Клад монахов. Книга 2. Хозяин Верхотурья

На всякий случай оглянулся: нет ли этого Лешака поблизости? И вздохнул с облегчением. – Нету…

Но, подумав, что этого мало, решил перекреститься на всякий случай, услышав. – Все-е-ё, пропал ты…

Терентий от страха дрожал всем телом, зуб на зуб не попадал. Мало того, что он каким-то невероятным образом успел ухватиться за корни ели и подняться вверх по сплетениям корней, спрятавшись в них, так теперь приходилось висеть почти в горизонтальном положении. Почти в полузабытьи от страха, увидев свою кровь, и сам толком не понимал, почему повторял последние слова красногвардейца.

Надо ж было так случиться, что красногвардеец, озадаченный наличием Лешака, решил рискнуть и посмотреть вниз, под корни ели. Уж лучше бы он этого не делал!

Как только глаза красногвардейца увидели черное лицо с грязно– глиняной козлиной бородкой и всклокоченные и торчащие в разные стороны от высохшей грязи волосы, грязно – глиняные лохмотья рясы, он вздрогнул и от страза съежился. – Лешак! Точно, Лешак! Господи, спа-а..

Отпустившись одной рукой, чтобы перекреститься, он не удержался и с криком: «А-а-а…» полетел вниз, потому что вторая рука не смогла удержать его…

– У-у-у, лихоманка тя забери! – это вышедший из хода Сысой, услышав крик своего бойца, задрожал всем телом – Ух, и хреновое енто место! Лихое… То монахи, то лешие…

И начал скручивать дрожащими пальцами новую козью ножку из махорки, стараясь хоть как-то унять дрожь. – Слышь, Рюмкин, давай-ка, иди… Чо стоишь? Иди и разберися, чо он там… орёт!

– Ага, как чо – так сразу: Рюмкин иди! Рюмкин бери! Рюмкин стреляй! – заворчал испуганный криком напарник и перекрестился. – Вона как там страшно: Семен ить здря не заорёт!

– Ну. ты ишшо у мене поховорь! – Сысой наконец закурил. Ароматный запах распространился по всему телу, туманя голову и приглушая страх. – Лучче сам иди, а то…

Рюмкин, быстро сообразив, какая смерть раньше наступит, ворча поднялся с травы и, ругаясь себе под нос, пошел в строну обрыва.

Но и в этот раз Сысою не дали все спокойно обдумать: почти прямо за его спиной появилась Дарья и на этот раз почему-то она была совсем не похожа на себя обычную…

Дарья медленно шла лесом из сторожки отца домой, решив сократить путь. Жизнь ее с появлением этого рыжего черта Сысоя так радикально изменилась, что она уже отрешенно и бесцельно жила все последнее время. Думы, одна горше другой, наполняли бедную девичью голову. – Чо сталось со мной? Я ли енто? Иде ж моя девичья гордость и честь?

На эти и некоторые другие вопросы она никак не могла найти ответа, после того, как Сысой изнасиловал ее и сломал всякую волю к сопротивлению. Пожалуй, сейчас она больше всего была похожа на айсберг: верхняя часть, которая была над водой, еще как-то жила и сопротивлялась, а нижняя часть, бывшая под водой, была заморожена и как бы мертва. По сути дела, ей было уже все едино, что с нею будет, что с ее телом сделает этот проклятый Сысой, что скажут о ней ее знакомые… Это состояние почти полного безразличия, охватившее все ее подводную часть, все больше и больше распространялось и на надводную…

А сегодня она обнаружила, что не наступили месячные, которые должны были наступить еще неделю назад. К тому же ее начало рвать, да потянуло на солененькое… Что это значило, Дарья не хуже всех женщин знала. Вот и потянуло к отцу, да на свежий воздух. А когда не нашла его в сторожке и пошла домой, издали увидела небольшую группу вооруженных людей, среди которых был и виновник ее теперешнего состояния.

Злость на него накатила сама собой, ища выход. – Ежели не женитси, убью его или себя!

Именно поэтому и появилась Дарья за спиной у Сысоя, но оказавшись рядом, решительность ее куда-то улетучилась.

