Под кожей – только я

Каждое слово Ли Чи вонзалось, как отравленная игла, заставляя скулы каменеть. Лука знал: это правда. Правда, которую он трусливо отказывался замечать, на которую закрывал глаза. Все эти случайные прикосновения, взгляды, ускользающие улыбки – казалось, эти двое ведут немолчный разговор, не произнося ни слова, потому что предназначен он не для посторонних. За последние месяцы у них с Мией установилась особенная, доверительная близость, и теперь Лука отчаянно тосковал по тем временам. Потому что теперь, когда рядом оказывался Тео, он чувствовал себя третьим лишним. Даже Флик, его Флик, закадычный друг, с которым их роднило столько воспоминаний, чурался его и ни на шаг не отходил от Тео, как дрессированная собачка, готовая по щелчку пальцев броситься исполнять любой каприз. Но никогда не знавший ни в чем отказа Тео, его рассудительное и осторожное сердце не способны оценить ни преданности друга, ни робкой влюбленности Мии. И эта беспечная расточительность пресыщенного божка, с пренебрежительным равнодушием принимающего бесценные дары, словно это жалкие стекляшки, поднимала в сердце Луки волну обжигающей ярости.

Никогда прежде он не завидовал Тео – ни его детству во дворце сбывшихся желаний, ни бескрайним горизонтам будущности, которые открывались перед ним благодаря удачно сложившимся генам. Но сейчас, в эту самую минуту, он люто, до темной пелены в глазах, завидовал брату. «Лучше бы ты не возвращался. Все было хорошо, пока ты не вернулся». Мысленно произнеся эти страшные слова, обладающее необратимой силой, Лука почувствовал необъяснимое, пугающее облегчение. Словно он долго, до вывернутых от напряжения шейных жил, тащил огромный валун, сгибаясь под тяжестью этой ноши, и наконец бросил его. Отошел в сторону. Сделал шаг, второй. И расправил плечи. «Разве я сторож брату моему?»

– К чему весь этот странный разговор?

– Что ж, я всегда ценила твою прямоту. Это достоинство, которое редко встречается среди правящей элиты, и тем особенно ценное, – улыбнулась Ли Чи. – И будет справедливым платить той же монетой. Я должна вернуть статус супруги правителя Ганзы. И его ближайшей наперсницы. Поэтому предлагаю тебе заключить брачный союз.

– Что? – Лука рассмеялся, но на бледном лице Ли Чи не было и намека на улыбку, и он осекся.

– Но вы же… моя мачеха.

– Брак, разумеется, будет формальностью, как и прошлый. Исключительно деловое соглашение.

– Погодите-погодите, вы что, действительно сейчас говорите все это всерьез?

– Почему нет? Мне кажется, мы вполне неплохо поладили. Брак – это сделка, которая позволит каждому укрепить свое положение. В твоем окружении никогда не будет союзника более близкого по духу и преданного, чем я.

– Одного я никак не могу понять: на кой черт вам сдалась Ганза?

Ли Чи рассмеялась искристым смехом, похожим на серебряные колокольчики.

– Ганза… В моем представлении она была сказочным королевством, похожим на рождественский шар со снежной крупкой, которая медленно кружится в глицерине… В реальности зима осточертела мне уже через месяц. Как оказалось, я не выношу холод. Но даже холод – это ничто в сравнении с варварскими нравами, уродливым языком и кошмарной местной кухней. Впрочем, Ганза далеко от Чжунго, а это уже немало.

– Вы так ненавидите родную страну?

Ли Чи отвернулась к потемневшему окну.

– На Востоке девочек воспринимают иначе. Как прискорбную неизбежность. Слышал поговорку: если у женщины нет таланта – это уже добродетель? Если не повезло родиться мальчиком, участь ждет незавидная. Порой мне казалось, что я онемела, что слова, которые я произношу, звучат только в моем воображении. Потому что никто из окружающих их не слышал. Я привыкла жить с чувством ущербности, неполноценности. Каждый из моих многочисленных братьев с детства знал свое место в клане. И только меня никто не спрашивал, кем я хочу стать. Не приглашали на совет клана. Впрочем, и не гнали, если я сидела в уголке тихо, как мышка – не утруждались заботой о подобных мелочах. Все равно, что гнать кошку, чтобы она не подслушала чужие секреты. Пока мои братья строили блистательную карьеру в бизнесе или политике, на мою долю оставались только благотворительные обеды и светские вечера. И хотя я не раз доказала, что даже в столь ничтожной роли оказываю неоценимое содействие клану, это не изменило ровным счетом ничего. А здесь… Я наконец обрела свободу. И силу.

– Вы – удивительная. Тонкая, умная, образованная. И ослепительная красавица. Да любой в мире полжизни бы отдал за право назвать вас своей женой. Но я не сделаю вас счастливой. Я не люблю вас.

