Отдохните, сударыня!

– Из самана. Новый материал, типа керамики, когда застынет. Правда, стынет три года.

– Ах вот, значит, как! Дома у вас из новейшей керамики, заграничной, небось. А на работе пусть возгораются? Уж переделайте, пожалуйста, и здесь на правильные. Керамику мы учили. Я посмотрю в инструкции, какая у вашего самана степень опасности, – пообещала Яна Михайловна и записала что-то в свою книжку.

– А это что? Какая-то органика! Пищеотходы с мусором!

– Это еда. Сейчас тут будет обедать наш Василий, он пока курит.

– У вас курят? – с надеждой оживилась Яна Михайловна. – А где?

– Он ходит на завод в специально отведённое место, – соврал я, чтоб она не заглянула за угол здания.

Тут появился Василий.

Надо сразу сказать, что Василий – гордость нашего предприятия. Высокий красавец с мастеровитыми руками и доброй, любвеобильной душой – такие люди не могут не нравиться женщинам. Я как-то писал о его единственной неудаче, когда он не понравился местной негритянке. Ну так у Василия зуб тогда болел. А вот если б не зуб…

Когда женщины видят Василия, они мгновенно беременеют.

С Яной Михайловной произошло чудо: погоны на её форме превратились в какие-то кружевные фестончики, а сама она приподнялась в своих казенных туфельках, как будто на них появились неуставные высокие каблуки. По инерции её меццо-сопрано ещё успело спросить у меня:

– А это что? – но в последнем слове уже само собой перешло на «роковой». – Опилки!

«Коленки! Боже, у меня сами собой подгибаются коленки! А я мелю тут эту дурацкую чушь про опилки», – перевёл я на сценический язык её реплику. А вслух кротко сказал:

– Это стружка, Яна Михайловна.

– Между прочим, железные опилки горят, – сообщил нам роковой голос Яны Михайловны, и мне опять послышалось: «Аркадий! Я вся горю! Спасите меня, о бездушный…»

Василий, услышав голос, блеснул глазами и поправил какой-то гаечный ключ в брючном кармане комбинезона.

– Опилки? – удивился я. – Быть не может! Давайте подожжём.

– Вот вы смеётесь, Юрий Афанасьевич, – сказал неожиданно Василий, пожирая блестящими глазами Яну Михайловну, – а я поджигал.

«Заставлю вражину после работы поджечь его собственную “Ниву”», – пообещал я себе.

У забеременевшей пять минут назад Яны Михайловны от счастья тут же начались схватки:

– Нас учили, Юрий Афанасьевич, что опытный рабочий всегда знает о пожарной опасности больше своего начальника.

Тут Василий посмотрел на моё лицо и что-то увидел там.

– А нет, Юрий Афанасьевич, я спутал. Это я магниевые опилки поджигал.

Я облегчённо выдохнул:

– Вот когда начнём делать еропланы, Яна Михайловна, – а они сплошь из магния – мы Вас пригласим что-нибудь поджечь. Там много чего можно утворить таким пироманьякам, как наш Василий… – я значительно посмотрел на умника.

– Обязательно приеду, и мы с Василием зажжём, правда, Василий? Кстати, Василий, раз Вы курите, у Вас должны же быть спички. Где Вы их держите?

Я показал Василию из-за спины Яны Михайловны кулак.

– Всё, бросил только что. Выкурил последнюю, выбросил пачку и спички.

– Жаль, – сказала Яна Михайловна и временно приостановила схватки. – Может, хоть пару спичек завалялось в кармане?

Такое рвение понравилось бы её начальнику, но не мне как проверяемому.

– Что же тут жаль, Яна Михайловна, – вмешался я, – человек, наконец, бросил курить. Радоваться надо. Василий нас каждый день этим радует…

– Посмотреть на Вас, да ещё в форме… каждый бросит, – добавил Василий и ещё раз повёл глазами по фигуре Яны Михайловны. – Да я бы и без формы… бросил…

Размякшая Яна Михайловна приняла это за комплимент. Она благодарно посмотрела на Василия и её, видимо, временно отпустило:

– Так, я тут у вас всё осмотрела, у вас четвёртая степень, самая неопасная. Василий, помогите мне переступить через эти, как Вы их зовёте, г… листы.

Рука Василия приняла кисть пожарного инспектора, и я услышал гул и треск возгорающегося пожара.

– Спасибо, Василий. Жаль, мне пора.

– И мне тоже, – сказал Василий.

– Ему тоже пора? – с надеждой спросила у меня Яна Михайловна.

– Нет, ему тоже жаль, – ответил я строго. – Ему жаль, что ещё три часа рабочий день как-никак.

– Тогда я с Вами, Юрий Афанасьевич, мне надо с Вами кое-что по бумагам решить.

Я представлял примерно, о каких бумагах будет идти речь.

Тут Василий механически хлопнул себя по карману, как бы ища спички. По-моему, с этого момента он решил снова начать курить.

– Может, лучше с Василием? – предложил я, всячески оттягивая момент беседы с инспектором с глазу на глаз. – Вот он как раз в форме… В смысле, в фирменном комбинезоне. По-моему, в правом кармане у него что-то выпирает, и кажется, спички…

Яна Михайловна заворожённо разглядывала правый брючный карман, не распознавая в округлой выпуклости на ткани угловатости спичечного коробка. Василий демонстративно вынул из кармана гаечный ключ. Выпуклость не исчезла.

– Но ведь он сказал, что бросил курить, – задумчиво напомнила мне Яна Михайловна. Подтверждая эти слова, Василий вынул из кармана второй ключ. Впрочем, выпуклость не исчезла и всё так же притягивала взгляд Яны Михайловны.

«Ладно уж, не буду поджигать его “Ниву”», – мысленно смилостивился я, а вслух предложил:

– Может, обыщем его карманы?

– Ещё чего, – с сожалением отвела, наконец, взгляд от молодецкого кармана Яна Михайловна. – Нет, это с Вами вопрос, Юрий Афанасьевич. Вы же отвезёте меня назад?

– Обязательно и с удовольствием.

Мы попрощались с Василием. Василий долго тряс руку Яны Михайловны, пока она, наконец, окончательно не родила:

– Хорошо тут у вас. Люди приветливые. Пожалуй, я к вам буду почаще наезжать.