Атлантида инноваций. Портреты гениев на фоне усадеб. Из цикла «Пассионарии Отечества»

Как представляется, к двум названным аспектам можно добавить еще один, определяющий этические нормы, – выбор поведенческой модели. Чтобы гармонично совместить идеалы допетровского периода (преданность государю, набожность, благочестивость) со взятым из европейской культуры идеалом рыцарства, представители дворянского сословия обратились к опыту древних цивилизаций Греции и Рима.

«В конце XVIII века, во времена классицизма, серьезным элементом поведения модели становится герой Античности, каким он представал со страниц трудов Плутарха, Тита Левия, Цицерона, Тацита. Возникает настоящий культ несгибаемых стоиков, мудрых законотворцев и отважных полководцев, самоотверженных ораторов и доблестных воинов, жертвующих собою ради отечества. „Голос добродетелей Древнего Рима, голос Цинциннатов и Катонов громко откликался в пылких и юных душах…“ – писал С. Н. Глинка. – Были у нас свои Катоны, были подражатели доблестей древних греков, были свои Филопомены» (из исследования Веры Боковой «Отроку благочестие блюсти… Как наставляли дворянских детей»).

С особым эмоциональным подъемом реагировала на поступки древних храбрецов дворянская молодежь: «Герои Античности тоже воспринимались подростками и юношами как эталоны благородства, мужества и чести; им подражали буквально. И прыгали со стола, как Курций, и жгли руку раскаленной линейкой для подтверждения своих слов, как Муций Сцевола, и рвались на войну, чтобы уподобиться Гектору или одному из трехсот спартанцев. Рассказывали, что юный Никита Муравьев (будущий известный декабрист) никак не хотел танцевать на детском балу. Мать подталкивала его к танцующим, а Никита пресерьезно спрашивал: „Маменька, разве Аристид и Катон танцевали?“ – „Разумеется, танцевали в твоем возрасте“, отвечала умная мать» (Там же).

В такой атмосфере почитания благородных поступков и беззаветного служения отечеству не могли, похоже, не появиться и свои рыцари «без страха и упрека». В числе их, безусловно, и участники восстания дворянской элиты против самодержавия в декабре 1825 года. И неудивительно, что смельчаки, бросившие вызов абсолютной монархии и потерпевшие сокрушительное поражение, остались в истории не как мятежники-неудачники, но как презирающие смерть храбрецы, бесстрашные как «300 спартанцев».

Но и это не все. Как представляется, если Ермак «доставил» в Сибирь русскую государственность, то декабристы (и это, думается, не будет большим преувеличением) подарили территориям за Уралом образцы дворянской культуры. На каторгу и ссылку в сибирские просторы царское правительство выслало 124 человека, причастных к мятежу на Сенатской площади. Поселения декабристов были разбросаны от Якутска и Нижне-Колымска на севере до пограничных крепостей с Китаем и Монголией на юге. Если проводить смелые аналогии, Николай I, похоже, сам того не желая, направил в Сибирь что-то вроде «научной роты» (если судить по качеству образования и численному составу его участников). Впрочем, учитывая тяжелые условия отбывания наказания и ограничения в правах, «трудовую повинность» декабристов, думается, корректнее было бы сравнить с работой в сталинских «шарашках».

Самодержец, видимо, не мог и предполагать, что дух «мятежников» не только не будет сломлен голодом и холодом, но покажет образцы беспримерной стойкости и раскрепощения творческого потенциала. В 1853 году в издании Московского университета «Вестник естественных наук» декабрист Николай Бестужев за подписью «Забайкальский житель» опубликовал очерк «Гусиное озеро». Казалось бы, обычные заметки романтичного натуралиста, однако именно в этой публикации Н. Бестужев привлек внимание общественности к крупному месторождению каменного угля в центральной части Бурятии. Правда, у царского правительства до отдаленных залежей полезных ископаемых руки, как говориться, не дошли, и Хольбольджинский угольный разрез стали разрабатывать только в советское время.

Декабристы стояли у истоков систематических наблюдений за погодой в Сибири. После 10 лет каторги Михаил Митьков был направлен на поселение в Красноярск; где в 1836 году оборудовал у себя во дворе метеорологическую площадку и в течение десяти снимал показания метеоприборов. Не менее важное значение для изучения сибирского климата имели термометрические и барометрические наблюдения, проводимые в селе Назимовском на Енисее Александром Якубовичем. Он же взял пробы песка и горных пород из окружающих село золотоносных россыпей Подкаменной Тунгуски. Результаты исследований декабриста академик Александр Миддендорф, вопреки запрету, не побоялся поместить в книгу «Путешествие на север и восток Сибири».

