Под кожей – только я

– Тебе легко говорить, братец, не тебе же вступать в брак с замороженной рыбой! – раздался раздраженный голос мессера.

– К счастью, хосты лишены права заводить собственную семью, – Лука с удивлением заметил, как в голосе Вольфа, всегда сдержанном и спокойном, проскользнули нотки горькой иронии. – В качестве утешения могу лишь сказать, что по настоянию стороны невесты брачный контракт полностью исключает любой телесный контакт. А наследник будет произведен на свет из биоматериала по технологии защищенных генов.

– Вольф… А ты не думал, что раз уж оказалось, что Лукас жив и здоров, то, может быть…

– Герхард, я прошерстил все прошлое этой Йоаны Стойчев и ее окружения до третьего колена. Анника пропала пятнадцать лет назад. Полагаю, если бы она была жива и если бы желала, то уже дала бы знать о себе. Если не тебе, то хотя бы сыну, которого она оставила совершенно чужой, малообразованной мигрантке.

Вольф быстрым шагом вошел в кабинет и, заметив Луку, осекся и плотно запер дверь в смежную комнату.

– А, ты уже здесь? Прекрасно. Сегодня важный вечер. Прибывает большая делегация из Чжунго. В зале для приемов будет настоящая толчея. Не спускай глаз с Тео ни на минуту, не отходи от него ни на шаг. Смотри, наблюдай, подмечай – как будто у тебя есть глаза и уши даже на затылке. Стань настоящим, истинным хостом – хотя бы на один вечер.

Когда Тео просунул голову в комнату брата, Лука с тоской смотрел на уродливый старомодный костюм, висевший на манекене. Вчера они под неусыпной опекой Матиаса битый час промаялись на финальной примерке, пока суетливый седой портной дрожащими пальцами смахивал невидимые пылинки и восхищенно замирал, глядя на их отражение в зеркале. Кружевная манишка делала Луку похожим на дрессированного пуделя, а жесткий воротник фрака немилосердно впивался в загривок, вынуждая вытягиваться в струнку.

– Ты что, еще не готов?– возмутился Тео. – У парадного входа уже настоящая пробка из лимузинов.

– Слушай, я что-то неважно себя чувствую – наверное, съел за обедом что-то не то…

– Ты шутишь? Вольф уже дважды спрашивал о тебе. Если мы не появимся через пять минут, он будет просто в ярости.

– Нет, правда, мне лучше не показываться гостям. Я обязательно где-нибудь напортачу. Перепутаю вилки на званом обеде. Или ляпну случайно что-то не то. Не хватало еще стать посмешищем перед всеми этими важными шишками.

– Перестань, ты великолепно справляешься. Давай же, собирайся скорее!

Обреченно вздохнув, Лука стал натягивать белоснежную сорочку, которая стояла колом, как будто вырезанная из картона.

– Ты в курсе, что мессер собирается снова жениться? – словно невзначай спросил он.

– Кто тебе сказал?

– Да так. Неважно. Так что, ты знаешь хоть что-то о будущей мачехе?

– Ее зовут Ли Чи. Говорят, она – ослепительная красавица. Получила блестящее образование, прекрасно разбирается в искусстве, музицирует и рисует миниатюры. Клан Ли – один из самых богатых и влиятельных в Азии. У нее одиннадцать старших братьев, так что неудивительно, что ее баловали как наследную принцессу. Она курирует благотворительные проекты, путешествует с гуманитарной миссией по самым бедным странам Азии и Африки.

– Ладно, посмотрим, что за фрукт, – пробурчал Лука.

