Константин

– А зачем бросать слова на ветер, если ты, малыш Райт, все равно меня не слушаешь?

– Та ересь, что вылетает из твоего рта, не заслуживает и капли внимания.

– Скажи это Граубу, или милашке Марике. Глупый мальчишка думал, что легко избавится от старухи. Но вышло наоборот. Избавится от нее можно только одним способом – сдохнуть самому.

– Проклятье, Мастерс о чем ты говоришь?

– Ты дошел до подвала юный Ведринсон? Если нет, то советую тебе поторопиться и начать прямо с него. Со свалкой чокнутой Амалии ты прокопаешься до середины лета, но так и не узнаешь самого главного. Мозг дома находится в подвале. Все сокровища Бредерик хранятся именно там.Остальное лишь слабая оболочка, гнилая плоть. Но вот незадача, Амалия и сама позабыла куда спрятала свой клад. Но может тебе посчастливится его найти, малыш Райт…

Итак, подвал. Но я уже не раз туда спускался. Кроме тучи пауков и выводка крыс в нем нет ничего интересного.

Ладно, чем черт не шутит, может пьяница прав, и в где-то в глубине подвала спрятаны несметные богатства.

Перебрав тысячу проклятий и раздавив пару сотен пауков, я стряхнул с лица, облепившие его тенеты и проворчал – С каких это пор ты, психиатр стал доверять словам пьянчужек и откровенных идиотов?

И уже развернувшись, собираясь подняться в дом, замер на месте. Внимание мое привлек странный замок, проржавевший, покрытый слоем пыли он крепился внизу, на уровне моих коленей. Присев на корточки я вгляделся в мощные петли, сквозь ушки которых и был продет непонятно для чего предназначенный, замок. Кому в голову пришло запирать собачий лаз?

И лишь присмотревшись к бетонной стене, понял что здесь когда-то находилась полноценная дверь. Но потом проем залили раствором, оставив только это, небольшое отверстие внизу.

Подергав лилипутскую дверцу за скобу, служившую ей ручкой, я беспомощно осмотрелся, но не обнаружив ничего подходящего, чертыхнувшись устремился в сторону лестницы, ведущей наверх.

Вылетев в кухню и схватив каминную кочергу снова спустился в подвал, где и продев ее сквозь ржавые ушки без особого труда выломал старые гнилые доски, вместе с засовом.

Встав накарачки, заглянул в темноту проема и поморщился – Ну уж нет, ни за какие коврижки я туда не полезу. Однако врождённое любопытство гнало меня вперёд. Для этого снова пришлось подняться в дом и прихватив мощный фонарь, вернуться к таинственному лазу.

Не буду в подробностях рассказывать сколько времени пришлось потратить, протискиваясь сквозь дыру. Но оказавшись по ту сторону я осознал, что нахожусь не в тонкой кишке коридора, а в маленькой квадратной комнатке, не имеющей никаких других сквозных отверстий, вроде окон, кроме той маленькой дверцы, сквозь которую я и пролез. Пахло сыростью и чем-то ещё, сладковатым и затхлым. Щёлкнув кнопкой фонаря, я провел слепящим лучом вокруг и поначалу не заметил ничего странного. Омерзительный комок тряпок в углу, проржавевшая алюминиевая кружка, кособокое ведро…

А затем я просто сполз по стенке и не в силах отвести луч фонаря, не моргая смотрел на то, что осталось от несчастного, запертого здесь однажды человека.

Скелет скалился из под кучи тряпья, уставившись на меня круглыми дырами глазниц, и казалось беззвучно щёлкал челюстями – Вот ты и нашел меня. Сокровище Амалии. Драгоценный мешок костей. "…Я так любила его, что готова была согласиться на все, только чтобы Константин остался. Его сильное тело сводило меня с ума. Но Граубу это было не нужно. Он жаждал ласк моей дочери, от меня же требовались лишь деньги. Деньги, деньги…С каждым разом, как он соглашался на меня залезть, всё больше и больше.

А потом я узнала, что они собрались бежать. Константин и Марика.

Неблагодарный, так со мной поступить мог только последний негодяй.

Я угостила его вином, в которое и подмешала снотворное. Константин спал, в то время когда я пришла на условленное место.

И увидела ее, свою глупую дочь.

Мне пришлось убить, видит бог я не хотела. Но мне пришлось. В голове помутилось, и все чего хотелось – получить желаемое. Любым способом.

Я кинула ее тело в пруд. Красивое, молодое тело, принесшее мне столько ревности и мучений. А бесчувственного Константина пришлось спустить в подвал. Вот я намучилась тогда, он был просто неподъемным. Тяжёлым и неповоротливым.

А когда парень очнулся, рассказала о Марике.

И тогда он начал кричать. О боже, как он орал. Оскорблял меня, называл безумной старухой, уродливой ведьмой.

Я вставила ему кляп, чтобы он наконец заткнулся и попыталась убедить в том, что сделала это лишь во благо, для меня и его самого. Но Константин продолжал биться, стараясь выпутаться из веревок, которыми я его и связала.

Надежды, что он в дальнейшем образумиться, не оправдались. Дальше было только хуже. Едва я вынимала кляп, как изо рта Грауба рекой лились угрозы и оскорбления. Говорил, что его тошнит от вида моего дряблого и мерзкого тела. Что я старая кобыла, позарившаяся на молодого парня. Убийца собственного дитя. И меня следует закрыть в сумасшедшем доме

Это продолжалось несколько недель.

Несмотря на то, что я ухаживала за ним, носила еду и обмывала тело, Константин ненавидел меня все сильнее.

Я больше не могла слушать грязные слова. И раз он не в силах видеть меня, слышать и чувствовать, то я позволила ему эту мелочь

Выколола глаза и уши, отрезала язык. Надеюсь теперь ему станет легче, позволит смириться с моим присутствием…"

На этом месте меня замутило, и прервав чтение я невольно поднес ладонь к губам. О, Господи и этот несчастный прожил в подвале Амалии почти пять лет. Какими же невыносимыми и бесконечными они ему казались. Без зрения, слуха и возможности говорить. Сколько раз он молил о смерти? Сколько раз призывал ее пощадить и забрать мученика в свои обьятия? Сколько раз завидовал бедняжке Марике, так быстро расставшейся с жизнью!?

Немного помедлив, я через силу вновь обратился к написанному, ужасающему в своей жестокости, признанию— "…Константин становится все более послушным, но безучастным. Если раньше мне приходилось силком заставлять его есть и принимать водные процедуры, то теперь он просто открывает рот или подставляет нагое тело, чтобы я смогла протереть его влажной губкой. Грауб сильно похудел, но это лишь его вина, не моя. Не стоило так сопротивляться и отказываться от еды. Я по-прежнему в восторге от его нежной кожи, подолгу глажу и ласкаю податливое тело. Любовь приходит со временем, не ко всем, но в нашем случае это сработало. Я знаю, что он не слышит и не видит меня, но надеюсь сердцем чувствует мою привязанность. И я пишу ему письма, длинные страстные послания, которых он никогда уже не прочтет ( Вот оказывается чьи признания я нашел в секретере, посчитав их за письма Марики) Но это не так и важно, главное Константин здесь. Со мной. Любимый, он только мой и ничей более.

Иногда мое счастье настойчиво мычит и бодается, так мило. Он такой очаровательный в своей неловкой манере выражать любовь. Если бы не Марика, что время от времени хмуро косится на нас из угла погреба, то было бы вовсе хорошо. Но она никак не хочет оставить меня в покое – грозит пальцем, щерится и что-то угрожающе шепчет. Дурочка не желает понять, что теперь она не у дел. Я прогоняю ее, но дочь возвращается вновь и вновь…"

Оставшаяся часть послания настолько скомкана и невразумительна, что напоминает бред. Скорее всего это и есть бред, к тому времени Амалия основательно слетела с катушек. Беседовала с убитой дочерью, принимала галлюцинации за реальность, и наоборот. Пока однажды просто не забыла о собственном узнике. Закрыла подвал и больше не вернулась. Истощенный, измученный парень умер от голода и жажды, в полном одиночестве, в доме безумной старухи, когда-то пожелавшей обладать человеческим существом настолько сильно, что не пожалела собственной дочери. И Константин, связавшийся с Амалией исключительно ради денежных вливаний, необходимых ему, чтобы сбежать с Марикой как можно дальше от страстной старухи. И Марика, не желавшая видеть истину в безумном взгляде матери. Все взаимосвязано.

Если бы Грауб сразу оттолкнул Амалию, если бы Марика вовремя поняла в чем дело, если бы я заподозрил старшую Бредерик в нечистых помыслах, то ничего бы не произошло.

Но сейчас уже поздно думать об этом. Все участники событий упокоились в могилах. А мертвых уже ничего не тревожит. Ни любовь, ни страсть, ни ненависть.

Но в одном Амалия оказалась права. Теперь я абсолютно свободен.