокий, загорелый, симпатичный… Пожалуй, его даже можно было назвать красивым – если бы не чуть высокомерное выражение лица. Его тёмные глаза смотрели так, будто он был хозяином всего «Мосфильма», и Светка тоже являлась его собственностью.

– Чего тебе? – прохрипела она недовольно: ей было не до разговоров.

– Это ведь ты на Анфиску пробуешься? – не обращая внимания на её тон, он присел рядом.

Светка мельком покосилась в свой листочек с текстом. Да, там действительно было написано «Анфиса».

– Ну, я, допустим. А что?

– Да ничего, – он откровенно посмеивался над её враждебностью. – Эту сцену мы с тобой вдвоём играем, значит. Я тебе реплики подаю, ты отвечаешь.

Светка взглянула на него с интересом.

– Ты тоже на кинопробы пришёл?

Он расхохотался.

– Ну какие пробы! Меня уже давно утвердили на эту роль. Сегодня я здесь лишь для того, чтобы помогать тем, кто ещё только пытается…

– Подумаешь, – Светка сделала вид, что это ей глубоко безразлично, но на самом деле невольно позавидовала. Мальчишка, в свою очередь, сделал вид, что не заметил изменившегося выражения её лица.

– Меня, кстати, Иван зовут.

– Светк… Светлана, – с достоинством откликнулась она, даже не подозревая, что перед ней стоит сын режиссёра собственной персоной, и если она будет с ним достаточно мила и приветлива – он убедит отца отдать роль именно ей. Впрочем, Светка не привыкла жульничать и искать обходные пути. Она играла только честно, по правилам…

– Ну что, – предложил Иван дружелюбно, – давай, может, порепетируем? Пока можешь подсматривать, но перед камерой придётся этот отрывок наизусть шпарить.

– Ладно, давай, – вздохнула Светка и заглянула в текст. – Тогда ты начинаешь.

Иван перестроился мгновенно – она даже не сразу поняла, что он уже играет.

– Вот ты вроде неплохая девчонка. И даже где-то симпатичная, – он снисходительно изогнул бровь, и Светку чуть не стошнило от этого высокомерия, вновь проступившего в чертах лица мальчишки. – Но такой у тебя, Анфис, честное слово, ветер в голове гуляет…

– Лучше уж ветер в голове, чем просто чёрная дыра, – мгновенно отбрила его она, тут же закипая. – У тебя же, Леднёв, вообще своих мыслей нет. Всё цитаты из учебников, шаблоны и формулы… Ты и сам – ходячая формула! – она презрительно фыркнула.

Иван взглянул на неё с удивлением и, забыв о своей роли, уважительно заметил:

– А знаешь… очень даже неплохо. В экспрессии тебе не откажешь. Снималась раньше?

Светка растерялась от этой неожиданной похвалы и чуть-чуть покраснела.

– Нет, я… нигде и никогда, – пробормотала она, неуклюже выходя из образа. – Сейчас первый раз.

– Для новичка вообще гениально, – заявил он на полном серьёзе. Эта похвала воодушевила Светку настолько, что она и думать забыла о том, что ещё пару минут назад находила Ивана высокомерным. Настроение её улучшилось, и даже текст запомнился с лёту – уже со второй репетиции она совершенно перестала подсматривать в бумажку.

Сами пробы – съёмки эпизода на кинокамеру – прошли быстро и совсем не страшно. Возможно, заручившись поддержкой Ивана, Светка откинула в сторону неуверенность в себе, раскрепостилась и расслабилась. А может, там и в самом деле не было ничего сложного: подумаешь, с выражением произнести несколько фраз… Было видно, что режиссёр остался доволен, хоть и не сказал ничего конкретного. Оператор же незаметно поднял кверху большой палец и одобрительно подмигнул Светке – и она буквально воспарила от осознания собственной крутости.

