– Была?
Никита хорошенько прожевал кусок и, запив его кофе, сказал:
– Возможно, и есть. Ну, это уже совсем, совсем взрослая жизнь, понимаешь?
Вера кивнула.
– Сергей человек хороший. Надеюсь, ты не судишь его лишь по… ну, скажем, его необычному отношению к Матвею.
– Нет, но… отношения у них и правда необычные. В поезде Сергей вел себя с сыном так, будто бы во всем ему потакает. А Матвей – настоящий баловень. Но после вчерашнего… – Вера встряхнула головой. – Даже и не знаю!
Никита вздохнул. По его хмурому выражению лица было понятно, что он многое знает, чем ему не очень хотелось делиться. Или, во всяком случае, он дал обещание хранить эту информацию в тайне.
– Знаешь, – продолжала Вера, – я тут заметила… у Сергея нет жены?
Никита поднял на нее глаза, механически жуя.
– Нет.
Вера потерла шею.
– Эм, а… этот факт имеет какое-то влияние на их с Матвеем отношения?
– Возможно, – облизнув большой палец, пробормотал Никита.
Веру уже охватило то самое любопытство, обычно граничащее с бесцеремонностью.
– А ты знаешь, что с ней случилось?
Никита долго молчал. Он не отмахнулся, не перевел тему, не осадил ее, что было бы ожидаемо. Он просто молчал, глядя в свою чашку с горячим кофе и о чем-то думал. Вера уже было хотела закрыть вопрос и извиниться за бестактность, когда он, наконец, заговорил:
– Жену у него звали, кажется, Инна. Сергея она любила, по крайней мере, когда-то, но очень не любила детей. Они часто ссорились по этому поводу, потому что Сергей хотел ребенка, а Инна, соответственно, нет. «Неожиданная» для нее беременность повергла ее в ужас. Постоянно она пыталась сделать что-то такое, что бы могло повлиять на развитие плода. Иногда, обычно во время ужасных скандалов, она грозилась сделать что-нибудь с собой и, заодно, с ребенком. Сергей за эти шесть месяцев чуть все шесть инфарктов не схватил. Но волосы у него поседели точно. Ну, с горем пополам родился Матвей, правда, Инна этим была довольна только потому, что прошел токсикоз. Она старалась смириться, старалась быть если и не примерной, то просто порядочной матерью. Как там все у них складывалось, я, честно сказать, не знаю. Только через пять лет, кажется, с небольшим она просто ушла. Оставила Сергею записку, где написала что-то вроде: «Больше не могу, прости». Кажется, это был день рождения Матвея.
Вера оторопела, ошеломленно округлив глаза. С приоткрытым ртом она смотрела на Никиту, улыбающегося ей.
– Да ладно, бывают истории и похуже.
– Пока что я не знаю ни одной истории, хуже этой.
Никита махнул рукой.
– Время прошло. Время идет. Раны заживают, не бойся.
– А мне кажется, нет, – Вера отпила чай и глубоко вздохнула. Никита снова принял этой на свой счет и умолк. Но Вера продолжала. – Кажется, это в равной степени сильно повлияло и на Сергея, и на Матвея…
– Ну, я предлагал Сергею походить к психологу еще несколько лет назад. Он все отпирался… Сейчас, правда, не знаю, как у него с этим дела обстоят.
– К психологу? – Вера пренебрежительно покосилась.
– Ну да. А что такого? Это совершенно не нормально. Я имею в виду: ходить к психологу. Тем более, в современном-то мире, где так легко сойти с ума, если не выложишь душу кому-нибудь более-менее безучастному.
– Но психолог по-прежнему человек, – возразила Вера, – с оценочным суждением. Мало ли он там о тебе думает, пока ты ему «душу выкладываешь», а?
– Да а мне-то какая разница, что он там думает? Его работа остается за ним. А то, что происходит в стенах кабинета, ни при каких условиях не должно выходить за их рамки. Ты же знаешь это, так? Да и что ж в этом постыдного? Не обязательно быть повернутым психом, чтобы пользоваться услугами врача.
– Нет, – покачала Вера головой, – психолог – не врач.
– А кто же? – Никита усмехнулся, допивая кофе.
– Болтун, – прошептала Вера, откинувшись на спинке стула.
Никита рассмеялся.
– Именно. Повторяю: это его работа.
– Ну, у тебя у самого был психолог?
– Да. Но он уехал заграницу, поэтому нам пришлось прекратить сеансы. А к другому пока не хочу.
– Неужели? – Удивилась Вера. – У тебя в самом деле был психолог?
Никита снова рассмеялся.
– Ну, что ж я, псих? М? – Он пытливо склонился к ней, заставив ее сжаться, хотя, по сути, ему всего лишь хотелось позабавиться. Затем он встал, чтобы помыть за собой посуду, а Вера безмолвно следила за каждым его движением. И неясный ее разуму трепет охватывал все ее тело. Сердце наполнилось теплотой и нежностью, горло конвульсивно сжалось.
Она чувствует, она помнит, как раньше все было хорошо! Так что же случилось? Неужели Никита прав и это она все разрушила?
Слова дрожали на ее губах, но она сдерживалась изо всех сил. Если она заговорит – неизвестно, куда это может зайти.
Никита, между тем, мурлыкал какую-то песенку, намыливая тарелки. Вера видела, как то и дело уголки его губ растягивались в лукавой улыбке, видимо, отвечая на его мысли.
«О какой-то бабе думает, конечно» – и Вера уныло вздохнула, опуская глаза.
– Жалко, конечно, что я так поздно вернулся, – сказал он, не глядя на Веру, – да и погода скверная, а так бы, может, и сходили куда-нибудь. Ну, ничего, – он вытер руки полотенцем и, бросив его рядом с раковиной, повернулся к Вере, – еще столько времени впереди.
Странно, что у обоих от этих слов всколыхнулось сердце, как у студентов-прогульщиков, узнавших о страшном экзамене за день до него.
Общества друг друга не было им в тягость, но и не доставляло полного удовольствия. Все еще завеса, все еще нерушимая. Обоим хотелось от нее избавиться, но никто не решался сделать первый шаг.
***
В фойе было пусто.
Но Вера была единственным человеком, сидящим на диванчике и ожидающим свою очередь.
Так если же она одна, то почему же она сидит?
Нет, твердила она самой себе, нужно ждать, когда позовут. А так – куда же мне идти?