Цветущая вишня

– Хорошо, – она подавила зевоту.

– Садись, хотя бы чай выпьешь. Представляешь, звонил Сергей. Он достал нам шикарные билеты в Мариинский театр! Представляешь? В Мариинский! – Он был настолько полон воодушевления, что, казалось, вот-вот взорвется. – Я бы и сам мог это сделать, но что нам там с тобой вдвоем делать?

Вера села напротив него и, немного подумав, покосилась на Никиту.

– А так нас сколько будет?

– Четверо, – лукаво улыбнулся он, поднося чашку к губам.

– И Матвей? – Она изогнула бровь.

Никита закивал, все еще улыбаясь хитрой улыбкой.

Вера опустила глаза в стакан, наблюдая за тем, как исходит пар. Что ей преподнесет этот вечер, она не знала, но, безусловно, отказываться от него нельзя. Это очередной ход судьбы, на который Вера должна ответить.

– И во сколько?

– Успеем, – он поставил чашку на блюдечко и облизнул губы.

– Куда успеем?

– Как, куда? За платьем.

– Кому?!

– Мне.

– Тебе?

– Нет, конечно! – Он рассмеялся. – Тебе! Думаешь, я пущу тебя в том же платье, в котором ты была в ресторане? Ни в коем случае. Тебя уже видели в этом, разве ты имеешь право повторяться?

Вера смотрела на него, учащенно моргая, с приоткрытым ртом, только возразить не получалось. С одной стороны – воодушевление, а с другой – неловкость.

– Ладно, беги одевайся пока, а позавтракаем по-человечески в центре. Туда мы и поедем.

Расчесывая волосы, а затем заплетая их в слабую косу, Вера размышляла о Никите. Был ли он щедрым человеком? Несомненно. С замиранием сердца и нервно дергающимся глазом можно было наблюдать за тем, с какой легкостью он спускал деньги на дорогие подарки или развлечения. Было видно, что это человек, давно отвыкший от тягот нищеты, под которыми ему приходилось так долго жить. Он любил деньги так сильно, что деньги любили его в ответ и, уходя от него на какую-нибудь его нужду, возвращались в бывшему хозяину вдвойне или втройне.

– Да уж, – вздохнула Вера, глядя себе в глаза в зеркале, – если бы он с Катькой был до сих пор, это ей бы завидовала каждая вторая школьница, а не она.

И кем он был? Миллиардером? Бизнесменом? Депутатом? Вором?

Да никем он не был, никаких важных должностей никогда не носил, на высочайшие пьедесталы не вставал, долларовые ванны каждый вечер не принимал. И не претендовал на это. Его заработок, постоянно варьирующийся в зависимости от его усидчивости и трудоспособности, устраивал его вполне. Конечно, этого не было «как раз достаточно». Ни для кого не существует пределов. Но и с такими средствами Никита чувствовал себя если не Королем жизни, то Принцем точно.

– И был таким всегда, – выдохнула Вера, перекидывая косу через плечо, – даже когда голодать приходилось, он все равно жил припеваючи. Кто же он такой?

В центр они отправились пешком, чтобы, заодно, прогуляться и все посмотреть. Погода стояла замечательная: безветренная, солнечная и теплая. Вера щурилась, поднимая глаза к небу, и прислоняла ладонь ко лбу. Все вокруг было таким ярким, казалось, каждая частичка города блестела в этот прекрасный летний день.

Вера украдкой поглядывала на рядом идущего Никиту, как обычно энергичного, улыбающегося беспричинно и безупречно одетого. Иногда Вера обижалась, что он разбирался в стиле и моде лучше, чем она, женщина. Свою способность он не утратил со временем.

То и дело он указывал ей на какое-нибудь здание и рассказывал о его особенностях. Когда они свернули на Невский проспект, он принялся без умолку говорить о его истории и прочих примечательных моментах. Не забыл он так же упомянуть, что это его самое любимое место в городе. Хотя и выделить какую-то определенную точку сложно – сам город был его любимым местом в целом.

И Вере эта любовь передалась мгновенно.

С каждой минутой, вдыхая этот воздух, в котором смешались ароматы туалетной воды проходящих мимо жителей, выхлопных газов дорогих машин и автобусов, манящий запах вкусной еды из ресторанов и кафе и даже плесневелая влажность и спертая пыль, тянущиеся из метро неподалеку, она влюблялась в этот город все сильнее и сильнее. И ни одна мысль, ни малейшая мысль об отъезде не приходила ей в голову. Кажется, впервые она чувствовала жизнь тотально, как она пульсировала где-то вне и излучала энергию счастья. Ту самую энергию, те самые импульсы, которые никогда не доходили до нее доселе из-за завесы, которую она выстроила сама. Сейчас ей казалось, что у нее даже легкие стали больше – чтобы глубже дышать, дышать и задыхаться одновременно. Счастьем. Пока это было возможно.

