Мессианский квадрат

– Захожу иногда, – весело ответила Сарит. – Пинхас, ты разрешишь мне присесть? Позволишь к вам присоединиться?

Пинхас сделал какой-то нелепый жест в сторону дивана, похоже было на то, что он приглашает Сарит садиться.

Я сильно разволновался:

– Я понимаю, что ты должна была думать обо мне и об Андрее, но мы действительно оба потеряли твой телефон и действительно очень тебя искали. Я в школу Рене-Кассен заходил, о тебе спрашивал. Ты вообще в какой школе училась?

Сарит нахмурилась, бросила беспокойный взгляд на Пинхаса, который нервно расхаживал по комнате, и вместо ответа сказала:

– Подожди, я тебе кое-что покажу…

Она встала с дивана, вошла в спальню и вернулась из нее с крохотным младенцем на руках.

– Знакомься, это Тамарчик, наша доченька. Как видишь, я не только постоянно захожу к Пинхасу, но и задерживаюсь у него надолго. Точнее, навсегда задерживаюсь.

Затем она подошла к Пинхасу, нежно его поцеловала и сказала со смехом:

– Спасибо, дорогой, за игру. Я знаю, ты страшно не любишь все эти спектакли, но ведь получилось забавно?

Пинхас нехотя кивнул.

– Очень забавно, – пробормотал я, не скрывая досады. – Так что же ты со мной тогда не связалась?

– Ты слишком сильно законспирировался, Ури. Ни Пинхасу, ни мне своего телефона не оставил.

– А ты-то почему ничего мне не рассказывал? – набросился я на Пинхаса. – Мы ведь с тобой раз пять по телефону разговаривали.

– К слову как-то не пришлось. Ты ведь тоже не расспрашивал меня о моем семейном положении, хотя два раза на твои звонки меня Сарит подзывала.

Я потихоньку пришел в себя, поздравил молодых, и мы обменялись новостями. Я рассказал о своей службе в Ливане, об учебе в Махон Лев, Сарит – о том, как она, по совету Пинхаса, назвалась религиозной, записалась в альтернативную воинскую службу и работала под руководством Пинхаса в Управлении Древностей. Под самый конец службы – год назад – они поженились.

– А ты жениться не собираешься? – спросила Сарит.

– Собираюсь, но чуть позже, через год, а то и через два. К концу учебы, короче.

– И кто эта девушка?

– Ты меня не поняла. У меня нет девушки, но если я к тому времени случайно ни с кем не встречусь, то рав Исраэль сосватает мне подходящую спутницу жизни.

– Я бы так не смогла, – бросив на меня удивленный взгляд, сказала Сарит. – Странно, как это люди, совсем друг друга не знающие, потом могут уживаться? Мы вот с Пинхасом два года до свадьбы общались.

– Ну, это очень просто, тут хитростей нет. Когда основой жизни для обоих являются заповеди, то при взаимной симпатии и доброжелательном отношении все само получится, к тому же уступать друг другу их с детского садика учат. А мне вот другое странно, – в свою очередь удивился я, – как могут пожениться люди, даже хорошо друг друга знающие, когда один из них религиозный, а другой – нет.

Пинхас и Сарит переглянулись. Я вдруг обратил внимание, что Пинхас без кипы.

– Так ты что, Пинхас, снял кипу?

– Носить кипу, как ты сам знаешь, закон строго не обязывает. Мы прекрасно с Сарит договариваемся по всем галахическим вопросам и, как ты верно говоришь, самое главное – умеем уступать друг другу.

Ответ был уж очень уклончивым. Это меня насторожило. У меня возникло подозрение, что не столько Пинхас привил Сарит желание выполнять заповеди, сколько Сарит отвадила Пинхаса от строгого следования закону. Впрочем, поди знай, как Пинхас и раньше его соблюдал.

– Пойми, Ури, – заговорила заметившая мое смущение Сарит. – Мы с Пинхасом прежде всего ищем истину. Мы не хотим и не можем прикидываться и бездумно выполнять предписания, в которых не видим смысла. Пинхас разъяснил мне назначение некоторых заповедей, и я их стала соблюдать. Но главное, я с ним заново проштудировала ТАНАХ и кое-что из истории еврейской мысли. Согласись, что лучшего учителя, чем Пинхас, трудно представить. А Бог ко всем людям одинаково близок: и к соблюдающим, и к ищущим, и к светским.