С именами декабристов связано немало новшеств и в агрономической практике. Еще в казематский период ими были организованы первые опытные участки, на которых им удавалось, несмотря на короткое лето, выращивать непривычные для этих мест овощи: цветную капусту, спаржу, артишоки и даже дыни с арбузами. При выходе на поселение сельскохозяйственная деятельность декабристов развернулась в еще больших масштабах. Так, братья Беляевы в Минусинске успешно провели эксперименты по посеву гречки и гималайского ячменя. Усилиями бывших заключенных Петровского завода села Урик, Усть-Куда и Олонки в Иркутской губернии стали славится прекрасными огородами и теплицами.

От декабристов впервые услышали сибирские крестьяне и о селекционных подходах в животноводстве. Дмитрий Завалишин, Михаил Нарышкин, братья Бестужевы Минусинске и Бодайской волости занимались выведением более продуктивных пород молочных коров, лошадей и тонкорунных овец.

В хозяйственной практике сибирских земледельцев стали появляться и технические диковинки. Так, энергичный и предприимчивый декабрист Владимир Бечасный в селе Смоленщина близ Иркутска оборудовал первую в этих краях маслобойку, куда стали свозить конопляное семя из ближайших деревень. Изобретательный Андрей Андреев, поселенный в далекой Олекме, отыскал на берегах Лены камни необходимой конфигурации, приспособил их под жернова и построил мукомольную мельницу.

Проявили себя приверженцы республиканского строя в России и в сфере педагогики. В 1831 году Владимир Раевский в селе Олонки Иркутской губернии открыл первую школу для детей и взрослых. В 1842 году Иван Якушкин добился разрешения организовать школу в Ялотуровске Тобольской губернии, основанной на белл-ланкастерской системе взаимного обучения, когда старшие и более успевающие ученики являлись помощниками учителя. Братья Бестужевы в Селенгинске открыли ремесленную школу для мальчиков-бурят, где обучали их часовому и ювелирному делу.

Усилиями декабристов в далеких от столицы краях появились и первые очаги культуры. В доме Волконских на окраине Иркутска возник театр, а в доме Бестужевых в Селенгинске – первая в Восточной Сибири картинная галерея.

Но вернемся от сибирских просторов в европейскую часть России, под сень тенистых усадебных парков. Именно здесь воспитывались люди, характеристику которым дал поэт Петр Вяземский:

Которого душа есть пламень,
А ум – холодный эгоист;
Под бурей рока – твердый камень!
В волненьи страсти – легкий лист!

    (из стихотворения «Толстому», 1818 г.).
Люди, которые любые трудности, любые удары судьбы должны быть переносить стоически, не падая духом и не теряя собственного достоинства.

Как этого добивались? Ну хотя бы так: мальчик 10 – 12 лет должен был ездить верхом наравне со взрослыми. Будущего известного художника Мстислава Добужинского отец посадил на коня, когда ему было десять лет. Ради первого раза, вспоминал Добужинский, «для меня он выбрал высокую белую лошадь, на вид кроткую и почтенного возраста, но все-таки взял ее из предосторожности на чумбур {чумбур – длинный ремень, привязанный к узде}. Мы проехали весь длиннейший бульвар и только повернули назад, как мой старый конь вдруг помчался со всех ног марш-маршем, и от неожиданности отец упустил свой чумбур. Как ни хлестал он своего казачьего иноходца, мой конь летел, как вихрь, и отец догнать меня не мог, только кричал мне вдогонку: „Держись крепче“. Мы мчались вдоль всего бульвара, полного публики, дамы ахали и вскрикивали – мой же конь прямо завернул в конюшенный двор и устремился в дверь своей конюшни. Тут я внезапно, молнией, вспомнил один смешной рисунок из журнала „Uber Land und Meer“, где был изображен господин в таком же положении, как он хлопается головой о косяк двери и с него летит цилиндр, и я пригнулся к седлу как можно ниже и спас себя – косяк срезал мою папаху, которая упала на круп лошади. Через несколько секунд прискакал во двор отец и увидел меня как ни в чем не бывало сидящим на лошади в стойле. Он крепко поцеловал меня, своего „молодца“, который выдержал действительно страшный экзамен» (из книги Ольги Муравьевой «Как воспитывали русского дворянина»).