Непрошеный дар

Ходили слухи, что при первых же признаках моровых заболеваний цыган обвиняли в колдовстве, пособничестве дьяволу и намеренном отравлении колодцев и рек.

Табор Бахтало был осёдлым почти целое поколение. Многие молодые люди, до рокового события, даже не знали, как кочевать. Для них всё было новым и непонятным.

А Бахтало ещё помнил, как раньше, когда он был молодым, чернявым и белозубым, они не задерживались на одном месте надолго. Обычно при въездах в граничные замки их табор объединялся с труппой бродячих цыган – дрессировщиков. А бароны их таборов были дорогими гостями в замках местных феодалов, вместе с владетелями восседали в пиршественной зале как равные.

Всё время скитаний и лишений после страшной гибели соплеменников и бегства, Бахтало даже не позволял себе задумываться о настоящих причинах погрома. В тот момент его волновало только одно – как можно быстрее покинуть ставшие вдруг негостеприимными земли. И вот сейчас, когда они нашли относительно спокойное место, с приятными радушными жителями, Бахтало возвращался к трагическим событиям: строил предположения о причинах, и терзался сомнениями. Какова вероятность, что эти милые сегодня люди, завтра не позарятся на вознаграждение и не пойдут кляузничать на пришлых цыган? А может, действительно, всё обойдется и стоит довериться судьбе и остаться хотя бы на временную зимовку?

Предположений почему путешественники, кочевники и иностранцы были теми, кого обвиняли во всех бедах, у Бахтало было много. Но разве сейчас найдёшь истину? Тягостные мысли одолевали баро – он не знал, как предотвратить возможное несчастье. Решил не думать о прошлом, с долгой стоянкой не спешить и посмотреть на ситуацию ещё немного.

Не прошло и недели, как мужчины нашли себе работу, а женщины из табора уже судачили с деревенскими кумушками. Глядя на это, Бахтало всё чаще подумывал остаться на зимовье в этой приветливой деревне. Мужчины из табора поддерживали идею и частенько интересовались, когда же баро пойдёт договариваться.

Вдруг резко зарядили проливные дожди, превратившие путь от стоянки цыган к деревеньке в грязевое месиво. Так что переговоры со старостой о выделении им земли для постройки конюшни и кузни отложили на неопределённый срок.

В один из вечеров снова хлынул ливень. Гостивший в новенькой кибитке Каце и Годявира Бахтало решил остаться у молодых на ночь. Всё чаще, глядя на молодого мужа дочери, Бахтало одобрительно кивал. Со стороны он замечал, что дочка счастлива, и заметно округлившийся живот Каце грел его душу скорым появлением внука.

Бахтало и Годявир опрокинули по чарке и с воодушевлением заговорили о будущем.

Внезапно разговор взрослых прервал чистый, ясный и звонкий голос:

– Здесь оставаться нельзя, здесь пахнет болью и смертью!

На лицах мужчин застыло удивление. Даже Каце с изумлением выглянула из своего угла. Мири молча окинула всех серьёзным взглядом своих чёрных, почти угольных глаз и остановилась на Бахтало. Под взглядом Мири, ему стало не по себе, а по спине заструился противный холодный пот. Показалось, что ещё мгновенье и в глазах маленькой девочки вспыхнет прожигающий насквозь огонь.

Не заметив смятения Бахтало, Каце бросилась радостно обнимать девочку:

– О, Мири, детка ты заговорила! Скажи что-нибудь ещё… скажи: "мами", ну, пожалуйста, скажи…

Мири очень внимательно посмотрела на приёмную мать, на минуту задумалась, потом не по-детски чётко произнесла, кивнув на живот:

– Назови дочь Чарген.

После этого развернулась и резко задёрнула за собой занавеску, разделяющую кибитку на две половины.

Ошарашенный Бахтало, не обращая внимания на дождь, пошёл в свою кибитку.

Каце была вне себя от счастья, что Мири наконец заговорила и расплакалась на плече мужа, поглаживая круглый живот.

На следующий день Бахтало собрал табор на совет, рассказал о том, что услышал от Мири. Годявир и Каце подтвердили, что тоже слышали слова девочки.

Цыгане шумно загалдели на все лады:

– Шутка ли, маленькая девочка молчала целый год, а тут взяла и заговорила? И сразу стала предрекать несчастья?

Только старая Гюли поддержала Мири и высказалась за отъезд, посеяв в душах общины сомнения.

