Под кожей – только я

– Зайдешь завтра попрощаться перед отплытием?

– Ну почему ты упрямишься? Зачем тебе здесь оставаться?

– А куда прикажешь податься?

– Для начала – подальше отсюда. А там посмотрим. Мир огромен.

– Но не для меня. Та Миа, которую ты встретил там, в дворцовом парке, – ее давно нет. Я другая. Все теперь по-другому.

Лука порывисто обнял ее. Миа окоченела и перестала дышать. Лука чувствовал под одеждой ее острые лопатки и заполошно колотящееся сердце.

– Завтра я увезу тебя с этого поганого острова. И все наладится. Вот увидишь.

Когда Лука возвращался на пристань, праздник на площади уже отгремел. На фоне светлеющего неба покосившийся алтарь напоминал декорацию к ярмарочному фарсу. Сброшенная статуя покровителя духов валялась на земле, глядя пустыми глазами в предрассветное небо. Заплеванную мостовую покрывал слой раздавленных переспелых фруктов вперемешку с поминальными свечами, благовонными палочками, фальшивыми деньгами и цветочными гирляндами. Духи утолили голод и вернулись в загробный мир. Торговцы подсчитывали выручку и бросали нераспроданные пирожки из сладкого рисового теста беспризорным собакам, которые жадно поглощали подачку, механически виляя хвостами.

По дороге, залитой алым предрассветным светом, от фигуры Луки протянулась несуразная голенастая тень. Он наклонился и поднял сломанную плеть орхидеи с крупными фиолетовыми цветами, чудом не втоптанную в грязь. Несколько сильных рук схватили его и набросили на голову черный мешок. Лука отчаянно сопротивлялся, отпинывался и брыкался, а потом почувствовал легкий укол в правое предплечье и отключился.

Глава 2

Лука приоткрыл глаза, и яркий дневной свет резанул, вызвав резкий приступ дурноты. Головная боль пульсировала в висках, вкручиваясь все глубже, как саморезы. Проклиная всё на свете, он опустился на прохладный пол. Перед глазами всё плыло. Каждое движение давалось ценой невероятного напряжения и концентрации, словно он управлял не собственным телом, а куклой, набитой комками ваты. Нечто подобное он испытывал лишь однажды, когда на спор перепробовал абсолютно все коктейли в карте бара в одной из таверн Фирукуо. Следующие три дня его жизни были начисто стерты из памяти. Но вчера – если, конечно, последнее, что он помнил, действительно произошло только вчера, и он не провел в отключке гораздо больше времени – он не брал в рот ни капли спиртного. Как и весь прошлый месяц. Что же произошло? Неужели ищейки Вагнера выследили его, пока он, как остолоп, считал звезды на небе?

Несмотря на слабость, он был готов встретиться лицом к лицу с человеком, который был настолько одержим властью и заботой о благе клана, что не остановился даже перед гнусными преступлениями. Человеком, который был виновен в смерти его приемной матери, который упрятал за решетку мастера Фогеля, где старый профессор сгинул без следа. По приказу которого Мию и старого садовника Вана выслали на забытый богом мусорный остров посреди океана. Который готов был даже собственного племянника использовать как разменную монету в грязных политических играх. Не погнушался переступить через труп родного брата. Все эти месяцы ненависть к Вольфгангу Вагнеру нарастала внутри Луки, расползаясь, как раковая опухоль, отравляя его кровь и мысли. Пришло время дать ей волю, выплеснуть наружу.

Впрочем, тот, кажется, не слишком-то спешил встретиться с ним. Пару раз над Лукой склонялась медсестра в отутюженной форме, с заботливой непреклонностью снова укладывала в кровать, обтирала лоб прохладным влажным полотенцем. Потом пришел врач, медленные раскаты голоса которого доносились словно бы из другого измерения, посветил в глаз маленьким фонариком, вызвав этим оглушающую мигрень. После его ухода медсестра сделала укол, и мир снова скрылся за потоком пестрой мешанины образов, звуков и слов.

Когда Лука вновь открыл глаза, просторная комната была полна воздуха и рассеянного света, льющегося из окна. Только сейчас он заметил, что на нем надета мягкая фланелевая пижама. Лука спустил правую ногу на пол и попробовал встать. Хватаясь для опоры за все, что попадалось под руку, он подошел к окну и отдернул штору. Снаружи раскинулся парк с аккуратно постриженными кустарниками. Деревья были припорошены снегом. Снегом, которого он не видел уже так давно.

