– Не понимаю тебя, малышка, – чуть хриплый голос звенел раздражением. – Твое тело говорит мне одно, а язык совершенно другое.
Слезы потекли по щекам, давая выход напряжению. Грудь по-прежнему высоко вздымалась, выдавая волнение, а дыхание вырывалось из нее лишь короткими, судорожными рывками.
– Мне нужно время, Анжело, – тихо произнесла я, тоном, которым сознаются в самых сокровенных, преступных тайнах.
Он быстро, порывисто обернулся. В янтарных глазах полыхало яркое пламя болезненной надежды.
– Сколько хочешь. Но не проси отпустить. Не могу.
– Хорошо.
Бешеный стук сердца никак не желал униматься. Я глубоко вздохнула пару раз, так и продолжая стоять у каменной стены балкона. Мышцы сводило до судороги, вновь вызывая ощущение того самого кролика, в которого мертвой хваткой вцепился филин.
– Не уходи.
Слова срывались с мягких чувственных губ синьора Валлара тихо, почти неразличимо. Высокая, натянутая тугой струной фигура, казалось, увеличилась от напряжения в размерах. Рельеф широких плеч сильней проступил под рубашкой, а мягкий, янтарный блеск завораживающего взгляда потемнел, наполняясь болью. Он готов был стоять вот так вечность, на расстоянии вытянутой руки, не двигаясь… Лишь бы только рядом, в одной комнате.
Дышать становилось все труднее. Эмоции подступали комом к горлу, в глазах собирались слезы, а смотреть в грубоватое лицо было невыносимо сложно. Казалось, что счастья и адских мук он желает мне с одинаковой яростью.
– Прогуляемся? – не выдержав давящего на волю взгляда, я попыталась избавиться от навязчивого внимания.
Анжело наклонил голову в бок, продолжая внимательно разглядывать меня, как хищник жертву. На секунду показалось, что ещё один неровный вздох, и он бросится. Но синьор Валлара лишь прикрыл глаза, с шумом втянул воздух через сомкнутые зубы и, достав из кармана телефон, набрал номер.
Разговор проходил на итальянском, хозяин обращался к собеседнику – Марчелло. Мне удалось уловить только общий смысл: что-то про еду и вино… Потом импульсивный неаполитанец положил аппарат на кофейный столик рядом с пепельницей и обратился ко мне уже мягче, призывно протягивая руку.
– Пошли, малышка, я покажу тебе лодочный сарай.
Предложение выглядело совсем не романтично, но определенно носило значимый, для него подтекст, потому от язвительных заявлений я предпочла воздержаться. Широкая ладонь аккуратно сомкнулась на узком запястье, и Анжело уверенно повел меня на улицу, как ребенка, нуждающегося в постоянном контроле со стороны взрослого.
– Куда идём?
– К лодочному сараю. Мы с Валенсио обнаружили его, когда были совсем маленькими. Прятались там от Лучо, отца или уроков танцев, – он усмехнулся, обескураженно потирая большим пальцем бровь.
– Каких уроков?
Я едва успела сдержать ухмылку, поднимая изумленный взор на неаполитанца, но он совсем не обиделся, просто, открыто и искренне улыбаясь. Это выглядело так необычно, по сравнению с его привычной, замкнутой манерой поведения, что вгоняло в ступор.
– Танцев, малышка. Пения, рисования, фехтования, философии и программного конструирования. Наш отец был уверен, что личность должна развиваться всесторонне.
– И какие уроки тебе нравились больше всего?
– Драки.
– Боевые искусства?
– И они тоже. Однажды Валенсио так долго купался в море, что от воды отит заработал, ох и влетело мне тогда от отца.
Я улыбнулась. Зыбкий мир, наконец, был установлен. Мое шаткое место в этой иерархии определено. Анжело впервые выглядел просто человеком. Не бронированным танком семьи Валлара и не горячим итальянским мачо, а обычным мужчиной, способным смеяться и грустить, предаваться воспоминаниям, дружить и поддерживать разного рода беседы, понимать и принимать других такими, какие они есть. Я невольно сильнее сжала широкую ладонь, и он замолчал, переведя мягкий, янтарный взор на наши сцепленные пальцы. По коже растеклась дрожь, а дыхание сбилось, словно меня впервые взял за руку мальчик из класса.
– Что было потом?
Валлара посмотрел на меня с таким искренним задором, что дыхание вновь перехватило.
– Потом? Да я сидеть неделю не мог! А Валенсио от высокой температуры трясло, как в лихорадке. Отец боялся, что он навсегда оглохнет.
– И вы забросили свое тайное место?
– Нет, – самодовольно усмехнулся Анжело. – Препятствия закаляют характер.
– Так и подумала.
Среди густых, почти черных в неверном свете луны зарослей показался маленький домик. Тихие волны разбивались о стены, блестящей пеной оседая на песок. С одной стороны к сараю прилегали какие-то непролазные, густые заросли, а с другой он опирался на белую кромку пляжа. Прямо на пол, рядом с неприглядным строением был постелен толстый, пёстро расшитый абстрактными узорами плед. Неподалеку из песка торчал длинный факел, ярко полыхающий красноватыми отсветами и время от времени сыплющий мелкие, светящиеся искры. От созерцания ночной картины, дыхание вмиг замерло от восторга, я оглянулась и встретила самодовольную, ироническую усмешку Анжело.
– Это же просто чудесно!
– Рад угодить синьорине.
Неаполитанец пригласительно вытянул руку в сторону пледа и опустился на него сам. На краю подстилки стояла большая плетёная корзина, застеленная белым, холщовым полотенцем, из которой выглядывало горлышко винной бутылки.
– Что мы будем есть? – только сейчас пустой желудок осмелился напомнить, что за день я не смогла проглотить и крошки.
– Тут… – он словно немного смутился. – Булочки. С заварным кремом. Марчелло положил. В детстве мы с нетерпением ждали праздников, чтобы получить их.
Валлара встряхнул головой, обретая прежнюю невозмутимость, а потом выпрямился, по хозяйски, достал бутылку темного стекла и, зажав пробку в кулаке, откупорил ее.
– Я не буду пить, Анжело.
Мягкий, янтарный взгляд наполнился озорным, издевательским блеском.
– Обещаю на этот раз держать себя в руках.
– Дело совсем не в том, – я взмахнула ладонью, желая показать, что доверяю его добропорядочности. – Не умею. Да и разницы не понимаю. Лучше уж кофе, кстати в Неаполе он восхитителен.
– Нет, малышка, с пиццей обязательно пьют вино. Я научу тебя. Давай бокалы.
– Пицца?
Он удивлённо приподнял бровь, наполняя широкий, тюльпан бокала кроваво-красной жидкостью.
– Конечно, мы ведь в Италии.
Мой недоверчивый взгляд упал на средних размеров лепешки с напрочь обугленным краем, стопкой сложенные в корзинке, рядом с восхитительного вида булочками.
– Твой повар, смотрю, торопился?
Валлара всем своим видом выразил крайнюю степень пренебрежительного изумления, протягивая мне бокал.
– Синьорина совсем не разбирается в неаполитанской еде.