Клад монахов. Книга 2. Хозяин Верхотурья

– Дашка, енто ты? – услышала путешественница родной голос отца, пытаясь понять по его интонации, в каком настроении тот находится. В голосе отца явно слышалась тревога. – Иде тебя черт носит? Тута тобе усе обыскалися…

– Открывай, батюшка скорей: со мной гость! – Дарья сама удивлялась себе: еще утром, встав ни свет, ни заря, обреченно ожидая большого позора, решила умереть, после того как поговорит с Сысоем, к концу дня стала совсем другой – решительной, сильной и спасающей раненного монаха. И такая себе даже нравилась! И все-таки последние слова отца задели за живое.

– Кто? – по больному резанула приятно мысль. И легко закружилась голова. – Неужто Сысой? Одумалси, паразит. Значит, все-таки любит!.

– Как кто? Подружка твоя, Варька. – отец все еще пытался разглядеть гостя и не заметил, как покраснела дочь – будто кто-то невидимый вылил на нее ушат холодной воды, вернув ироничное настроение. – Ага, дождесси! Бут тобе Сысой вертатьси, как бы не так!

– Ну, и чо ей надоть? – жестко по-мужски произнесла искательница приключений: сейчас она сознательно мстила всем мужикам за то, что один из них так подло предал ее. Но другая мысль заставила ее замереть. – Варька! А чо, ежели Сысой решил передать чо-то с ей? Могет, ен передумал и ишшет ее? И с тревогой и надеждой стала ждать ответа отца.

– Да она хотела тобе передать, мол, лабута, твой Сысойка, да подлец! Бросил усех и ускакал с кем-то из начальства в Катеринбурх. Вроде даже насовсем! – последние слова, внимательно рассматривая бледного Терентия, отец Дарьи произнес с особым удовольствием. – Ну, чо я тобе говорил? Дерьмо, твой Сысой!

Он Сысоя ненавидел лютой ненавистью, но ничего с ним не мог поделать. Кроме того, подспудно ощущал, что ненависть была взаимной.

– Он такой же мой, как и твой! – жестко отрезала Дарья. – Все, топерича отступать некуды!

И слезы невольно навернулись на глазах. – Помоги-ка мене лучче: вишь, раненай!

Анфим Захарыч с удивлением смотрел на длинноволосого мужчину с козлиной бородкой в одежде красногвардейца, почти висевшем на Дарье.

– А енто ишшо кто таков? – проведя свечкой около лица Терентия, ехидно усмехнулся. – Ли-кося, кажись, монах… Тока в одеже красногвардейцев! Ну, Дашка, ты даешь!

– Вы, папенька, вот што… Попусту-то не болтайтя тово, чо не знаетя! – Дарья деланно рассердилась. И все-таки не смогла скрыть от отца довольную улыбку. – Молодец, батя: быстро раскрыл ее уловку!

Но скоро на место удовлетворения от проделанной работы пришли другие мысли, и Дарья сдвинула к переносице брови. – Как жа, ежели ен так быстро раскрыл, то и другия смогут?! Надоть побыстрея сбрить бороденку, да остричь волосы!

Но, чтобы снова навести тень на плетень, вытащила из кармана Терентия-Семена бумагу и подала ее отцу. – Красногвардеец ен раненай! Вот и бумага на то имеетси. На той стороне нашла: тама и ранили!

– Угу… – Анфим Захарыч было, рассмеялся в кулак, но, увидев сурово сдвинутые брови Дарьи, тут же кивнул головой. – Ну, ладно, мне-то чо… Ваше дело молодое! По мне, уж лучче монах, чем энтот вурдалак Сысойка.

И уже по-деловому предложил. – Устала, небось? Давай-ка, дочка, помогу тобе!

Затащив почти совсем обессилевшего от потери крови Терентия– Семена в дом, отец начал помогать дочери.

– Дай-кось гляну на рану-то… – Он наклонился к ноге монаха: распухшая и бело-голубая, она все же еще была жива. – сказалась помощь Дарьи. – Ну, ни чо, дочка, подымем! Вот тока шибко оброс красногвардеец-то. Да бороденка жидковата… Ну, ни чо, подправим! Тока надоть срочно температуру сымать: как ба не помер… Ишь, как горит?!

И, подмигнув заговорщически дочери, пошел за ножницами.

8

Конец октября 1918 года, г. Верхотурье.