В дверь вкрадчиво постучали. Лука повернулся на звук, но не произнес ни слова. В дверь постучали еще раз, чуть более настойчиво.

– Эй, кто там? – охрипшим голосом спросил он.

Дверь приоткрылась, и камердинер вкатил в комнату кресло, на котором восседал советник Юнг.

– Вы? – глаза у Луки округлились.

– Что, дружок, удивлен? – старик рассмеялся и тут же зашелся сиплым кашлем. – Значит, сюрприз удался. Хоть я и не выношу сюрпризы.

– Так вся эта история с похищением – какой-то розыгрыш? Сегодня вроде не первое апреля.

– Боюсь, повод для встречи куда менее радостный.

– Что стряслось? Что-то с Тео?

– Как давно ты был в плаванье?

– Почти полгода, а что?

– Так ты действительно не в курсе последних событий в Ганзе?

– Хватит говорить загадками. Мне не было дела до того, что здесь происходит.

– Твой дядя погиб, Лукас.

– Вольф?..

Лука был потрясен, раздавлен свалившимся известием о смерти того, кто стал в его глазах олицетворением зла, мыслями о мести которому он подстегивал себя, как вспененную лошадь. Он почувствовал себя альпинистом, который, отказываясь от всех радостей жизни, шел к единственной цели – покорить сияющий пик. И вдруг гора рухнула, осыпалась к его ногам. И самое тошнотворное, что в глубине души он был рад, безмерно рад, что ему не придется совершать это иссушающее сердце восхождение. «Бедолага Тео, – вдруг спохватился он. – Теперь всё ляжет на его плечи». Отвлекшись на свои мысли, он ухватил лишь обрывок последней фразы.

– … обнародует его завещание.

– Что, простите?

– Я лишь сказал, что Вольф передал весь капитал семьи и жезл мессера тебе.

– Мне?! С какой стати?

– Потому что ты – хаупт. Я понял это, как только ты переступил порог гостиной. И Вольф, стоило мне слегка надавить, подтвердил мою догадку: только он, кроме самой Анники, различал вас между собой, и когда она пустилась в бега, прихватив первенца, именно он утихомирил взбешенного Герхарда, заверив, что в колыбели остался тот самый. Наследник.

– Нет, это не может быть правдой.

– И тем не менее, это так.

Лука молчал. Советник Юнг пристально наблюдал за ним, наслаждаясь его смятением.

– Тео уже знает?..

– Пока нет. Не переживай на этот счет. Думаю, это известие не станет для него ударом. Скорее, облегчением – непосильная ноша ответственности всегда тяготила и страшила его. Так или иначе, братья снова воссоединятся. Как и было предназначено.

– Э, нет. Я, конечно, признателен вам, и все такое, но я точно не при делах. Хватит с меня.

– Вот как? – старик удивленно приподнял бровь. – Интересный расклад. Впервые в жизни встречаю человека, который отказывается от миллиардного наследства.

–А зачем мне эти деньги? Как оказалось, матросам весьма неплохо платят. Во всяком случае, мне хватает.

– Боюсь, что выбора нет: иначе Ганза попадет под острый каблучок к ханьской вертихвостке. Она дергает за ниточки и Тео выплясывает и дергается, как марионетка.

– Да поймите же наконец: это не моего ума дело! Я не Вагнер и никогда им не стану.

Но любые доводы и возражения разбивались о железную волю прикованного к инвалидному креслу старика, как мыльные пузыри о крепостную стену. Лука с тоской осознавал, что с каждым словом увязает в трясине невыполнимых, неподъемных обязательств, в которую однажды Вольфганг Вагнер уже затянул его и из которой он едва-едва вырывался, обдираясь в лохмотья, в кровь.

– Давай отложим пока этот разговор, – примирительно сказал советник Юнг. – Отдыхай. Набирайся сил. Скоро тебе предстоит встреча с Ли Чи. Вот уж кто точно не пропустит церемонии оглашения завещания мессера. И, полагаю, некоторые пунктики ее не слишком обрадуют.

Глава 3

Лука уже битый час мерил шагами комнату, пытаясь уложить в голове недавний разговор с советником Юнгом, когда в дверь постучали. Он резко распахнул ее. На пороге, онемев от неожиданности, застыл камердинер.

– Советник Юнг послал за вами, господин Вагнер. Велено явиться немедленно, так как дело не терпит отлагательств.

– Интересно, что на этот раз? Вы, случайно, не в курсе? – спросил Лука. Обескураженный камердинер в ответ только беззвучно открыл рот, как выловленная рыба, и тут же закрыл его, так и не выдавив ни звука.