– А кто говорит о любви? Я вовсе не претендую на место в твоем сердце. Если уж связывать себя узами брака, то только так, на холодную голову, без всяких романтических бредней.

– Нет, это все… – покачал головой Лука, но Ли Чи приложила палец к его губам.

– Не торопись с ответом. Обдумай все хорошенько. Вернемся к разговору завтра.

Когда она вышла из кабинета, Лука уронил голову на скрещенные на столе руки и застонал. Как будто мало было размолвки с друзьями! Теперь еще и новая напасть: как увильнуть от брачного союза с Ли Чи и не оскорбить ее отказом. «Если и есть на свете кто-то, кто сможет дать дельный совет, как выпутаться из передряги, то это он», – пробормотал Лука.

Глава 16

Советник Юнг ждалюного правителя Ганзы в каминном зале. За прошедшие месяцы его лицо еще сильнее осунулось, сухая, как пожелтевший пергамент, кожа, ввалившиеся глазницы и сиплое, натужное дыхание вызывали в памяти фильмы о восставших из могил мертвецах, движимых древним проклятьем. Лука поневоле отвел взгляд.

На стенах, обитых дубовыми панелями, висели старые карты Европы, похожей на растянутое лоскутное одеяло, и огромный портрет мессера Манфреда Вагнера в военном кителе с множеством орденов и медалей. В бесстрастном взгляде из-под набрякших век сквозило превосходство, основанное на многолетней привычке к господству единственного мнения – его собственного.

– Легендарный правитель Ганзы. Вот уж кто никогда не допускал ошибок. Я прочел его биографию: там все прилагательные в превосходной степени. Опытный стратег, военачальник, блестящий дипломат, – сказал Лука, чтобы хоть как-то начать разговор и расположить старого советника, который, по-видимому, пребывал не в лучшем расположении духа. Но тот лишь пошамкал провалившимся ртом. – Кажется, все промахи достались на мою долю. Советник Юнг, вы всегда были так добры ко мне. А я оказался полнейшим болваном, наивным и самонадеянным. Я надеялся выстроить жизнь в Ганзе по справедливости. Но всё, за что я ни берусь, оборачивается настоящей катастрофой. Всё рушится, как песочный замок во время прилива. А с возвращением Тео всё еще сильнее запуталось…Он мой брат, но…

– О, мне хорошо знакомо это чувство, – проскрипел советник Юнг, не сводя взгляда с портрета.

– Как же выбешивает, что все скачут вокруг него, точно он – мессия, спустившийся на грешную землю! – стоило Луке облечь в слова чувства, которые терзали его в последние дни, он испытал болезненное, свербящее облегчение, как если бы сорвал коросту с загноившейся раны.

– Я ненавидел Манфреда Вагнера. Ненавидел всем сердцем.

– Что?.. – не сразу понял Лука, занятый своими мыслями. – Мессера Вагнера? Но вы же были его доверенным советником?

– Я был ему ближе, чем родной сын, которого у него не было. Я был его плотью и кровью, но он даже не удосужился дать мне свою фамилию. И я стал его альтер эго. Безмолвной тенью, которая следовала за ним повсюду. Подмечал слова и жесты, которыми он провоцировал, брал на крючок, переубеждал, завоевывал доверие. И промахи, которые допускал из-за вспыльчивости и раздутого тщеславия. Я выстроил собственную сеть агентов в его ближайшем окружении, где, поверь, нашлось немало обойденных фортуной, алчущих власти или денег. Понадобилась лисья изворотливость, чтобы убедить его передать жезл мессера самому бесталанному, самонадеянному и спесивому из его родни – Герхарду. Разумеется, тот осознавал, что всецело обязан своим возвышением мне, а потому на первых порах беспрекословно исполнял все указания. Но потом вознесся и взбрыкнул, как строптивый осел. Жалкая марионетка, которая решила, что умеет ходить, и оборвала веревочки. Не подозревая, что все эти годы все равно продолжал играть по моим правилам. И лишь до той поры, пока мне не наскучит.

– Так это вы…

– Разумеется. Вольфганг был предан ему до последнего вздоха, хотя и прекрасно видел всю его натуру. Он никогда не пошел бы против брата, против мессера.

– Но зачем продолжать мстить, если тот, кого вы ненавидели, давно мертв?

– Манфред Вагнер украл мое детство, мою жизнь. Все эти годы каждый мой вздох принадлежал Вагнерам, каждая мысль, каждый шаг были подчинены служению интересам семьи. Я намерен вернуть потерянное время. Отыграть назад. Переродиться. И прожить ее заново.

– Никто не получает второго шанса.

– О, нет, дружок. У меня будет новое тело – молодое и сильное. Твое тело.

