Адвокат моей любви, или Высокое напряжение

Мы шли молча. Я была уверена, что подруга думает о том же. Им было о чём поговорить с Маратом наедине. Но не на пикнике.

Качели мы увидели не сразу. Немного свернули с чуть заметной тропы и оказались от них немного в стороне. Лес на почти ровной площадке отвесной горы подступал к самому её краю. Ровноствольные сосны цеплялись за каменистое основание, свешивая высокие кроны над быстрым течением притока Маны. Ниже по течению как раз он и обрывался радужным водопадом в материнскую реку, а здесь его дно было похоже на ложку с крутыми краями. Совершенно прозрачная вода позволяла рассмотреть каждый камень на дне. Верёвочные качели с сиденьем, вырезанным из старой автомобильной покрышки, привязанные к толстым сосновым сукам, явно предназначались для любителей острых ощущений – с них ныряли с горы в воду, хотя место было опасным: как раз напротив дерева под водой дремал обласканный течением до неправильной вытянутой округлости огромный кусок скалы.

– Это они на этих качелях качались, что ли?!

В голосе Лены звучал ужас и гнев. Я не могла поверить в неразумность Андрея и огляделась по сторонам, с облегчением увидев импровизированные качели, подходящие для малыша: кусок ствола берёзы лежал поперёк поваленного заросшего мхом ствола осины.

– Нет, вон там качались.

– Фу-ух! Меня чуть кондрашка не хватила! Наверное, это захватывающие впечатления, но я бы не рискнула качаться над водой.

Я с силой подёргала толстые верёвки:

– Ну, раз они здесь висят, значит, кто-то на них качается. Можно ведь и не прыгать в воду. И вообще повернуться к ней спиной, дабы не будить богатое воображение и избавиться от соблазнов.

Лена, держась за ветку, старалась заглянуть за край горы:

– Метров семь высота будет… Где, интересно, назад забираются?

Я осторожно присела на кусок шины, не сразу опустив на неё свой вес. Посмотрела на крепкие узлы… подогнула ноги, вцепившись в канаты. Толстые сучки даже не прогнулись, только один немного заскрипел.

Я покачивалась, легонько отталкиваясь ногой и стараясь не нависать даже над краем скалы, не то что над водой. Для острых ощущений хватило щекочущего спазма внизу живота при взгляде с высоты скалы. Чувство самосохранения, когда родились внуки, срослось с ответственностью за дочерей и мальчишек. И я цепко держалась за верёвки, стараясь прислушиваться к скрипу дерева.

Это, наверное, и спасло.

Я смотрела на Андрея, уже показавшегося на тропинке, когда краем глаза увидела, как Лена резко вскинула руку и, вскрикнув, ухнула вниз. Треск обломанной ветки я услышала, словно с заевшей магнитофонной плёнки. И так же, будто в замедленном кино, краем глаза увидела, как сорвался из-под ноги подруги острый край горы. Совсем немного, но этого хватило, чтобы одна нога Лены соскользнула, а ветка, не выдержав вес тела, обломилась. Но не до конца – тонкая шкурка ещё сползала со ствола медленно и неотвратимо.

Казалось, всё происходило помимо моей воли… само собой… и гораздо быстрее, чем способно человеческое тело – я, вскакивая с качели, протянула руку и вцепилась в предплечье Лены, почувствовав, что от резкого рывка оборвала канат с сука. Он ударил меня по голове, обсыпав трухой. Я зажмурилась и, чувствуя, что не удержу подругу, отпустила бесполезную верёвку и вцепилась ногтями в кору толстого ствола сосны, стремясь удержаться на краю обрыва и не отпустить подругу. Она молчала. И это было страшнее всего. Я не видела её. Перед глазами стояло личико большеглазого Данилки и звучал его вопрос: «Тётя Оксана, зачем ты уронила мою маму?»

Рука подруги покрылась чем-то липким и стала выскальзывать…

– Ле-е-ена-а-а!

Я закричала от ужаса, ослепнув от внезапных слез, заливших лицо, когда вдруг перестала чувствовать вес Лены. Только во что-то впивались мои скрюченные пальцы… во что-то вцепились мои твёрдые, как ножи, длинные ногти.

– Оксана… Оксана… Отпусти…

Голос Андрея заставил открыть глаза. Он держал Лену подмышки и отпихивал меня от края горы бедром. Мои руки занемели. Я с ужасом увидела, что порвала подруге руку, вонзив в неё ногти. Кровь сочилась из-под них тонкими дорожками. Но адская боль пронзила другую руку. Я резко отпустила Лену. От боли мы вскрикнули одновременно, и обе схватились за руки. Лена – за глубокие кровавые следы, а я – за кисть второй руки, на которой жалкими обломками торчали вырванные ногти.

***

– До свадьбы заживёт.