– Мишаня, давай-ка ещё немного поснимаем… – обратился Романовский к оператору. Светка подумала, что её сейчас заставят учить новый отрывок, но оказалось, что режиссёру просто нужны были её живые эмоции – разные, но естественные. Это было отличительной особенностью Романовского: он не просто заставлял своих актёров зубрить роль, но и жаждал видеть, как они разговаривают, импровизируя прямо перед включённой камерой. Многие его коллеги закатывали глаза и крутили пальцем у виска на такой странный подход, однако Романовский продолжал делать так, как считает нужным.

Снова застрекотал мотор кинокамеры.

– Света, – ласково попросил её режиссёр, – расскажи нам, пожалуйста, о каком-нибудь возмутительном случае, который буквально вывел тебя из равновесия. Первое, что вспомнишь. Что в голову придёт!

– Ой, – живо откликнулась Светка, – у нас в соседнем дворе такие дураки мальчишки… Дураки и живодёры! Я неделю назад шла, смотрю – они котёнка мучают. Вообще идиоты! – её глаза гневно засверкали. – Ну, я и высказала им всё, что думаю. А один схватил кирпич – и ка-а-ак запустит в меня, и кирпич ка-а-к прилетит мне прямо в башку!!! Кровища хлестала! – добавила она чуть ли не с гордостью.

В павильоне на несколько секунд воцарилась тишина.

– И… чем дело кончилось? – осторожно спросил наконец Романовский.

– Да чем… Даня мне потом рану обработал… Даня – это мой друг, – пояснила она, спохватившись. – Сказал, что ничего опасного, даже швы не придётся накладывать. Так что мама ничего и не заметила. А то бы мне влетело! – заключила она со вздохом.

– А с котёнком-то что? – не выдержал оператор.

– Отбила, – Светка разулыбалась. – Мы потом его с Даней в хорошие руки пристроили, одной соседской старушке.

– Прекрасно. Отважная ты личность, Света. А можешь теперь… – режиссёр потёр подбородок, на мгновение задумавшись, – рассказать что-нибудь смешное, ну или совершенно нелепое?

Светка и тут не стала долго размышлять.

– У меня есть одноклассница, Надька Ходкова, – заговорщически поделилась она, делая круглые глаза и заранее прыская в кулачок. – Её квартира как раз над нашей. На третьем этаже. Так вот, когда Надькиной матери нужно готовить, она сажает Надьку на цепь на балконе и уходит на кухню.

– Почему – на цепь? – оторопело поинтересовался Романовский.

– Да чтобы не упала! – пояснила ему Светка, как несмышлёнышу. – А ведь Надьке уже целых двенадцать лет!!!

– Безобразие, – возмутилась гримёрша. – Могу себе представить моральное состояние ребёнка…

– Да нет, нормально, – отмахнулась Светка. – Надька же понимает, что это не наказание, а ради её безопасности. Она там сидит и вечно песни орёт на весь двор!

…Ржали все. И режиссёр, и оператор, и даже гримёрша вытирала платочком выступившие слёзы.

– Молодец, – отсмеявшись, произнёс наконец режиссёр. – Спасибо тебе, Света. Можешь идти переодеваться в свою одежду. И позови сюда сестрёнку…

Светка вышла из павильона крайне озадаченной – она так и не поняла, понравилось её выступление Романовскому или нет, прошла ли она эти кинопробы, ведь финального вердикта так и не прозвучало. Обидно, что Иван тоже куда-то подевался из виду, иначе она бы поинтересовалась его мнением на этот счёт. Мальчишка выглядел вполне подкованным в области киносъёмок – наверняка ему уже ясно, провалилась она или выступила с успехом. И если каких-то полчаса назад Светка была преисполнена уверенности, что всё идёт просто прекрасно, то сейчас накрутила себя до того, что всерьёз засомневалось: а был ли он, этот успех? Быть может, она его себе просто придумала? Обычное дружелюбие и расположенность приняла за признание своего таланта?..