– Что?

– Изначально эта роль отводилась Тео. Было очевидно, что этот малахольный слюнтяй не сможет управлять ни семейным бизнесом, ни страной. Но он был единственным наследником после позорного бегства этой вертихвостки. Так что да, это я устроил похищение Тео. Я планировал переместить свое сознание в эту новую капсулу, а затем, устроив советнику Юнгу пышные похороны с полагающимися почестями, сжить со свету Герхарда и стать новым мессером. Но Рушманди, которому я поручил присмотреть за наследником, оказался последним остолопом, и Тео удалось улизнуть. Да еще и ты объявился. Вольф был неглуп. Он не до конца понимал, откуда дует ветер, но ухватился за предложение отправить Тео в Чжунго, надеясь, что это убережет его от опасности. Сдается, он и вправду любил мальчонку сильнее, чем родной отец. И в тебе разглядел что-то. Так что когда Герхард, как и было задумано, скоропостижно скончался, я припрятал тебя до поры до времени. И не прогадал. Жаль, конечно, что с Тео приключилась беда, но возможно, и он на что-нибудь сгодится. Всегда стоит держать запасной вариант, не так ли?

Лука, сжав кулаки, бросился к старику. Но в ту же секунду охранники повалили его, вдавили лицом в пол и завели руки за спину. Советник Юнг усмехнулся.

– Жизнь и власть. Единственное, что имеет смысл, и за что каждый готов заплатить любую цену.

Лицо Луки покраснело от напряжения, каждый выдох вырывался из грудной клетки со свистом.

– Здесь, на острове, прямо под этим залом, расположена лаборатория, где все эти годы продолжались опыты, благодаря которым удалось усовершенствовать технологию клонирования. Я давным-давно мог наклепать хоть дюжину, хоть сотню запасных дубликатов. Но какой в этом прок? Вот если бы существовала возможность переносить сознание, воспоминания, накопленный опыт – то есть всё то, что определяет человека как личность, в новое тело, проживая жизнь снова и снова, навсегда избавившись от страха смерти… Лишь один человек вплотную приблизился к разгадке этой тайны. Безумец и подлинный гений. Мог ли я предположить, что, выпустив наживку, сорву джекпот?

Лука забился в цепких лапах охранников, как пойманный зверь.

– Я так признателен тебе за то, что ты навел меня на след профессора Фогеля, которого я разыскивал долгие годы. Правда, старик проявил изрядную строптивость. Но сломать можно любого. И знаешь, что оказалось болевой точкой Фогеля? Ты. Старик верил, что выторговывает твою жизнь, а на самом деле предрешил твою участь. Жизнь соткана из парадоксов.

Советник Юнг щелкнул высохшими узловатыми пальцами, и охранники, которые все это время удерживали Луку, рывком подняли его с пола и, заломив руки за спину, выволокли из каминного зала.

Глава 16

Как оказалось, резиденция советника была лишь вершиной айсберга: под зданием располагались несколько подземных уровней, один из которых целиком занимала лаборатория. На этаже было тихо и безлюдно. Только раз Лука заметил фигуру в белом халате – но, увидев конвой, безымянный обитатель бункера поспешил укрыться за одной из ряда запертых серых дверей без опознавательных табличек, которые располагались по обе стороны длинного коридора.

Его заперли в небольшой комнате, которая напоминала не то больничную палату, не то тюремную камеру. Три стены были глухими, из бетонных плит, а четвертая, выходящая в коридор, прозрачной, из устойчивого к ударам пластика.

Трое в защитных костюмах, чьи лица были скрыты под медицинскими масками, невзирая на отчаянное сопротивление пациента, пристегнули Луку ремнями к кровати. К его правой руке подключили капельницу. Бесцветная жидкость капала из медицинской бутыли так медленно, что наводила на мысли о легендарной китайской пытке. Вопросы, которые задавал Лука, так и остались без ответа, бригада действовала молча и слаженно, как биороботы, не совершая ни одного лишнего движения. В конце концов им овладела смертельная усталость и безразличие. Предметы стали постепенно утрачивать четкие очертания.

Неизвестно, сколько прошло времени – час или два. Лука заметил, что остался один – троица в защитных костюмах словно испарилась. Он попробовал пошевелиться, но тело по-прежнему стягивали плотные ремни. Лука услышал тихое шебуршание. По коже побежали мурашки, а волоски на руках поднялись дыбом. Он не выносил крыс. Сама мысль о подвижном чутком носе, алчно поблескивающих в темноте бусинках глаз, кожистом хвосте и цепких лапках с крохотными коготками вызывала брезгливое отторжение. «Брысь!» – прошептал он высохшими губами. В стену тихо постучали.

– Лука? Это ты, мой мальчик? – произнес надтреснутый старческий голос.