– Сысой… Ты меня слышишь? – Дарья, увидев отрешенно-злое лицо Сысоя, пришла в полное смятение, но все же решила и дальше попытать счастья. – Слышь, Сысой, чо я тобе скажу…

Сысой оглянулся, посмотрел на Дарью как на пустое место, и снова отвернулся.

– А, это ты, кукизка… Чо тута? – казалось, неудачи последнего дня сломали несокрушимого Сысоя, но это было вовсе не так. Вдруг откуда-то нахлынула злость на все: на монахов и полковника, на своих бойцов, на Дарью с ее отцом, которая к тому же сбила его с какой-то важной мысли. – Ты ишшо долго буш бехать за мной? Тобе чо, мало прошлова раза, курва ненасытная? Ну, дак я энто тобе устрою: весь отряд через тобе пропушшу! Ты ентова хошь? Чо прилипла как банный лист? Пошла домой! Все дефьки как дефьки – по домам прячутси, одна ты, курва ненасытная, за мужиками моташша, да ложисся под кажнова!

Дарья вспыхнула как огонь в костре, когда его разворошишь.

– И енто ты, рыжий черт, мене енто говоришь? – неожиданно для ее самой, последние слова растопили обледеневшую подводную часть Дарьи. Она вцепилась своими крепкими руками в его рыжие волосы и начала с силой мотать непокорную голову из стороны в сторону, приговаривая. – Паразит, вонючо рыло, морда рыжая, сволочь проклятая! Да штоб ты сдох под забором, курошшуп хренов!

Сысой взвыл, схватился за голову, потом за руки, изловчился и вырвался из ее рук. Гнев на то, что какая-то баба может себе позволить делать больно ему, Сысою, яркой вспышкой затмил разум. Ударив ее по лицу, он отшвырнул Дарью на пригорок.

Но и Дарью охватил гнев на человека, виновного во всех ее бедах, да еще оскорбившего ее. Вскочив на ноги, она бросилась на обидчика, не чувствуя боли. Однако Сысой уже был готов к нападению и ловко перехватил ее руки.

– На тобе, рыжий мерин! – и Дарья неожиданно для себя самой плюнула прямо в лицо Сысою. Лишь на минуту он отпустил ее правую руку. Но и этого было достаточно, чтобы та залепила ему звонкую пощечину. – Будь ты проклят! Я-то, дура, хотела тобе сказать чо-то очень важное… А топерича не скажу!

Сысой был ошарашен праведным гневом и взрывом темперамента покорной служанки и приятно обрадован: он снова узнал в ней ту самую Дарью – неистовую, сумасшедшую, готовую к безрассудному риску. Такую, которая нравилась ему больше всех баб. Что-то даже дернулось в нем… Но, вспомнив про досадное поражение, показал ей кулак и грозно двинулся ей навстречу.

Дарья и сама не поняла, почему все это так получилось, но была рада произошедшему. Рада, что всё, наконец, выяснилось. А самое главное, стало понятно одно: на Сысоя она может больше не рассчитывать! И на душе её возникло полное безразличие ко всему. Возможно, именно поэтому, видя, как Сысой с явной угрозой приближается к ней, она, запрокинув голову, громко рассмеялась, показывая ему, что совсем не боится его, лихо повернулась и завихляла бедрами на виду у Сысоя.

– От, дура! – крикнул ей Сысой, для большей убедительности повертев у виска пальцем. – У – у, дуришша чертова!

Дарья ответила ему непристойной частушкой.

Сысой плюнул со злостью на землю, чувствуя, как каждая новая Дарьина частушка бьет его по лицу все снова и снова.

Дарья пела злые частушки одну за другой, притопывая и вихляя бедрами, и чувствовала, как нахлынувший гнев уступает место чему-то новому, ей доселе неизвестному. К тому же она видела, что ее такое поведение даже внушает уважение Сысоя.

– Ну, чо тобе, ишшо? – победно крикнула она Сысою.

От какого-то непонятного хрипа красный комиссар оглянулся и увидел белого, как мел Рюмкина, который с раскрытым ртом тыкал пальцем в обрывистый берег.

