Путь Светлячка

– Ну, как всё прошло? – бросилась к ней тётя Люба. – Что делать заставляли? Стихи рассказывать? Петь, танцевать?

– Пусть Шурик зайдёт – её уже ждут, – рассеянно откликнулась Светка, думая о своём. – Там всё и узнает.

Шурика продержали в павильоне недолго. Всё это время, ожидая возвращения дочери, тётя Люба не сказала Светке ни слова. Она нервно покусывала губы, вскакивала с места и принималась бегать туда-сюда, с хрустом выламывая себе пальцы – так сильно переживала за дитятко.

Уже минут через двадцать Шурика выпустили на волю.

– Так быстро? – удивилась Светка тоном бывалой особы, на собственной шкуре познавшей, что происходит там, внутри.

Оказалось, подругу попросили прочесть несколько строчек роли – и всё на этом. Никаких дополнительных вопросов, никакого вывода на эмоции, просто «спасибо – до свидания». Ей, как и Светке, не стали озвучивать окончательного решения, поэтому тётя Люба пыталась вытянуть из дочери хотя бы намёки на её дальнейшую судьбу.

– Как они выглядели?.. Довольными? Сердитыми? Режиссёр улыбался или хмурился? А оператор?.. Если не стали тебя надолго задерживать… это означает, что ты им сразу и безоговорочно подошла, или наоборот – что ты совершенно безнадёжна?

– Мам, да не знаю я, – немного взвинченно отмахнулась Шурик; она тоже порядком перенервничала. – Сказали, что в случае чего позвонят. А вот из-за причёски, кстати, ругали, – обиженно вспомнила она. Тётя Люба схватилась за сердце.

– Как – «ругали»? Почему?

– Да сказали, что накручивать локоны перед кинопробами – это глупо. Ну, то есть, не прямо мне сказали, но между собой тихонько перешёптывались, а я услышала. Говорили, что им в фильме нужна живая и озорная девчонка, а не фарфоровая кукла.

Тётя Люба покосилась на взлохмаченную Светкину шевелюру с откровенной досадой.

– Ладно… – процедила она сквозь зубы. – Чего уж теперь… Подождём обещанного звонка. Может, всё ещё устроится.

Не говоря больше друг другу ни слова, они молча зашагали по направлению к проходной.

Уже почти на выходе их догнал запыхавшийся Иван.

– Вот, ты оставила на стуле, – он протянул Светке её резинки для волос.

– Ой! – обрадованно спохватилась девочка. Эти резинки были её любимыми, с весёлыми пластмассовыми ромашками. – Спасибо! Вот я растяпа, вечно всё забываю…

– Ну ничего, – улыбнулся Иван. – Значит, ты к нам ещё вернёшься: примета такая…

Шурик тоже обрадовалась Ивану – этот юный джентльмен умел производить на девчонок неизгладимое впечатление с самого первого взгляда. Тётя Люба же моментально просекла его акцент на фразе «вернёшься к нам», безошибочно сделав вывод о принадлежности мальчишки к миру кинематографа.

– Это Ваня. Мы с ним вместе текст перед камерой читали, он тоже актёр, – похвасталась Шурик, подтверждая догадки матери. Та мгновенно сделала охотничью стойку, не обращая внимания на то, что Ивану, кажется, совершенно не понравилось то, что его представили банальным Ваней.

– Послушай, дружок, – ласково обратилась она к мальчугану, – может быть, ты в курсе, как там всё прошло с моей дочкой? Я имею в виду, сами пробы… Она справилась? Ведь ты же наверняка понимаешь в этом.

Иван замялся. По его лицу было заметно, что, с одной стороны, он не горит желанием разбалтывать секреты внутренней киношной кухни, в которой по праву считает себя своим. А с другой стороны – ему хотелось продемонстрировать, что он тоже не последний человек на съёмочной площадке.

– Откровенно говоря, – придавая голосу нарочито пренебрежительный тон, но явно рисуясь, проговорил он, – я думаю, что Света нам подходит на сто процентов. А вот Саша нет.

