Terra Insapiens. Книга первая. Замок

Маркус внимательно посмотрел на свой рисунок.

– Картину нельзя объяснять, – убедительно сказал он. – Если начну объяснять, начну придумывать… Мне так захотелось – рука сама потянулась к красному карандашу.

– Всё правильно, Маркус, – поддержал его Паскаль. – Искусство должно полагаться на интуицию. Как только начнёшь рассудком всё поверять, получится какой-нибудь соцреализм.

– Красное и чёрное, – добавил он. – Прямо по Стендалю… Кровь и грязь – что ещё есть в этом мире?

– Есть чистая вода в океане и голубое небо с белыми облаками и жёлтым Солнцем на нём, – несогласно сказал Артур и показал рукой вверх.

Маркус задрал голову вверх, наклонил её, как будто рассматривая другую картину, и снова уставился на свой рисунок.

– Художник рисует свой внутренний мир. Даже, когда рисует внешний.

С этим трудно было не согласиться.

– Для внешнего мира есть фотоаппарат и видеокамера, – кивнул Паскаль. – Давай, ещё что-нибудь нарисуй. Мы потом подойдём, посмотрим.

Они пошли прогуляться в сад и заглянули в курятник. Чёрный петух по-прежнему гордо выхаживал по своим владениям и даже не удостоил друзей своим вниманием.

– Я ни разу не слышал его голоса! – вдруг удивился Артур. – По утрам никакого «кукареку». Он что глухонемой?

– До этого здесь был другой петух, – пояснил Паскаль. – И так надоел своим ежеутренним кукареканьем, что Хозяин отправил его в суп, а заказал этого, орпингтон называется порода. Ему обещали, что этот будет молчун. Как бы ни так! В первое же утро он поднял всех ещё до рассвета своим победным кличем. Невыспавшийся Хозяин хотел и этого бросить в суп, но Ева отговорила. А потом кто-то посоветовал ему купить петуху специальный воротник. Видишь – кожаный ремешок у него на шее. Он не мешает петуху дышать, но не даёт ему набрать полные лёгкие воздуха, чтобы закукарекать. Так он с тех пор с этим воротником и живёт, а мы спим спокойно… Впрочем, ему это на пользу. Молчаливые дольше живут.

Они вышли на поляну, освещённую солнцем.

– Поиграем в Тарзана? – предложил Паскаль и ловко полез на высокий дуб.

Зацепившись за толстую ветку, раскачался и перепрыгнул на другую. Вскарабкавшись на неё, перевернулся и повис на ногах, свесив руки. Артур с улыбкой и тревогой наблюдал за ним. Повисев на ветке, Паскаль спрыгнул на землю.

– Столько энергии – не знаешь куда девать! – похвалил друга Артур. – Надо учредить ново-эдемские игры, наподобие олимпийских. Ты будешь чемпионом.

– Да с кем тут, кроме тебя, соревноваться? Одни «старички» и слабачки собрались.

– Ну не все. Адам – человек крепкий. А Демон? Сильный мужик. По боксу и по борьбе ему тут равных не будет.

– Это точно, – усмехнувшись, согласился Паскаль. – Один раз вмажет – и уносите.

Они уселись рядом в гамаке и раскачивали его, болтая ногами.

– А пойдём, залезем на стену! – предложил Артур и, спрыгнув с гамака, потащил Паскаля за собой.

Через пять минут они уже сидели на стене сада, плечом к плечу, обнявшись за плечи, как закадычные друзья.

– Я знаю это место, – сказал Паскаль. – Я отсюда спускался вниз, когда пытался сбежать с острова.

– Ну-ка, ну-ка, расскажи! – заинтересовался Артур.

– Это было в прошлом году. Что-то так меня всё достало! Взял я с собой десяток галет, десяток яблок и бутылку с водой. Спрыгнул вот здесь со стены, побежал к лодке и попытался разбить лодочный замок камнем… Веришь? – целый час бил этот проклятый замок и цепь, пальцы все в кровь разбил – никакого результата. И тут слышу из-за спины ехидный голос: «а ты головой постучи!» Оборачиваюсь, – Демон! Ну, я и загремел на десять дней в Ад. Чуть с ума там не сошёл… Впрочем, отсидел я всего пять дней. Потом Ева узнала – где я, расплакалась, устроила перед отцом истерику. Он и не выдержал, приказал Демону меня выпустить… Полчаса на меня орал, наконец успокоился и объяснил мне, что бутылка воды меня бы не спасла, и я умер бы в океане от жажды… Тут, пожалуй, он был прав.