Фельдшер заканчивал накладывать повязку на руку Лены. Мы обе удостоились уколов антибиотика, обработки каким-то суперэффективным антибактериальным средством и восхищением врача быстротой моей реакции. Мне дали обезболивающее, и я сидела в объятиях Андрея в маленьком закутке, гордо именуемом коридором. Стул был один, и адвокат держал меня на своих коленях, покачивая, как ребёнка. Меня до сих пор колотила крупная нервная дрожь. И я никак не могла забыть глаза Марата, когда он увидел мою руку и залитое слезами лицо. Мне показалось, в тот момент он напрочь забыл о только что обретённом сыне. И отпустить меня с Андреем ему было очень трудно. Я почти физически чувствовала его невыносимое желание схватить меня на руки и самому нестись к врачу. Я никогда не забуду этот взгляд.

Ленка… Как же ты права… Как всегда… Ни черта ему не легко и не просто… Я сразу вспомнила слова провидицы: «Мужчин вокруг вижу несколько, но муж один».

Я обхватила шею Андрея, прижавшись губами к его виску.

– Андрей, я хочу уехать.

– Отвезём Лену и поедем ко мне.

– Нет… мне нужно побыть одной.

Брови адвоката на секунду рванулись к переносице. Он смотрел на меня изучающе, но спокойно и с явным сочувствием. Слишком насыщенным оказался день.

– Я сниму номер в гостинице. Но вряд ли Лена захочет остаться без тебя.

– Вы же будете с ней.

Адвокат покачал головой. Ему на пикнике делать без меня нечего. Это было наше с ним свидание, на которое я пригласила Марата и подругу. Как ни крути, но Андрей и Лена без меня не останутся.

– Помоги мне, Андрей…

– Берегите себя, скалолазки…

– Спасибо.

Врач проводил Лену до двери своего кабинета. Она улыбнулась ему немного теплее, чем можно было ожидать, и неожиданно сделала ладошкой прощальный жест, удивив нас с Андреем. Мы вышли из фельдшерского пункта.

– Лен?..

– Ты не узнала Витьку из параллельного класса?! Ты чего?!

Я на самом деле не узнала в приятном мужчине Ламина Виктора – первую Ленкину несостоявшуюся любовь. Это было классе в пятом. Сколько было пролито слез – не вычерпать. А сколько было изведено карманных денег на заколочки, серёжки и белоснежные манжеты и воротнички… Подруга полгода копила полурублёвые монетки, чтобы блистать перед красивым мальчиком. Пока её не поколотили возле школы Витькины одноклассницы. Лена неделю прогуливала уроки, прячась в подъезде в ожидании, когда мама уйдёт на работу, и возвращалась домой залечивать синяки и царапину на пол лица. Она очень боялась, что шрам останется на всю жизнь. Строить мальчишке глазки она перестала, неприятностей от прогулов огребла немало, но Витьку не забыла. Даже будучи замужем она вспоминала его, фантазируя, как бы сложилась её жизнь, если бы…

– А что он делает здесь? Он же врачом работал в Краевом центре.

– Развёлся, два года как купил дом здесь. Вот и работает.

– Вот так встреча! А я его на самом деле не узнала!

– Сама в шоке.

Лена слегка разрумянилась, на губах блуждала чуть заметная улыбка, а глаза будто засветились изнутри, как фонарики. Я уже не могла вспомнить, когда видела её такой последний раз. Я взглянула на Андрея. Он глазами показал мне на окно фельдшерского пункта. Отодвинув занавеску у распахнутого окна, сложив руки на груди, стоял Виктор. Он всегда был хорошо сложен, черноглаз и улыбчив. Теперь он заматерел, виски поседели, немного сгорбилась спина. Но теперь я узнала того добродушного мальчишку. Он смотрел на Лену с полуулыбкой. И мне показалось, его глаза тоже светились.

– Лен… тебя провожают.

Подруга, уже открыв дверь «Хаммера», обернулась и густо покраснела. Я не смогла сдержать широкую улыбку и села рядом с Андреем. Он чуть наклонился, потянувшись ко мне. Я прошептала: «Ты лучше всех», – и подставила губы поцелую. Всю дорогу адвокат держал меня за руку.

Мы проездили часа два и когда вернулись на поляну, Марат встретил горой готовых шашлыков и невероятно ароматной наваристой ухой. Он уже растянул шатёр и устроил спать на надувную кровать уставшего Данилку.

Расползавшийся над тайгой вечер растушёвывал природные краски, смешивал ароматы хвои и цветов с запахом дыма и жареного мяса. Я вдруг поняла, что не хочу никуда бежать. Мне хотелось и эту гору мяса с луком и острым соусом, и большие куски сёмги, осетрины и форели, и это ведро охлаждённой в горной Мане окрошки, и пьянящую реку полусухого вина.

Я вдруг поняла, что Лена не претендует на Марата и никогда не претендовала. Мне было немного стыдно за свои мысли и невысказанные претензии, за ревность и за то, что нечаянно обидела Андрея. Но ревность эта… качественная. Чтобы женщина не обидела его, не испортила жизнь, ценила то, что он может дать. Он, как и Андрей, отдавал, наполнял, признавал ошибки, потому что способен на поступки.

Я вдруг осознала, что Лена не во всём права – мы с адвокатом понимали друг друга с полуслова, с полувзгляда, с полувздоха уже с первого вечера знакомства. Не нужно годами учиться понимать друг друга. Это приходит сразу, если человек – твой. Или не приходит совсем. Мы с Леной тоже всю жизнь общались обрывками фраз, взглядами, движением бровей… без слов.