– Зачем же Он тогда в ТАНАХе требует от евреев неукоснительного соблюдения заповедей и даже предписывает смертную казнь отступникам?

– Ури! – запротестовал Пинхас, – ты сам прекрасно знаешь, что все не так просто и что практически невозможно никого осудить на смерть из-за невыполнения заповедей. Это было совершенно немыслимо даже во времена Храма. С другой стороны, согласись, что те, кто ревностно выполняют заповеди, вполне могут разорвать отношения с сыном, который женился на светской женщине, и даже сидеть по нему семидневный траур, как будто он умер.

– А что, твои родители так поступили?

– Что за глупости! Да и кто сказал, что Сарит светская!

– Вот именно, Ури, – кивнула Сарит. – По-твоему, нет на голове тряпочки – значит, светский, есть – значит, религиозный? Это просто смешно. Да, я не ношу платок, а Пинхас кипу, но это не значит ровным счетом ничего. Как и то, что я зажигаю субботние свечи, а Пинхас делает киддуш.

– С последним позволь мне, Сарит, не согласиться, – это все-таки что-то значит. Но вот видишь, ты сама призналась, что ты не светская, а двум религиозным уже нетрудно найти общий язык. Поэтому я и говорю, что между светскими и религиозными существует пропасть, которую только очень смелые люди готовы разместить в собственной спальне.

***

Как-то в начале лета я сидел в кафе недалеко от Русского подворья. Фалафели были уже съедены, я потягивал ледяную воду и просматривал материалы по предстоящему экзамену по электронике.

– Можно присесть? – услышал я веселый голос с арабским акцентом. Стул, пустующий возле моего столика, отодвинули.

– Халед! – обрадовался я. – Как поживаешь?

– Признаться, с тех пор как Арафат въехал в сектор Газа, неуютно себя чувствую. Ты в тот день смотрел телевизор?

– Всего несколько минут и выключил. Слишком тошно стало.

– А я, представь, когда это происходило, был в гостях у друга, у которого антенна двадцать каналов принимает. Мы их все перепробовали – и повсюду эта рожа.

– Да уж. Недавнее возвращение Солженицына в Россию куда меньше внимания привлекло, – согласился я.

Отношение Халеда к палестинскому делу мне было хорошо известно, и все же для меня оказалось неожиданным встретить в его лице такого решительного единомышленника. Несколько раз я пожалел, что Рувен его не слышит.

– Я не встречал ни среди сторонников, ни среди противников Арафата палестинцев, которые бы могли вообразить, будто бы он намерен жить с Израилем в мире. А вы ему поверили! Почему? Какая тому может быть рациональная причина?

– Ну, причина, положим, ясна. Запад давно признал ООП легитимной организацией, на Израиль давили десятилетиями… Вспомни, Арафату все сходило с рук: и уничтожение десятков тысяч ливанских христиан, и захваты самолетов. Сам Рейган предоставил Арафату дипломатический иммунитет, хотя располагал записью радиограммы, в которой Арафат лично отдает приказ расстрелять взятых в заложники американских дипломатов. Видно, Рабин решил, не отставать от моды.

– Мода эта была от прошлого сезона. После войны в Заливе про Арафата все позабыли, да и интифада выдохлась. А теперь благодаря Рабину, он чуть ли не Мессией считается.

В тот день Халед рассказал многое и о себе, и о своей семье. Оказалось, что его прадед был замучен людьми Фейсала Хусейни за то,что продал землю евреям. Это был участок, на котором сейчас стоят еврейские дома в районе Неве-Яаков. Прадед Халеда был близок к Раджубу Нашашиби, тогдашнему мэру Иерусалима, который поддерживал евреев и враждовал с кланом Хусейни. А дед Халеда рассказывал ему, что во времена британского мандата при всем терроре не было ни одного араба, который бы спорил с тем, что евреи возвращаются на свою землю по праву.

– В Коране ясно сказано, что земля Израиля принадлежит евреям, – пояснил Халед. – Потребовались десятилетия, чтобы перетолковать эти ясные слова в противоположном значении.

– Как же это удалось?

– С другого конца зашли. По одной версии, палестинцы – это потомки хананейских народов, по другой – истинные евреи, то есть потомки иудеев, принявших ислам. Так что по любому, палестинцы оказываются истинными наследниками этой земли, а евреи выходят не имеющими корней европейскими колонизаторами.

***