Дворецкий учтиво распахнул перед ними высокие двери зала для торжественных приемов, и Луку затопило лавиной битого света, тысячей осыпающихся осколков, вспышек и отражений – как будто он оказался внутри калейдоскопа, направленного на солнце. При появлении наследника мессера по нарядной толпе гостей пронесся легкий ветер шепотков. Тео расправил плечи, легко сжал руку брата и шагнул вперед. Вежливым наклоном головы он приветствовал бесчисленных знакомых, с светской непринужденностью расточал комплименты дамам, на шеях которых поблескивали фамильные драгоценности, и медленно, но неуклонно продвигался в противоположный конец зала, где мелькал парадный мундир мессера. Луке не оставалось ничего иного, как с унылой покорностью брести в фарватере, то и дело останавливаясь, пока брат обменивается рукопожатиями с седовласыми толстяками, закованными в старомодные фраки с блестящими лацканами. Мало-помалу гости вернулись к оставленным столикам с угощениями и прерванным на полуслове беседам, не выпуская из поля зрения юных Вагнеров.

– Опасайся стариков, они дергают за нитки ловчее прочих. В особенности не верь тем, кому перевалило за полторы сотни, а выглядят они на целый век моложе, – украдкой шептал Тео, продолжая приветливо улыбаться гостям.

Лука обвел взглядом толпу гостей, похожих на надменных императорских пингвинов. Свет тысяч свечей в старинных серебряных канделябрах дробился и рассыпался в высоких хрустальных бокалах с игристым вином, которые разносили на подносах кельнеры. Лука не мог отделаться от странного ощущения, что оказался на карнавале в ночь всех святых, и все эти разряженные господа с одутловатыми, мучнистыми лицами и вялыми рукопожатиями – трупы, на короткий срок, до рассвета, восставшие из могил. Улыбаются, болтают и жуют, но словно в полусне, навеки утратив что-то неуловимое – вкус к жизни, яркость чувств. И посреди бала ему то и дело чудился зловонный душок мертвечины. «Молчи. Смотри. Запоминай», – рефреном стучало в голове наставление Вольфа.

Тоскливо-безукоризненное течение званого вечера вскоре было нарушено: двери зала распахнулись, впуская многолюдную процессию. Четыре киборга высотой в полтора человеческих роста медленно внесли драгоценный паланкин, инкрустированный красным деревом, золотом и цветной эмалью. В свите преобладали люди с восточными лицами.

Толпа непроизвольно попятилась, расступаясь. Носильщики остановились и плавно опустили паланкин. Вытянув шею, Лука увидел из-за черных спин, как мессер Вагнер, учтиво склонившись, принял, как цветок редкой орхидеи, руку в белой атласной перчатке.

Позднее Лука, как ни бился, не мог воссоздать в памяти внешность Ли Чи целиком – только отдельные черты, которые ускользали, отказываясь сложиться в цельный образ. Она была одета во что-то золотое, алое, белоснежное – переливчатое, как оперение райской птицы. Изогнутые, точно прорисованные графитовым стержнем брови – одна чуть выше другой, что придавало лицу чуть брезгливое, надменное выражение. Черные с сизым отливом волосы уложены в сложную прическу. Кроваво-красные губы, как след от раздавленной вишни. Выбеленное фарфоровое лицо, казалось, разобьется вдребезги, вздумай она рассмеяться или хотя бы улыбнуться. И все же Ли Чи была, вне всяких сомнений, самой красивой женщиной, которую Лука видел в жизни. Он не стал бы и пробовать угадать ее возраст. Молодость, как фильтр, маскирует недостатки и придает очарование свежести даже заурядным чертам. Красота Ли Чи, которая пренебрегла такой малостью, как время, была по-настоящему опасной. Безжалостной и холодной, как ограненный алмаз.

Луку подвели поприветствовать почетную гостью сразу же следом за Тео, и на секунду он ощутил в ладони ее маленькую руку, затянутую в шелковую перчатку, прохладную и безвольную, как мертвая птица. Лука не запомнил звука ее голоса и вообще не был уверен в том, произнесла ли она хоть слово за весь вечер. Но в тот краткий миг, когда их взгляды встретились, он почувствовал дурноту, словно его подвели к краю пропасти и наклонили над черной гулкой бездной.

Глава 14

– Господин Лукас, просыпайтесь скорее, советник Вагнер распорядился, чтобы вы спустились к завтраку через пять минут!