– Ну, чо, Семен, проснулси? – Терентий сразу-то и не понял, что эти слова относятся к нему. Круглое лицо Дарьи выплыло откуда-то из тумана: от тона и улыбки ее Терентию-Семену даже стало как-то невероятно хорошо и спокойно. – Эк тебя прихватило: три дня бредил! А чо болтал?! Чо болтал! Но топерича усе – очухалси…

– Кто болтал? Чо болтал? – испуганно произнес Терентий-Семен. Хуже острой стрелы пронзил страх. – А вдрук разболтал про клад? Али про то, как убил настоятеля и монаха? Сердце закололо, а руки заледенели.

– Как чо? Про коров, да про коров… – усмехнулась Дарья: она-то прекрасно поняла всё из того, что услышала от монаха. И про клад, и про настоятеля… А сейчас раздумывала на тем, как бы это получше использовать. – Сказать ему или нет? Нет, пока не скажу… Но намекнуть бы не мешало! Мало ли? Авось да понадобитси. Топерича с ем можно делать усе, чо хошь!

Но для проверки, так это или нет, добавила. – А ишшо болтал про то, как шел по подземному ходу!

Терентий-Семен замер и беспомощно посмотрел на спасительницу. Да и сама Дарья тут же вспомнила, как два дня назад приходила к ней Варька и долго рассматривала Терентия-Семена, тихо сопящего на тахте. Потом, лукаво посмотрев на подругу, тихо ей шепнула на ухо: «Жени ево, Дашка, на себе! По роже видно – мужик-то ласковай! Не то што тот гад!» Варька даже не стала называть его имя, но Дарья и без этого знала, к кому это относится.

Ей и самой уже однажды приходила такая мысль, но после наущения подружки решила все более детально обдумать. А после того, что слышала во время бреда монаха, и вовсе не сомневалась в успехе дела. Отец, как всегда, дневал и ночевал в сторожке. Никто, кроме неё, его бред не слышал, так что сохранение тайны зависело только от нее. Вот и сейчас они были в доме одни. И все-таки вот так бессовестно по-сысоевски загонять в угол монаха ей не хотелось.

– Слышь, Семен! – Дарья села на тахту рядом с монахом и придвинулась так близко своей полной грудью к нему, что тот тут же ощутил тепло и почувствовал запах женского тела. У него даже перехватило дыхание. Сглотнув, он уставился сначала на ее упругую грудь, а потом на лицо, по которому блуждала легкая усмешка. Истолковав по-своему движения его кадыка, хозяйка встала и ушла, а через несколько томительных минут появилась у тахты больного с чашкой похлебки и ложкой.

Без лишних слов зачерпнула похлебки и начала кормить его как маленького с ложечки. Монах, давно не евший ничего за время болезни, почувствовал как живительная жижа начала свой путь, отогревая его душу и тело. Взгляд его то и дело попадал на голое тело выреза Дарьиного сарафана. Сначала он смущался и отводил свой взгляд, потом перестал смущаться и глядел, почти не отрываясь, на ее грудь. После того, как хозяйка перехватила его взгляд, она усмехнулась и спросила в открытую. – Ну, как я тобе, нравлюсь?

От этого вопроса Терентий-Семен даже поперхнулся. Дарья засмеялась и тихонько стукнула его по спине.

– Ну, дак как, хошь женитьси на мене? – по тому, с какой угрозой прозвучали эти слова, Терентий-Семен вдруг сделал вполне ясный вывод. – Она все знает!

И еще больше растерялся. Дарья же впилась в него своими глазищами. – Ну-ну, давай, монах чертов, только откажися… И я тута жа отдам тобе красным! Пушшай разбираютси, кто ты есть на самом деле!

У Семена закружилась голова. С одной стороны полезли мысли. – Эх, жанитьси ба на такой бабенке, как Дарья, да завести семью, да жить в свое удовольствие!

Терентий-Семен даже прикрыл глаза. Но тут же пришли сомнения – Дак как тоды быть с монашеством? А вдруг Всевышний накажет за то? Но ить не наказал жа? А как быть со свободой? Ить тока и вдохнул ея… Кака, свобода? Вон она как сказала: бредил, разболтал… И про клад знает, и про настоятеля… Какая уж тут свобода: к стенке не те, так энти поставят за то… Уж лучче рядом с такой бабенкой! Ишь, какая мягкая и сладкая…

Снова сглотнул слюну и хрипло произнес. – Хочу…

Теперь уже Дарья кормила его с ложечки как своего, родного, совсем не стесняясь и намеренно, то и дело, слегка оголяя грудь. А когда тот поел, взяла его руку и положила прямо на нее.