– Да ховорь ты, лихоманка тя забери! – не на шутку встревоженный Сысой на минуту забыл о Дарье, чувствуя, что опять нарвался на неприятность.

– Он… Он… Тама! – только и произнес Рюмкин, с раскрытыми от ужаса глазами, продолжая показывать на обрыв, где прятался Терентий. – Готов…

– От дал нечистый мне помощничков! – возмутился Сысой, думая о Рюмкине и поворачиваясь к тому месту, на которое показывал боец. – А ну, ховорь толком! Хто хотов?

– Семен… Готов! – сказав самое главное и перевалив ответственность с себя, Рюмкин начал потихоньку наблюдать за Сысоем и Дарьей, чтобы правильней определить, чью занять сторону в ссоре мужчины и женщины. – А монах-то убег!

Сысоя словно подкинуло чем-то: бросив Дарью и Рюмкина. Он побежал к обрыву. То, что увидел, вызвало легкий приступ рвоты: в луже крови, напоровшись на острый обломок березы, торчавший из его груди, лежал под обрывам Семен Колобов. Плюнув с досады и махнув рукой на бойца, не оправдавшего надежд, Сысой повернулся и пошел назад. – Хрен с ём.. А монах? Да пущщай бехить! Как – нидь найду и ево… Щаз бы факел найтить…

Но тут на глаза опять ему попалась Дарья, с издевательской улыбкой глядящая на него.

– Ишшо раз ко мне подойдешь – башку сверну, поняла? – твердо произнес он. – Я чо тобе сказывал? Всё, ты свободна! Выходь замуж за ково хошь, поняла? Я тобе не любил и не люблю, поняла?

– Сволочь, ты, Сысойка, последня! Ли-кось, чо покажу! – и тут Дарья повернулась к нему задом, подняла высоко свой сарафан, нагнулась и показала голую задницу, крича. – На тобе, курошшул хренов! Штоб ты сдох, рыжий мерин!

Ее дикий хохот на мгновение ошеломил Сысоя. Однако он, подавив прилив стыда и сжав кулаки, броситься на нее не посмел. Да и было уже поздно: распевая похабные частушки про Сысоя, Дарья шла к воде…

– Ох, ну и баба! – восхищенно пробормотал Рюмкин, провожая ее взглядом и хихикая. – Ишь чо выдумала: комиссару… да задницу!

– Ты чо ржешь как конь, лихоманка тя забери! – Сысой, подкравшись к хихикающему Рюмкину, изо всех сил дал ему пинка под зад. – Хоть Дашке не смок, дак пушшай почитателю ее достенетца!

А вслух добавил. – Иди, ты у мене щаз нахохочесси!

Увидев злые глаза Сысоя, Рюмкин проглотил свой смех и, задрожав как осиновый лист на ветру, повернулся и побежал туда, куда указывал палец Сысоя, ворча. – Штоб ты сдох, рыжий мешок с дерьмом! Штоб к тобе твоя лихоманка и прицепилася! Штоб ты…

В подземном ходе они так и шли: впереди Рюмкин с факелом, за ним – Сысой с наганом. Между тем с каждым шагом уровень воды повышался, а свод понижался. Когда же вода стала им по пояс и факел высветил вокруг воду, подходящую к своду, Сысой остановился.

– Чо делать-то бум? – Рюмкин повернулся к комиссару.

– Чо… Чо… Нырять буш, понял? – в руках у Сысоя наган повернулся дулом к бедному Рюмкину, совсем растерявшемуся от приказа комиссара. Хоть времени прошло достаточно много с момента, когда Сысой испытал жгучий стыд от последнего поступка Дарьи, но злость на нее не ушла. К тому же добавилось полное поражение на поле боя – От сволочь, ентот Хришин! Ить надо ж такое изладить – затопил ход! Ну, как топерича мне попасть в монастырь? Эх, усе летить к чертям собачьим! А ишшо ентот издеватьси: вишь ли яму мою бабу стало жалко… Ну, погоди у меня!

И, толкнув в плечо Рюмкина, добавил. – Иди, паскуда, ныряй! Ишши ход…