– Я не голоден, – пробурчал Лука, нахлобучив на голову подушку.

– Покорнейше прошу извинить, но советник Вагнер категорически настаивает на вашем присутствии.

Камердинер бесцеремонно сдернул одеяло, и Лука сел, взбешенный и взлохмаченный, как филин.

– Да что вообще происходит?

– На завтрак изволил пожаловать господин Юнг. Я имел в виду – господин Юнг, советник мессера Манфреда Вагнера. Я имел в виду – прежнего мессера.

– Серьезно? А я думал, он не покидает своей берлоги.

– Так и было. То есть я имел в виду, что после того, как мессер Манфред Вагнер оставил этот мир, он не покидал стен резиденции старого мессера. Назвав мессера старым, я лишь имел в виду…

– Хватит уточнять, и так уже голова кругом!

Мелко семеня и то и дело сбиваясь с шага на легкую трусцу, Матиас проводил Луку в оранжерею, где был накрыт стол к завтраку. Советник Юнг едва заметно кивнул ему, словно в его внезапном визите ранним утром не было ровным счетом ничего необычного. Он капнул на тыльную сторону ладони меда, чтобы приманить одну из тропических бабочек, обитавших среди густых зарослей, и теперь с интересом разглядывал, как она опускает в липкую золотую каплю закрученный в спираль хоботок, вальяжно раскрывая и складывая вновь изумрудно-лазоревые крылья. Встретив встревоженный, недоумевающий взгляд брата, Лука пожал плечами и налил полную чашку дымящегося какао из пузатого серебряного кофейника.

Минутой позже появился и мессер в сопровождении Вольфа. Герхард раскинул руки для родственных объятий и расплылся в улыбке.

– Доброе утро, дорогой дядюшка! Признаться, я удивлен!

– Ну, ты же так и не выбрал времени, чтобы навестить старика, коротающего свой век в полном одиночестве и забвении. Так что пришлось мне самому растрясти старые кости.

– Каюсь, каюсь, – рассмеялся Герхард, шутливо отмахиваясь от упреков. – Последние несколько дней выдались просто сумасшедшими.

– Охотно верю, дружок. Даже до моей берлоги долетают разные слухи.

– Слухи?..

Старый советник пошамкал, наслаждаясь моментом.

– Поговаривают, что ты не намерен возвращаться к западным рубежам.

– Да, это так.

Правая бровь Вольфа, который по обыкновению держался чуть позади брата, слегка изогнулась. Безупречно выглаженный костюм сидел на нем без единой морщинки, на гладко выбритом лице застыло вежливое внимание. «Интересно, он вообще спит? Или просто встает на подзарядку, как робот-андроид?», – рассеянно подумал Лука, помешивая какао.

А вот на лице мессера, напротив, отчетливо читались следы бессонной ночи. Сорочка, видневшаяся под наспех накинутым шелковым халатом в ханьском стиле, выглядела мятой и несвежей. Он вальяжно опустился на плетеное кресло, которое тихо скрипнуло под весом его грузного тела.

– Дядюшка, я и так слишком долго воевал. Все, что я видел в последние десять лет – одна лишь нескончаемая, бесплодная, тягостная война.

– Мессер не должен иметь ни других помыслов, ни других забот, ни другого дела, кроме войны, – в голосе советника Юнга прозвучало что-то, похожее на сочувствие. – Война – это единственная обязанность, которую он не может возложить на кого-то другого.

– Знаю, знаю. Мы закрепили границы, но дальше на запад уже не продвинуться. Прибывают все новые волны беженцев, гонимых голодом, нищетой и болезнями, они – как саранча, прожорливая и неистребимая. Стоило солдатам с боем занять очередной городишко, как туда стягивались толпы бедствующих, как мухи на падаль. Просили милостыню, клянчили объедки, за брошенную монету готовы были драться в дорожной пыли. А ночью перерезали весь гарнизон.