– Почему это? – вспыхнула тётя Люба. Светка тоже вспыхнула – правда, по другой причине: от радости, неожиданности и смущения. Неужели её правда возьмут сниматься?!

– Ну, только это сугубо между нами, вы понимаете… – Иван продолжал рисоваться, используя взрослые словечки и выражения. – Камера Сашу не любит, уж извините, так что – как киноактриса она абсолютно бесперспективна. Оператор сказал, что у неё лицо плоское, совершенно невыразительное. Несмотря на то, что по жизни она очень даже симпатичная, – постарался он напоследок подсластить пилюлю. Шурик, несмотря на безжалостный уничижительный приговор, невольно зарделась от удовольствия. Удивительно, с какой лёгкостью Иван это произнёс! Да все их знакомые мальчишки-ровесники предпочли бы скорее откусить себе язык, чем так откровенно признать кого-нибудь из девчонок симпатичной.

Тётя Люба даже не пыталась скрыть охватившего её отчаяния, смешанного с горечью разочарования и рухнувших надежд. «Мальчишка… сопляк! – думала она со злостью. – Разболтался тут! Да что он может понимать в этих делах? Там что-то подслушал, тут где-то ухватил…» Нет, это определённо какая-то ошибка. Никто не мог так сказать про Александру. Она не просто симпатичная – она писаная красавица, куда там прощелыге Светке!

Едва сдерживаясь, чтобы не сорвать злость на подруге дочери, тётя Люба ровным голосом попрощалась с Иваном и велела девочкам следовать за ней.

В этот момент к проходной лихо подкатили новенькие «Жигули». С водительской стороны выскочил молодой мужчина и, обежав машину спереди, любезно распахнул дверцу перед пассажиром. Точнее, пассажиркой. Тётя Люба невольно ахнула, моментально узнав обоих: это были известные киноактёры Мирон Андреев и Раиса Голубкова.

Андреев с удовольствием поздоровался с Иваном и даже пожал ему руку. Все его движения были какими-то стремительными, лёгкими и невероятно пластичными. Обаяние хлестало из него во все стороны настоящим фонтаном. Мальчишка же принял знак внимания популярного артиста как должное. Мало того – он ещё панибратски поздравил пару с недавним бракосочетанием.

Андреев скользнул по остальной компании мимолётным взглядом, понял, что они незнакомы, вежливо улыбнулся и тут же потерял к ним интерес. А вот Голубкова была истинной женщиной – от внимания тёти Любы не укрылось, с каким жадным любопытством артистка рассматривала её нарядную шёлковую кофточку и новые туфли. И этот – даже чуточку завистливый – взгляд прелестной кинодивы стал для тёти Любы капелькой целительного бальзама, который чуть-чуть облегчил муки после столь позорного провала её дочери на кинопробах.

В качестве утешения для Шурика (и, должно быть, в отместку Светке) тётя Люба вновь повела их в «Детский мир» перед отъездом и купила дочери самую дорогую, самую красивую куклу из всех имеющихся – Золушку в чудесном бальном платье розового цвета и серебряных туфельках.

Шурик любовалась куклой всю дорогу в электричке. Глядя на её сияющее лицо, тётя Люба старательно давила в себе ростки чернющей зависти, граничащей с ненавистью, по отношению к Светке. Девчонка дура, что с неё возьмёшь… Не она виновата в неудаче Шурика, а идиот оператор и не менее тупой режиссёр. Они сами не знают, что потеряли, отказав её дочери!

Светка тоже давила в себе зависть – по отношению к подруге и её кукле. Она утешала себя тем, что уже взрослая. До кукол ли ей скоро будет? Год, ну два – и всё… И всё же Золушка была невыразимо прекрасна, притягательна, великолепна…

Своими сбережениями Светка распорядилась следующим образом: купила за шестьдесят копеек диафильм «Старик Хоттабыч» для Тёмы и губную помаду («губнушку») для мамы – за рубль. На оставшиеся деньги она приобрела килограмм бананов – всем хватит, даже чтобы папу угостить.

