Отдохните, сударыня!

«Сантехник, Клава, в сапогах рождается, – пояснял Василий. – Банкир – в рубашке, топ-модель – в бикини, дальнобойщик – тот сразу с рулём в розовых ручонках. А сантехник – в резиновых сапогах с отвёрнутыми голенищами. Вот так-то, любовь моя!»

Он садился за стол и по-хозяйски требовал борща – очень любил борщ. Из-за этого Клавдия, несмотря на ворчливые протесты Леонтия, круглый год варила борщ: а вдруг Василий заглянет на огонёк.

В последнее время Василий что-то стал отлынивать от свиданий. «Может, что не так с борщом?» – беспокоилась Клавдия и выспрашивала у подруг новые рецепты.

Как-то так выходило, что если она сейчас наберёт номер Василия, то получится, что её девичья гордость сломлена. Она звонит!.. Это Она перед ним заискивает. Но, с другой стороны… Протечка-то у них в подъезде! Вот-вот до их квартиры достанет. Нет, как квартиросъёмщик она имеет право требовать!

– Алло, это ты? – робко спросила в трубку.

– Клава, я в подвале, у вас в доме потоп! Тут плохая связь!.. Погоди, сейчас я тебе перезвоню на мобильник!..

– Только не на мобильник!.. – пискнула Клавдия мышиным голосом, но было поздно.

В квартире загрохотали молнии, а из ванной послышалось журчание воды.

Искусственный интеллект, вдохновлённый женщиной, тупо исполнял свою миссию, распространяя волны машинного добра и захватывая в неумолимые тенёта всю планету.

Разноцветное лето

Лето, увы, подходит к концу. Число загорелых женских ножек превысило число бледненьких.

По крайней мере, на одну – точно: соседка моя по площадке Лена сняла гипс с правой ноги. Теперь ходит по городу только правым боком к солнцу, чтобы розовая весенняя нога догнала левую августовскую.

В магазин идёт утром, пока солнышко на восходе и светит с правильной стороны. А из магазина – дожидается заката.

Муж Виталик недоволен. Скорость пребывания Лены в магазине (500 рублей в час) со снятием гипса не изменилась. А вот время расширилось, что, конечно, повлияло на результат и заметно отразилось на семейном бюджете. Этот факт был им отмечен на кухне в ежевечернем бурном экономическом обозрении.

Чтобы показать, кто в доме хозяин, Виталик решил сгонять жену за пивом. Выгнал Лену пораньше, с рассветом. А пришла Лена, понятно, когда выходной, собственно, уже пропал.

Пора было прекращать эту погоню за летом. И Виталик ночью, пока жена спала, выкрасил ей правую ногу марганцовкой. Операцию продумал тонко: мазал подогретой, чтобы не проснулась. Но не попал в задуманную концентрацию. Увидев утром разноцветные ноги, Лена громко опечалилась: теперь левой ноге надо было догонять правую.

Новая разница сильно вмешалась в их летний быт. Уже неделю моя соседка уходит из дому на закате. Говорит, в магазин. А приходит на рассвете. Вроде бы из магазина, так как приходит с пивом – Лена не забывает, зачем вышла.

Так что пиво теперь у Виталика по утрам, что его вполне устраивает.

Диссертация, унитаз и пистолет. И Karcher!

Глава первая

Леонтий Викентьевич спешит домой

Леонтий Викентьевич шёл домой с намерением твёрдо заявить сегодня о разводе. Долее терпеть безобразия он был не намерен.

Собственно, безобразий никаких и не было. Просто ничего не было. Семейной жизни не было. Жена Валерия не хотела работать – целыми днями пилила ногти, смотрела ток-шоу и жевала пиццу, заказанную по телефону. Причём, себе Леонтий Викентьевич заказывать пиццу обязан был сам, по приходу домой. Вся семейная жизнь была сплошным безобразием.

Но сегодня был особый день, когда можно было ставить точку на любом безобразии: сегодня Леонтий Викентьевич нёс домой переплетенную в типографии диссертацию, что означало переход на новую ступень жизненных иллюзий.

Автобус, вынужденный уступить ему путь на переходе, мстительно обдал сизым дымом и, недовольно урча, поехал дальше по своему маршруту. Из облака дыма материализовалась цыганка непонятного возраста, в помятых цветастых юбках, и, звеня многоэтажным монисто, предложила:

– Ай-ай-ай, какой красивый молодой человек, а какой сердитый! Дай погадаю!

– Я прошу Вас не испытывать моё терпение, любезная, – отмахнулся было Леонтий Викентьевич.

– Вижу, вижу, красивый, к ней идешь. Пожалей ты её, непутёвую.

