Белое сердце. Исторический роман

Маркин наклонил голову и легонько поцеловал меня, а затем отстранился и посмотрел мне в глаза. Полагал, что я передумаю?

Вместо ответа я сама потянулась к нему, и тут случился наш первый поцелуй. А потом еще. И еще.

Это было так волшебно и прекрасно. Такое чувство, что между мной и Сергеем Леонидовичем возникла тесная связь…

Закрываешь глаза, чувствуешь его губы – и, кажется, что ты не здесь.

Или что вас только двое во всем этом мире…

А затем он сказал совсем не то, что я хотела услышать:

– Что же ты делаешь…

Я потянулась вверх и сомкнула руки на его шее:

– Просто люблю тебя…

Я смотрела на него снизу вверх, и мои глаза неожиданно начали наполняться слезами. В носу защипало.

Тогда Сергей Леонидович со вздохом прижал меня к себе. Я уткнулась лицом ему в плечо. Так мы и стояли, пока в коридор не вышел кто-то из захмелевших офицеров.

С этого дня прошел почти месяц. Наши отношения с Сергеем Леонидовичем стали еще лучше, крепче… ближе. Мы проводили с любимым почти все дни вместе, уединяясь даже среди шумных офицеров. Но мне и этого было мало.

Я думала о Сергее Леонидовиче постоянно. Когда шла из тюрьмы, в гостинице, когда ложилась спать… даже разговаривая с Катей.

Это было как наваждение. Я вспоминала наши встречи, разговоры, поцелуи… особенно их. Они были нечастыми, потому что вокруг нас было много народу, или это были поцелуи украдкой, когда вроде никто не смотрит. Было в этом что-то детское, но это так будоражило…

А потом начались тревожные дни. Так как власть перешла к большевикам, генералы не надеялись на лучшее. Я видела, что вера убывает даже в моем таком жизнерадостном Маркине.

Это было тяжело время. Ничего толком неизвестно. Какие-то слухи, обрывки разговоров…

Я много молилась и просила Бога помиловать невиновных арестованных.

Большую помощь в это время оказывал адъютант Корнилина Хан Хаджиев, который сновал между Главнокомандующим Духониным и тюрьмой.

Духонин не говорил ничего определенного.

Не получил ли он приказ расстрелять быховцев? Или их так и будут держать в заключении?

А потом стало известно, что в Могилев отправлен новый Главнокомандующий – большевик Крыленко.

Не понимаю, как при такой новости я не упала в обморок. Но вот истерика у меня была. Да еще какая!

Катя насилу меня успокоила. Маркин не хотел сообщать мне такую информацию.

Я в исступлении умоляла Катю ехать к Духонину. Она же ответила, что женские слезы там не помогут. Вопрос стоит о жизни самого пока еще Главнокомандующего.

Она осталась ночевать у меня в номере, видно опасаясь, как бы я не убежала. На самом деле я так и планировала сделать, но потом как – то незаметно заснула.

Когда на следующий день мы пришли в тюрьму, арестованные уже спешно собирали вещи. Оказалось, что Духонин подписал приказ об освобождении.

Это был такой невероятный поворот!

Пока Сергей Леонидович собирал свои немногочисленные вещи и приводил комнату в порядок, я строила радужные планы на будущее.

Когда любимый начал улыбаться во весь рот, я возмутилась, но он сказал, что вовсе не надо мной смеется, а просто рад наконец покинуть тюрьму.

Ну как я могла ему не поверить?

Наконец – то вокзал. Наконец – то мы покинем этот мерзкий городишко!

Но действительность оказалась не так прекрасна. Арестованных, текинцев и георгиевцев четыре часа продержали в вагонах, а затем, ничего не объясняя, снова отправили в тюрьму. По лицам генералов было видно, что теперь они ждут худшего.

Мне очень хотелось заплакать. Глупо, но слезы помогали мне справиться с проблемой.

Тем более Катя уехала по моему совету. Теперь я осталась одна против «клуба жен». Но они вели себя уравновешенно и с достоинством, поэтому я решила не расстраивать Маркина. Вдруг сегодня наша последняя встреча…

С вокзала мы с ним шли под руку. Маркин был даже оживленнее и веселее, чем обычно. Он рассказывал анекдоты, смешные истории из жизни и давал едкие характеристики некоторым большевикам.

Разговаривая, он поворачивал голову, чтобы видеть мое лицо, а я, к моему стыду, наоборот старалась избежать его взгляда.

Я боялась, боялась увидев его лицо, такое родное и дорогое, просто сойти с ума от горя или, упав на колени, умолять его бежать, пока не поздно.

В общем, я боялась не совладать с собой.

Я почти не слушала Сергея Леонидовича, лишь кивая или говоря: «Да», «Да, конечно». Мои мысли были заняты другим. Я боялась, и хотела этого одновременно…

Но как сказать такое Маркину?

Когда мы взошли на крыльцо тюрьмы, и любимый оказался напротив меня, я взяла его за руку и сжала ее.

– Ты дрожишь, – заметил он и увлек меня вглубь, под козырек. – Так холодно, ступай в гостиницу..

Но я остановила Маркина, прижав пальчик к его губам. Он остановился, а потом нежно поцеловал мой дрогнувший пальчик.

– Я хочу стать твоей, – выпалила я на одном дыхании. Эти слова я готовила всю «прогулку». Но мне показалось, что сейчас это прозвучало дико… и смешно.

Но Сергей Леонидович не улыбнулся.

По его лицу вообще ничего невозможно было прочесть.

Я выдохнула, почувствовав себя крайне глупо.

И тут наконец Сергей Леонидович ответил:

– Ты понимаешь, что говоришь? – он поднял мое лицо за подбородок и поглядел мне прямо в глаза так внимательно, что, казалось, проник в самую мою душу.

– Я хочу провести эту ночь с тобой, – прошептала я, нервно проводя ладонями по его лицу. – Быть может…, – я не смогла договорить.