-Тогда чего припёрся, морду мне набить? Не получится.
Я отпустил его ногу. Он понял, что просто так со мной ему не справиться. После того как постоял на одной ноге, он выглядел уставшим, глубоко дышал, да к тому же был выпивши. Он с силой положил ладонь на моё плечо:
-В общем так, земляк. Ты знаешь, к кому ты ходил? Я таких земляков, знаешь, где видел?
-Да я с ней просто поговорил минут десять и всего-то.
-В общем, ты меня понял, да?
-Да понял, конечно. Это твоя девушка.
-Если я узнаю, что ты туда ходишь, я, знаешь, что с тобой сделаю?
-Что ты сделаешь?.. Не собираюсь я туда ходить, сказал же,– он уже начал мне надоедать. Тем более, что разборка не стоила выеденного яйца.
-Да я только скажу, тебя здесь же, в твоей роте уделают.
-Да что ты?
Это меня даже рассмешило. Уж где, где, а в роте-то я уже давно был одним из наиболее авторитетных сержантов. А сверхсрочников у нас не любили.
Я развернулся и пошёл по коридору в направлении тёплого кубрика на втором этаже. Корякин же стоял и смотрел мне в след. Когда я прошёл уже весь коридор и хотел повернуть на лестницу, он вдруг спросил:
-Ты, кажется, что-то сказал?
-Ага, я сказал: «Пока».
«Вот самоволочка получилась,– думал я,– ну, Корякин, рожа самодовольная».
На следующий день мы, как обычно, собрались в курилке вечером.
-Ну как вы вчера сносились на коммутатор?– спросил Резунков.
-Да ничего, – ответил Хаджиев,– так, познакомились.
-Да, ничего,– ответил я,– смотрите,– я расстегнул пуговицы на гимнастёрке и показал большую царапину на груди, оставленную корякинским сапогом, – у меня ночью с Корякиным разборка была.
-Ух, ты!..
Я рассказал им про ночной визит земляка.
-А что ты нам не сказал? Эти сверчки вообще уже обнаглели что ли?
-Да ладно, я сам с ним поговорил. Нормально. Друг друга поняли.
Прослужив полтора года, я стал ездить начальником караула на ЛЗУ за двадцать километров от батальона. К тому времени я стал уже заместителем командира взвода. Не служба, а мёд. У нас в роте служил прапорщик Еламов, бывший пограничник. Его отчим тоже был бывший … зэк и работал шофёром на автозаке. Еламов вместе с отчимом часто приезжал на ЛЗУ на съём как проверяющий от офицеров роты. Но по жизни был прапорщиком, да ещё и не очень порядочным. В один из таких дней он приехал ко мне на съём. На ЛЗУ выделялись два автозака.
Когда его отчим вышел из машины, я заметил, что он нетвёрдо стоит на ногах.
-Старшина, он же пьяный,-сказал я.
-Да ладно, не обращай внимание, он чуть-чуть только выпил.
-Ты что? Как он людей повезёт?
-Нормально довезёт, я тебе говорю.
-Ладно, что ж. Ты ведь старше по званию.
Погрузились в машины. Поехали. Я– в кабине переднего автозака. Еламов с папашей-во втором. Уже стемнело. Я следил за ними по светящимся фарам.
-Езжай потише,-сказал я водителю, чтобы не потерять их из виду. Сначала свет фар постоянно светился в зеркале заднего вида, потом стал пропадать и вдруг совсем исчез. Мы остановились. Подождали. Не видно, не слышно.
-Ну что? Разворачивайся,-сказал я шофёру,-поедем назад, где-то встали.
Подъезжаем, автозак-в кювете, едва не перевернулись, уткнулись носом в кусты. Зэки кричат, злятся, одним словом, паникуют.
-Ну, что? Давай вытаскивать,-говорю водителю первого автозака.
-Давай. Что ж ещё?
Вытащили на дорогу, поехали. Отчим протрезвел, всю дорогу плёлся не более тридцати километров в час. Подъехали к колонии. Еламов подошёл ко мне:
-Ты не говори ротному про инцидент, родственник ведь, сам понимаешь.
-Ладно. Что с тебя возьмёшь?
Вечером меня подозвал к себе Гришанин. Он сидел в нашем кубрике возле табурета, на котором стояла литровая банка с компотом. Рядом стоял довольный грузин, на год моложе призывом, Глаури.
-Видишь, что стоит на табуретке?-спросил Валера.
-Вижу. Компот.
-Попробуй.
Я попробовал:
-Блин! Спирт что ли? Вот это да!
-Конечно! Чача.
После того, как разделались с чачей, я довольный пошёл к художникам, у них в роте была отдельная комната. Вдруг к художникам забегает рядовой Воробьёв, москвич, он же ротный писарь:
-Товарищ сержант, вас вызывают в канцелярию. Там ротный и Еламов.
-Ёлки-палки, да я же еле на ногах стою.
-Надо идти, товарищ сержант.