Вернувшись во двор, Паскаль огляделся.

– А куда наш художник подевался?.. Пойдём к нему в комнату. У него там целая галерея рисунков.

Они прошли в комнату Маркуса. Его самого в комнате не было. По стенам действительно висела целая галерея цветных карандашных рисунков, придававшая всей комнате пёстрый вид. Все рисунки держались на кнопочках. Артур стал внимательно их рассматривать. Преобладали чёрные и красные цвета, в которые иногда причудливо врывались зелёные, жёлтые и голубые. Артура привлекло лицо женщины, выполненное в почти пикассовской манере, с перекошенными чертами лица. Но взгляд её был живой и притягивал к себе. Губы были полуоткрыты, как будто она собиралась что-то сказать. Мысленно он назвал её – «Дора Маар с кошкой без кошки».

– Вот на эту глянь, – сказал Паскаль.

Артур подошёл и всмотрелся. На первый взгляд это была хаотическая вязь штрихов и линий, не несущая каких-либо образов. Но всматриваясь и чуть-чуть отойдя, Артур понял, что это лес рук, как будто растущих из-под земли и тянущихся к небу. На кончиках пальцев было что-то, напоминающее глаза. Руки изгибались и переплетались, как лианы в густом лесу. Артуру стало не по себе.

– Наверно я слишком консервативен. Все эти «абстракционизмы» и «модернизмы» – это не моё.

– А мне нравится, – отметил Паскаль. – В каждой картинке чувствуется что-то личное, важное для художника. Как будто он пытается выразить свои смутные сны.

Артур огляделся. В комнате было неуютно. На голой кровати, покрытой до пола старой, выцветшей клеёнкой, валялись вещи и ящики с барахлом.

– Где же он спит, на полу что ли?

– А он под кроватью спит. Под кровать бросил матрац и подушку. Там и спит.

– Почему?

– У него агорафобия – боязнь открытого пространства. Он мне говорил: «пустота на меня наваливается и давит».

Не дождавшись Маркуса, они вышли из комнаты.

Маркус опять стоял во дворе у импровизированного мольберта и рассматривал свою новую картину. Подошедшие Артур с Паскалем, увидели на бумажном листе дерево с округлой кроной, на котором висели два яблока, груша, и ниже сидела птица. Всё вместе создавало образ улыбающегося лица, где яблоки были глазами, груша носом, а птица, с задранными вверх головкой и хвостом, изображала улыбку. Маркус обернулся на подошедших и спросил:

– Ну как?

– Конечно, яблоки и груша такими большими не бывают, – заметил Паскаль, – но спишем это на художественное преувеличение. А вообще прикольно. Особенно, если издали смотреть, точно какой-то озорной мальчишка с длинной шеей.

– А так? – Маркус быстро стёр резинкой птицу и несколькими штрихами набросал другую.

Теперь птица смотрела вниз, и улыбающееся лицо превратилось в грустную физиономию.

– Ну, зачем ты! – расстроился Артур. – Раньше лучше было. А теперь какое-то пугало на огороде.

– Одна птица улетела, прилетела другая, и всё изменилось. Как мне это знакомо! – качая головой, произнёс Паскаль. – У меня настроение, бывает, меняется несколько раз на дню от каких-то пустых вещей или мыслей.

Маркус содрал листок, скомкал и бросил под ноги. Подумав, два раза топнул ногой по смятому листу, выдернул «мольберт» из трубы и пошёл в комнату, глядя под ноги. Лопата волочилась за ним следом.

Растерянный Поэт подошёл к друзьям.

– Надо что-то делать! У Сократа разболелся зуб. Он не может репетировать пьесу.

Все направились в комнату Сократа и через минуту вышли во двор вместе с несчастным греком. Он держался за правую щёку и тихонько постанывал. Подошёл Андрон и стали обдумывать положение.

– Нужно найти шёлковую нитку или тонкую капроновую леску, – предложил Паскаль. – Ниткой обвязать больной зуб, а другой конец нитки привязать к двери. Я захлопну дверь, и зуб вырвется. У меня так в детстве зуб вырывали.