Леонтий Викентьевич поразился, как слова цыганки были созвучны его мыслям.

– Настоятельно прошу оставить меня в покое, – сказал Леонтий Викентьевич, но уже не так твёрдо.

– Любит она тебя, красивый, ой как любит! Лучше убей её. Ей будет приятно, что ты настоящий мужчина.

Леонтий Викентьевич отшатнулся.

– Это я тебе говорю, я знаю. Купи вот это, оно тебе пригодится.

Она приподняла одну из своих многочисленных юбок и вынула из-под неё пистолет. Пистолет был маленьким и чёрным, неизвестной Леонтию Викентьевичу модели.

Как и все не служившие в армии мужчины, Леонтий Викентьевич обожал оружие и даже любил пострелять в тире из воздушки по зайчикам и танкам, но никогда не стремился иметь в доме ничего стреляющего. Однако тут нашло на него какое-то затмение. Всё-таки эти цыганки умеют охмурять людей, да так ловко, что куда нашему правительству.

Леонтию Викентьевичу дали подержать вещь. Пистолет ещё хранил тепло цыганкиного тела и от этого тепла казался живым и близким, будто принадлежал Леонтию Викентьевичу ещё с детства.

«А почему бы и нет?» – сказал сам себе Леонтий Викентьевич и полез за деньгами.

– Смотри, дорогой, – цыганка выхватила бумажник из его оторопелых рук, – беру ровно столько, сколько стоит это ружьё.

– Это пистолет, – уточнил Леонтий Викентьевич.

– Ах, стреляет и стреляет… – отмахнулась цыганка. – Смотри на меня внимательно, не моргай!

Она отсчитала купюры и вернула бумажник Леонтию Викентьевичу. Возвращала с видимым сожалением.

Потом, отойдя подальше от окутавшего его морока, Леонтий Викентьевич не обнаружил в бумажнике, кроме суммы, обговоренной за пистолет, ста двадцати долларов различными банкнотами, двух кредитных карточек (впрочем, почти иссякших) и обручального кольца, которое давно уже не налезало на нужный палец, а на мизинце носить ему не разрешала жена Валерия.

«Значит, это знак, – решил Леонтий Викентьевич, – развожусь». И не стал жалеть о кольце, а твёрдой походкой двинулся к дому.

Глава вторая

Валерия Львовна принимает ванну

Валерия Львовна набрала ванну, плеснула специального шампуня с перламутром и блёстками и принялась нежиться в розовой пене, представляя себя человеческим зародышем в материнской утробе, где-нибудь так на седьмом месяце.

Температура воды способствовала.

Сегодня она решится на главный разговор с мужем. Да, она никчемный человек, неумеха и растерёха. Но ведь можно, в конце концов, и сыграть роль терпеливого инструктора при живой жене, обучить чему-нибудь. Например, у неё получается неплохая яичница. На основе яичницы другие жёны готовят кучу блюд – ей рассказывали. И она сможет… кучу.

Она хорошо рисует. Леонтий просил проиллюстрировать его диссертацию, там что-то про зверей. Она нарисовала кучу зверья, но он почему-то забраковал всех. Орал, что у неё не звери, а зверушки, все какие-то игрушечные и травоядные. Даже крокодилу хочется бросить в пасть яблоко и погладить по мокрой спине. Не говоря уж о плюшевых волках и тиграх. А ведь мир суров и непреклонен. И вот тебе очередное, последнее задание: займись собой. Стань красивой. Привлекательной. «Ведь женился-то я когда-то на тебе почему-то». Почему? А это вопрос к тебе, милая…

Валерия Львовна знала, что у неё есть привлекательные места. Она поочередно вытянула, любуясь, сначала левую ногу, потом правую. На фоне розовой пены они были вполне ничего. Даже, помнится, она слышала, как сосед Виталик однажды сказал своей жене Лене, когда они разминулись с Валерией Львовной на лестнице, и он думал, что она уже не слышит: «У этой зачуханной лахудры заметны только ноги…» Далее соседи захлопнули дверь своей квартиры, и Валерия Львовна не могла слышать продолжения. А вот автор слышал, и полная фраза Виталика звучала так: «…У этой зачуханной лахудры заметны только ноги, да и те ей по блату выдернули из чужой…» Нет, пусть будет «…из чужого тела». Автор не может дословно воспроизвести Виталикову фразу, от какой части чужого тела были отторгнуты вышеупомянутые ноги, так как дал слово не употреблять рискованных терминов, как бы ни были они уместны и точны. При этом автор надеется, что и читателю не до таких мелких подробностей.