К словам ведуньи и знахарки, в таборе всегда прислушивались. Люди часто замечали, что её даже не надо звать, когда что-то происходит. Она как будто чувствует, что нужна и приходит именно к тем, кому может помочь словом или делом. Может и правда она что-то такое понимает, или знает? Ведь ей единственной из своей семьи удалось выжить, только потому, что она вовремя вышла из дома.

Рано похоронившая мужа, и потерявшая в злополучную ночь всех детей и внуков, перебирающаяся из одной кибитки в другую, старуха часто сетовала на свою одинокую старость и просила Бога забрать её к себе. Впрочем, это были мимолётные жалобы, не умаляющие её важности для жизни табора.

По вечерам, когда соплеменники собирались у костра, они с нетерпением ждали рассказов Гюли о былых временах, о правилах и обычаях. Покуривая свою длинную тонкую трубку, она неспешно пересказывала предания, которые слышала ещё от своей бабки, всем заглянувшим на огонёк. Молодёжь смотрела на мудрую старуху с восхищением, ловя каждое слово. Да и цыгане постарше, прислушивались к советам Гюли, ведь она одна из немногих, кто мог лечить травами и людей и скотину.

А вот пророческим даром Гюли не обладала, но долго пожив на этом свете, умела прислушиваться к интуиции и чувствовала, что Мири говорит правду. Ещё интуиция подсказывала Гюли, что она должна сыграть в жизни Мири важную роль, правда пока было неизвестно, какую и когда.

В конце-концов пришли к решению не рисковать и поискать для зимовки другое место.

На следующий день табор снова тронулся в путь…

Через год до них дошли вести о том, что благодатная деревенька, в которой они чуть было не остались на зимовку, подверглась нападению и была сожжена дотла.

Услышав новость Бахтало в очередной раз задал себе вопрос: Кто она – Мири? И правильно ли они сделали, что приняли девочку в свою семью.

Эпизод второй

В конце весны на закате родилась Чарген. Роды прошли легко и Каце светилась от счастья… и при этом беспокоилась, что не сможет теперь уделять много времени Мири.

Опасения Каце оказались напрасными. Мири отнеслась к появлению сестры без признаков детской ревности. Наоборот, со сводной сестрёнкой Мири носилась ещё больше, чем Каце с самой Мири в первые дни.

С Чарген Мири начала говорить. Сначала рассказывала что-то только малышке Чарген. Малышка ничего не понимала, но хлопала ресницами, забавно агукала и задорно хохотала. Именно Мири могла успокоить даже самый требовательный рёв Чарген и убаюкать малышку.

Постепенно Мири всё чаще стала разговаривать и с другими цыганами. Хотя назвать это общением было сложно: Мири отвечала на вопросы, но сама никогда не начинала разговор первой. Была ещё одна черта в Мири, от которой у некоторых взрослых мужчин, пробегал по коже холодок – она всегда общалась на равных.

В один из летних переходов произошло событие, которое ещё раз заставило Бахтало и соплеменников задуматься о той, кого они приняли в свою семью.

Это произошло вскоре после летнего солнцеворота. Табор остановился на берегу Дунава.

Поставили квадратом кибитки, огородив лужок для выпаса, распрягли лошадей, повели их купаться, прежде чем привязывать за хомуты к повозкам.

Пока молодежь плескалась в тёплой речной воде с конями, старшие с удовольствием раскурили трубки и взялись за самые любимые занятия – плести шнуры для кнута и украшать резьбой кнутовища, под неторопливую беседу обо всём, увиденном в дороге.

Женщины тут же решили устроить постирушку и закатив подолы пышных юбок, завозились у воды, изредка покрикивая на не в меру расшалившуюся малышню. После рождения Чарген, в таборе появилось на свет ещё трое малышей. Мужчины потирая усы и бороды, смотрели на детскую суету с гордостью и затаёнными улыбками.

Отовсюду слышались короткие выкрики:

– Эй, баро, а какой узор на удачу лучше вырезать на кнутовище?

– Кто со мной за зайчатиной для похлёбки?

– А почему зайчатину? Может нам кабанчик попадется?

– Эй, Кхамало, тебе лишь бы побольше мяса…

– О, может повезёт найдём молодых ежат и приготовим тушённую ежатину!

– Да, хорошо бы, давно ароматной ежатины не ели!

– А можно и мне с вами?

– Нет, Илоро, тебе нельзя, ты ещё маленький, иди к старшим! Вон смотри баро сидит, кнутовище вырезает – иди, погляди, поучись!