Терентий глубоко вздохнул, почувствовав упругое полушарие, совсем ошалев от сладких мыслей. – Уж лучче енто, чем кандалы тюремныя!

– Да ты не боись: я отца Георгия позову – он хороший знакомый мово отца. Дома нас и обвенчат безо всякова… – по-своему истолковала Дарья его вздох. Но тут к ней пришла иная версия и хозяйка нахмурилась. – Али мене сходить к красным и сказать имя, кто ты есть на самом деле?

Терентий-Семен вздрогнул и резко оторвал руку от теплой груди. Теперь он уже не решался снова положить ее туда же, хотя и хотел. Холодный пот ручейком побежал по спине. – Да ты чо тако подумала? Я ж сокласнай! Тока мене ишшо трудно пока ходить…

– А-а-а, а, а я-то подумала… Значит, все дело в ноге? – видя, как усердно монах качает головой, Дарья усмехнулась. – Да ты ж дружок-от, видать трусоват не в меру… Ну, чо ж, выбирать-то не приходитси: уж какой попалси!

Выглянув в окно, увидела как отец подходит к дому, махнула ему рукой и направилась к дверям. Все это время она презирала себя за то, что вот так, грубо, по-сысоевски, женила на себе мужика. Но при встрече с отцом уже остановиться не смогла, рассказав ему свой взгляд на все происходящее, и направила к священнику.

– Отец-то ужо пошел за священником… Ты как? Надоть ить одеватьси. Я одежонку-то твою, красногвардейску, постирала и да залатала. И не забудь бумажонку-то, а то ить не поверют. Не забыл? Ить ты топерича Семен Колобов!

Терентий покорежился: чувствуя, что делает нечто духовно противозаконное, но ведь он спасал свою шкуру. – А чо? Жистя дороже… Куды ж топерича деватьси: придетси жанитьси. Ну, не на карке жа, а вон на какой баской дефьке!

И облизнулся, представив, как исцелует ее справную фигуру от головы до ног.

– Ишшо успеешь! – перехватив его взгляд, улыбнулась Дарья: она прекрасно видела, как пожирал ее фигуру глазами будущий муж. – Вот, женисси, тоды и делай, чо хошь, а пока глотай слюнки, миленькай!

Неожиданно Дарья поймала себя на мысли, что легко и с удовольствием назвала Семена «миленький»: почему-то раньше она думала, что никогда к этому монаху у нее не появится симпатия.

Анфим Захарыч предупредил Варьку и привел отца Георгия очень вовремя. Дарья уже успела одеть Семена и переоделась сама, а Варька, прибежавшая сразу же после прихода отца подруги, стояла рядом с ней, то и дело шептала что-то подруге на ухо, играя своими густыми бровями, и улыбалась. Дарья только успевала отмахиваться от ее слов, как от надоедливых мух.

Обвенчали их быстро и просто: ни у кого даже не возникло никаких сомнений, что все подстроено. Дарью вел к венцу отец, а Семена – Варька. Отец Георгий, взяв руки Дарьи и Семена, сложил их, спросив при этом их согласие и, особенно не досаждая молитвой и церковным порядком, объявил их мужем и женой. Считая свою миссию выполненной, он сел за стол вместе с Анфимом Захарычем и Варькой, выпил изрядную порцию кумышки и закусил, взял с собой в качестве платы литровую бутылку этого зелья, маленького поросенка, которого все-таки заставил его взять хозяин, и, распевая песни, удалился домой.

Семен от кумышки захмелел быстро: хоть он и наелся того, что было на столе до отказа, но мутная, обжигающая жидкость все-таки взяла свое. Он едва понимал все то, что проделывали с ним Дарья и Варька, хихикая и издеваясь, когда затаскивали на сеновал. Семен был счастлив: все мысли его были заняты только одним… Варька, подмигнув подружке, пошла домой.

– Ну, муж мой, Семен Колобов, бери свое! – Дарья горько усмехнулась, понимая прекрасно, что здесь всё шито белыми нитками. Но ради будущего ребенка, она должна доиграть свою партию до конца… Поэтому быстро разделась и легла рядом на душистое сено.