Через пару дней в их квартире раздался телефонный звонок.

Светка совсем извелась за это время. Её то кидало в пучину отчаяния, то несло и мягко покачивало на волнах эйфории. Она передумала все возможные варианты: от «мне не позвонят, потому что я не подошла» – до «мои кинопробы увидели другие знаменитые режиссёры и теперь дерутся друг с другом за право первыми заполучить меня в свой фильм». Она боялась включать телевизор и радио, а также совершенно перестала слушать свои пластинки, чтобы не пропустить долгожданный звонок.

Как назло, мама – да и все домашние – делали вид, будто ничего не происходит. Будто и не ездила Светка в Москву ни на какие пробы… Папа, конечно, спросил для проформы, как оно там всё прошло. Мама же предпочла отмолчаться: то ли потому, что не хотела тешить дочь напрасными надеждами, питая её радужные иллюзии (ведь боль неизбежного разочарования будет очень острой), то ли потому, что изначально ко всей этой затее относилась как к блажи, которую просто необходимо перетерпеть. «Ну, поигралась в артистку – и будет!» – словно говорил её взгляд, устремлённый на девочку.

С Шуриком, по понятным причинам, делиться своими переживаниями ей не хотелось. Что касается Дани, то его родители взяли отпуск и махнули вместе с сыном в Ленинград – на белые ночи. Так что Светке поневоле приходилось в одиночку маяться столь тягостным ожиданием.

Она была дома одна, когда тишину квартиры разорвала пронзительная трель «межгорода». Девочка сразу поняла, что это с «Мосфильма» – почувствовала это всем своим существом, всем сердцем. Стрелой метнувшись к аппарату, она змеиным рывком сорвала трубку, впопыхах чуть не уронив её обратно на рычаг, и взволнованно выдохнула:

– Алло?..

Это был режиссёр. Она сразу узнала его по голосу. Впрочем, он тоже её узнал.

– Света, добрый день. Николай Романовский беспокоит, – представился он таким деловым тоном, что Светка покрылась мурашками от волнения и значимости момента. – Могу я переговорить с твоей мамой?

– Ой, а её дома нет, – расстроенно выпалила девочка. – Она ещё на работе…

Возникла секундная заминка.

– Ммм… А кто-нибудь из взрослых есть?

– Я одна, – выдавила Светка убитым тоном, боясь, что сейчас он распрощается с ней и повесит трубку.

– Хорошо, – протянул Романовский, – тогда я перезвоню позже, из дома. Предупреди маму, чтобы, по возможности, никуда не отлучалась часиков с восьми вечера. Кстати, – словно бы спохватился он, – поздравляю тебя, Света! Ты прошла, художественный совет тебя утвердил.

Несмотря на то, что режиссёр произнёс это вроде бы спокойным, будничным тоном (да для него, наверное, это и были будни – очередная артистка прошла очередные кинопробы, одна из многих), у Светки в животе моментально вспорхнул рой бабочек, щекам стало горячо-горячо, в ушах зазвучали фанфары, а перед глазами блестящими гроздьями принялись рассыпаться фейерверки. Она собрала остатки своей выдержки чтобы не завизжать от восторга, не завопить «ура» и не наделать прочих глупостей. Когда она вновь заговорила в трубку, голос её был спокойным, преисполненным чувства собственного достоинства – и это было ой как нелегко: попробуйте-ка сохранять серьёзность тона, когда ваш рот растянут в идиотской счастливой улыбке до самых ушей.

– Спасибо, Николай… – тут она со стыдом поняла, что от волнения забыла отчество режиссёра, и мгновенно перестроилась:

– …дядя Коля! А что мне теперь нужно будет делать?

– Поначалу кое-что должна сделать твоя мама. На этот раз она не сможет отправить вместо себя сестру – необходимо, чтобы она приехала на киностудию сама и подписала кое-какие бумаги.