Никита отвел ее снова в какой-то торговый центр, где, будто зная все наизусть, как собственный дом, повел ее в бутик женской одежды. Там он снова предлагал ей те или иные платья, отказывался слушать ее пререкания, накладывал буквально ей на голову вешалки с вещами и толкал в примерочную.

И, в то же время, молился, чтобы по воле судьбы какая-нибудь его бывшая не оказалась рядом.

А пока что Вера, – для него же Катя, – напоминала ему о молодости. Нет, старым он себя не ощущал никогда. Но ее улыбка, ее смех, ее самолюбование перед зеркалом в платье, которое он подобрал для нее, навевали ему о тех временах, когда молодость цвела где-то глубоко внутри него. В то время распускались бутоны в его сердце, когда он только влюблялся в свою избранницу – она же Вера. Она вообще никогда не любила шоппинг, но ради него иногда переступала через себя. Наряжая ее и одаривая самыми красивыми платьями, какие только могли представить престижные бутики, он чувствовал полное удовлетворение. Ведь что может быть лучше, когда твоя женщина довольна тобой? Когда она улыбается от счастья, отвечая на твою щедрость, как смеется, принимая твои подарки…

Он делал это и со многими другими женщинами. Но наслаждение не было таким же сильным: это как съесть половину твоей регулярной порции и больше не касаться еды до следующего случая. Сытости Никита не ощущал уже давно.

А вот теперь, казалось, все вернулось обратно. Его дочь, копия Веры, вернула ему давно забытое чувство, которое он уже похоронил в чертогах памяти. Кое-что, оказывается, все же вечно…

Потом он сводил ее в летнее кафе и накормил вкуснейшим завтраком, плавно перетекшим в обед. Никита смотрел, как она ест пышные горячие панкейки с взбитым кокосовым кремом и свежими лесными ягодами и как медленно таяли деньги на его банковской карточке. Но все это казалось ему таким пустым по сравнению с той радостью, которую он приносил своей дочери с помощью этих денег. И если уж они ушли, то пусть на такое благо.

Этот день уже выдался таким хорошим, что Никите казалось, будто с Катей он уже несколько лет. И не было никаких расставаний, не было никаких конфликтов. Будто они всегда были семьей, а этой пропасти между ними, которую им самим пришлось преодолеть, вообще не существовала.

Вера же весь день была непринужденно веселой, улыбающейся и смеющейся. Она даже разговаривала намного чаще, чем обычно. Именно тогда она чувствовала себя на все семнадцать лет. Ах, она ведь совсем забыла, каково это! И так приятно, так необыкновенно и чудесно снова оказаться в этом беззаботном возрасте!

Это был только первый день, а кто знает, что там, впереди?

Вера стояла в «своей» комнате и смотрела в зеркало, пока Никита собирался. Она все никак не могла поверить, что это ее отражение, а не чье-то другое: синее кружевное платье, скрывающее ключицы и плечи, подолом чуть ниже колен. Она касалась руками этой ткани и не верила, что она облегает ее тело, никогда не знавшее таких дорогих вещей. Она касалась своих пышных локонов, никогда не знавших дорогих косметических средств. Она смотрела на свои губы, теперь подчеркнутые матовой помадой бежевого цвета; брови такой четкой формы; и кожу, похожую на хрусталь.

Вере казалось, что ее просто переместили в другое тело, тело другого человека.

Она бы никогда не поверила, что может быть такой… прекрасной.

И, – какая ирония! – такой ее сделал Никита.

Она прекрасно помнила его взгляд, когда он увидел ее после трансформации в салоне. И ей вдруг так сильно захотелось, чтобы этот взгляд был подарен ей, Вере! Не фальшивой Кате, названной дочери, а ей, Вере, настоящей владелице «красоты», которой он восхищался! Чтобы его охватывала не отеческая гордость, а супружеская. Желание вернуть его чувства так внезапно, но так остро заявило Вере о себе. И оно утверждало – оно было всегда. Просто Вера его старательно игнорировала.

Ей стало не по себе. К счастью, в дверях показался Никита.

– Я готов. А, ты все налюбоваться собой не можешь? – Он улыбнулся, окидывая ее глазами с головы до ног.

– Да что ты, – пролепетала она.

– Ты готова? Идем.

Вере было жаль, что он не дал ей возможности рассмотреть его. На нем был двубортный смокинг классического покроя с атласными лацканами в рубчик. Цвет его был темно-коричневый. Брюки держались за едва заметные подтяжки, придающие образу Никиты еще больше элегантности.

«Да, – подумала Вера, – он всегда умел одеваться».

Когда они вышли из квартиры, на часах было семь часов вечера. Спектакль начинался в девять. Ехать было не слишком далеко, но Никита знал, что дороги загружены в час-пик, и им придется задержаться.

Пока они стояли в небольшой пробке, он говорил: