Константин

Константин
Ульяна Лебеда

Молодой Райт приезжает на похороны собственной тетки. Кроме него, у старой женщины не осталось другой родни, кто мог бы проводить ее в последний путь. Десять лет назад единственная дочь тети погибла. Но насколько легко попасть в городок, настолько же тяжело из него выбраться.

Ульяна Лебеда

Константин

Когда-то, давным-давно мне уже приходилось бывать в здешних местах. Абсолютно ясно помню, что вон за тем поворотом находилась древняя колонка, на которую выходили окна двухэтажного домишки, по нелепой случайности названого "Гостиница"

Ещё в те времена от нее мало что оставалось, наверняка сейчас гостиница закрылась или вовсе снесена. Завернув за угол я с удивлением обнаружил, что она все ещё на месте, мало того вполне себе действующая.

Валлер— крошечный городишко, находится на отшибе. Гости здесь в диковинку. Не мудрено, что мало кому приходит в голову тащиться в этакое захолустье. Но как говорится, в тихом омуте черти водятся. Так и здесь, в свое время, бушевали весьма нешуточные страсти.

Сейчас из старожил мало кто остался в живых. Перемерли как мухи. Хотя, одного из них, Дулита Мастерса, я видел вчера у закусочной. Вытянув циплячью шею, старикашка с любопытством вглядывался сквозь пыльную, в разводах, витрину, на такие же пыльные, каменные с виду, пироги.

Не знаю, успел он забыть или до сих пор помнит ту давнюю историю, заставившую городок волноваться, словно воды тихого лесного озерца при резком порыве ветра. Спрашивать я не рискнул, прошагал мимо как ни в чем ни бывало. А сам Дулит, на мгновение бросив в мою сторону мутный взгляд слезящихся старческих глаз, так же безразлично отвернулся, как и я сам. Не узнал, а если и узнал, то не захотел показывать вид. Да и бог с ним. Я приехал не за тем, чтобы ворошить прошлое.

Амалия Бредерик, наконец отмучилась и отдала богу душу. Перед этим составив завещание, где и был упомянут ваш покорный слуга и ее племянник Роял Ведринсон. Не то, чтобы я нуждался в получении наследства от почившей тётушки. Да и какое наследство может оставить старая женщина давно живущая на жалкое пособие. В последние пять лет, распрощавшись с остатками разума, она бродила по улицам городишки, рассказывая нелепые истории всякому желающему выслушать. Судя по ее систематическим звонкам, желающих в последние два года, значительно поубавилось. Так что терпеть бредовые россказни Амелии приходилось любимому племяннику, то бишь мне. Воспитание не позволяло послать старуху ко всем чертям и положив трубку, более никогда ее не поднимать. Воспитание и конечно, давнее происшествие, так повлиявшее на тётушку, что она предпочла избавиться от страданий, выбрав более лёгкий путь – безумие.

Похороны были назначены на завтрашний день. Так что, после полудня, отдав все положенные почести и выслушав формальное завещание, зачитанное адвокатом Амалии, я буду свободен как ветер.

Скорей бы уж, к тётке я и при жизни нежных чувств не испытывал, тем более теперь, после ее смерти хотелось лишь одного – как можно быстрее смотаться из Валлера.

Особенно не возникало желания оставаться на ночь в доме тётушки. В этом, дышащем на ладан, полу-мертвом склепе печали и скорби. Каждая комната, пропахшая плесенью и пылью, казалось вопила о горе, когда-то постигшем их бывшую хозяйку. Дом скрипел, потрескивал и вздыхал, когда я сегодня утром впервые за долгое время, переступил его порог и прислушавшись, невольно поежился.

Понятия не имею, как Амалия здесь жила, но все три комнаты оказались запущенными до безобразия, захламленными. Натасканное с местных свалок и помоек, барахло нещадно смердило и разлагалось по углам дома. Отовсюду слышался писк мышей и шуршание прусаков.

Единственное, что удерживало от того, чтобы немедленно броситься прочь и снять более-менее приличную комнату на ночь, это воспоминание о состоянии единственной гостиницы города.

Решив, что не стану рисковать и укладываться в одну из двух кроватей, каждая из которых наверняка кишит клопами, а просто усядусь в кресло- качалку у окна, в котором и стану дожидаться утра, я заметно повеселел. Слава богу, мои мучения не продлятся долго, завтра я вернусь в собственный уютный домик, как следует высплюсь и забуду пережитый кошмар, словно страшный сон.

Как было задумано, так я и поступил. Наскоро поужинав и прихватив с собой пару бутылок сидра, из ближайшей закусочной, вернулся в дом. И первым делом как следует вычистил старое кресло, сбросив с него облезлый, напоминавший половую тряпку плед, и накинув кусок парусины взятый из собственного авто, с удовлетворением прицокнул – Вот так-то лучше.

Оглядевшись и пытаясь сообразить, где находится выключатель, я отогнул край настенного коврика, выглядевшего ничуть не лучше накидки с кресла и обнаружив искомое, ткнул в пожелтевшую от времени клавишу.

Ничего не произошло. Проклятье, кажется Амалия не заботилась даже об оплате за электричество. Ладно, ничего. Насколько мне помнится в соседней комнате я видел масляную лампу, надеюсь хоть она в исправном состоянии.

Заглянув в смежную комнату, я тут-же и увидел ее, стоящую на прикроватном столике. Удостоверившись, что лампадка полна масла, я уже было собирался вернуться обратно, как взгляд мой упал на небольшой секретер в углу.

Немного поколебавшись, все-же приблизился и осторожно опустил довольно тяжёлую крышку шкафчика.

Внутри все пространство было заполнено счетами, выписками и прочим неинтересным барахлом. Однако на нижней полке я заметил пачку писем, перевязанных бечёвкой и судя по виду, весьма старых.

Протянув руку выудил пожелтевшие от времени конверты и прищурившись, беззвучно шевеля губами, прочел имя адресата – Константин Грауб.

Ох, давненько я не слышал этого имени. С тех пор, как в последний раз гостил у Амалии. А было это более десяти лет назад. Тогда ещё была жива Марика, а жизнь казалась беспечной и наполенной радостью и весельем. Пока не появился он. Константин.

Немного поразмышляв и наконец решив, что Амалии уже абсолютно все равно, кто прочтет любовную переписку ее несчастной дочери, я прихватил лампу и пачку писем, вернулся обратно.

Поставив горелку на столик возле кресла, сам удобно расположился в качалке и взглянув в окно на пламенеющий закат, пробормотал – Завтрашний день обещает быть солнечным.

Письма были сложены как попало

На конвертах отсутствовали и даты и почтовые штампы. Странно, то ли Марика так и не решилась отправить послания, предпочитая писать в стол. То ли Амалия успевала перехватить письма прежде, чем дочь отнесет их на почту. Пересчитав конверты, я тихо пробормотал – Тридцать четыре. Больше трёх десятков неотправленных писем, наполненных тоской и любовью.

Но были и те, что достигли своего адресата. Я знал об этом лучше кого-либо другого. Потому что самолично передавал их Константину.

В те времена, будучи пятнадцатилетним подростком, увлеченным соседской девчонкой, хохотушкой Люсиль, я искренне негодовал строгости Амелии. Она казалась злобной мегерой, ставящей преграды двум влюбленным. И подрабатывая тайным почтальоном, я упивался своей властью над тёткой.

А когда произошло страшное, малодушно струсил, так никому и не признавшись, что именно я виновник случившейся трагедии. Бедная Марика. Ведь именно я передал то злополучное послание, в котором Константин умолял о встрече свою любимую, именно я помог девушке покинуть дом, отвлекая внимание Амалии на какую-то придуманную мной чушь.

Это был последний вечер, когда её видели живой. Последний вечер, когда она с благодарностью улыбнулась мне и шепнув – Спасибо – скрылась в ближайшей роще, за домом.

Через два дня ее, почти не узнаваемую, раздутую и растерзанную, выловят из пруда. Амалия будет кричать без остановки и бросаться на коронеров, пытаясь отнять тело дочери.

Константин же как в воду канет. Поиски парня так ни к чему и не приведут. А через неделю после того, как дочь Бредерик найдут мертвой, кто-то подожжет дом Константина, и в течении пары часов, тот выгорит дотла.

Вздохнув и вырвавшись из тяжких воспоминаний, я откупорил первую бутыль с сидром, и отхлебнув приличный глоток, ворчливо протянул – Так себе питье, кислятина.

Неожиданно, позади меня, что-то громко брякнуло. Подскочив от неожиданности и выплеснув на себя изрядную порцию напитка, я резко обернулся. Ничего, лишь неясные застывшие тени древней мебели да тихое попискивание мышей под покоробленными половицами.

Немного подождав, пожал плечами и сетуя на испорченный джемпер, постарался оттереть куском свисающей с кресла парусины, разползающееся в районе груди, пятно. Размазав сидр по всему передку джемпера в сердцах плюнул и оставил все как есть. Когда просохнет, там и увидим. В крайнем случае у меня есть с собой запасной. Не хотелось бы явиться на похороны в неподобающем виде.

Вытянув из пачки запечатанный конверт, я вскрыл его и углубился в чтение. Однако, через пару минут, залитый краской по самую макушку, свернул послание и сунув обратно в общую кучу, смущённо буркнул – Кто бы мог подумать.

Оказывается мысли Марики были не столь целомудренны, как я полагал. Вернее, даже наоборот, воображение ее ввело меня, теперь уже взрослого искушённого жизнью мужчину, в полнейший ступор. Девица, описывала свое плотское влечение к любимому в таких подробностях, что даже мое тело невольно среагировало на столь откровенные признания.

Не решаясь касаться остальных посланий, я задумчиво покачал головой и уставившись в темноту за окном не заметил, как задремал.

Едва только забрезжил рассвет, как я кряхтя и потягиваясь сполз с кресла, разминая одеревенелые от неудобной позы руки и ноги, умылся и поспешил покинуть негостеприимный дом тетки.

До церемонии оставалось ещё больше трёх часов, и чтобы убить время я быстро переодевшись прямо в машине отправился в центр города, желая плотно позавтракать и поскорее избавиться от кислого привкуса вчерашнего сидра.

В закусочной " Блюберс" которую я посещал вчера вечером, стояла абсолютная тишина. Посетителей практически не было, не считая пожилой женщины с девочкой лет двенадцати и старого Мастерса, сидевшего на высоком табурете у стойки.

Не имея ни малейшего желания привлекать к себе внимание старого прощелыги, я обошел его со спины и уселся за дальний столик. В ожидании официантки, которая в данную минуту принимала заказ у пожилой женщины, я осмотрелся. Закусочная была относительно новой, насколько я помню раньше на этом месте находился паб "У Джека" Местные выпивохи торчали в нем с утра до вечера, и к закрытию выползали буквально на карачках. Дулит, тогда ещё не такой скрюченный, как сейчас, а вполне себе стойко державшийся на ногах, по крайней мере до восьми вечера, частенько засиживался в пабе допоздна. Жена его к тому времени уже умерла, и спасаясь от одиночества, Мастерс пристрастился к ежевечерним выпивкам.

Частенько я видел его лежащим в траве на обочине, храпящим, в луже собственной блевотины.

Но то, что считается непростительным в больших городах, вполне приемлимо в захолустье, навроде Валлера.

Да и избегал я его вовсе не по этой причине, пьянство Дулита меня абсолютно не волновало. Было кое-что иное, что заставляло сторонится старого Мастерса. И этим чем-то был давний случай с яблоками. Яблоками и Константином…

В саду Дулита, не смотря на крайнюю его запущенность, росли самые крупные и сладкие яблоки. Говорили, что когда была жива Виртел, его жена, она увлекалась выведением новых сортов. Груши, сливы и прочие фруктовые деревья не прижились, а вот с яблонями все прошло на ура.

После смерти Виртел, Мастерс сник и окончательно забросил сад, но яблони продолжали плодоносить

И мы с пацанами частенько промышляли в саду забулдыги. Пока тот валялся в ближайшей канаве, набивали подолы рубах сочными крупными ранетами.