Возвращение изгоя. Драма

Возвращение изгоя. Драма
Юрий Луценко

Странное все же существо – человек. Его способность привыкания к условиям, как среде для физического обитания, так и морально-психологических возможностей своих действий поистине поразительны. Мы в те времена были обречены. Обречены из-за того, что выразили тем или иным способом свое несогласие с политикой «Партии и Правительства». Такое тогда никому не прощалось…

Возвращение изгоя

Драма

Юрий Луценко

© Юрий Луценко, 2017

ISBN 978-5-4485-9474-8

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

Вместо предисловия

Дорогая Марина! Не удивляйся, пожалуйста, столь фамильярному обращению незнакомого тебе человека. Мы были с тобой когда-то знакомы. Я изредка бывал в Вашем доме, когда мне удавалось урвать время при редких командировках в Москву из моей Рязани. Это было в те времена, когда ты была ещё совсем маленькой девочкой, и, конечно же, жив был ещё твой папа. Мы были с Фёдором Фёдоровичем в прежнее время очень дружны, несмотря на значительную разницу в возрасте. Ты, как мне помнится, родилась в одном году с моим сыном, (а он сейчас уже вполне зрелый мужчина, в самом расцвете сил). Сейчас уже тебе можно рассказать всё, что во времена твоей юности для тебя знать было совсем небезопасно, а полуправда была бы оскорбительна для такого человека, как твой отец. По этим причинам я ничего вразумительного не мог ответить тебе на твои вопросы в последний свой приезд к вам (это было, как мне помнится в году в 75-м или в 76-м). Но вопрос был задан и я обязан на него ответить. Я тогда с большим трудом разыскал остатки вашей семьи в новой квартире на улице Островитянова, куда вы переехали из своей комнаты на Университетском проспекте. Ты тогда сдавала выпускные экзамены в школе, была настроена по-боевому и полна оптимизма. Грядущие перемены и вся жизнь взрослого человека тебя совсем не пугали. И, потому, что я явился к Вам из далёкого прошлого. Тема разговоров в тот вечер вполне естественно была только о том, что связывало нас – об этом прошлом и о твоём папе – Фёдоре Фёдоровиче. Мама твоя на ходу шепнула мне, чтобы я не смущал тебя своими воспоминаниями… И с тех пор прошло уже много лет. Сейчас я уже не связан ни советскими условностями, ни политическими соображениями. Настало уже то время, когда нужно торопиться раздавать долги – как говорят «собирать камни».

В этой повести многое о том времени, о среде нашего обитания и о твоём отце: всё, что я о нём знал, что слышал от него самого. И о том, какое место занимал он в моей жизни. Здесь ничего не придумано и не приукрашено. Имена и фамилии названы настоящие, могут быть допущены незначительные погрешности за счёт пробелов или искажений в моей памяти.

Фёдор Фёдорович Красовский с дочерью Мариной

– Глава 1 —

Старенький альбом у меня на настенной полке заполнен до отказа фотографиями. Прожито много. Свидетелей тому не счесть.

В основном фотографии черно-белые.

Много выцветающих, с едва различимыми чертами лиц и силуэтами фигур. Но для меня это имеет мало значения.

Эти фотографии – реликвии, их значения для меня не теряется со временем, а иногда и наоборот – становится важнее и весомее. И пусть остался лишь силуэт, на слинявшем от времени снимке, но он от долгого с ним общения живет уже самостоятельной жизнью, продолжая жизнь своего оригинала, становится «намолен», хоть этот термин употребляют, правда, когда говорят об иконах.

Для меня это уже не снимки, а то, что у русского народа называют «образы».

И они, дороги мне именно такие, какие сохранились со всеми их техническими изъянами. На них следы близких мне людей, многие из которых давно ушли из этого мира, но для меня остаются всегда живыми.

Личности эти оставили свой след в моей памяти, в моей душе, в моей биографии и ушли дальше для исполнения своего самостоятельного предначертания в мире, заполнения своих самостоятельных биографий, заняли свое место в бесконечности судеб, как песчинки в пустыне. Я убежден в том, что каждый из них оставил свой след, пусть даже самый маленький и невидимый для нас, простых смертных.

Свой старенький альбом я берегу, охраняю от посягательств любопытных и от вторжения случайных людей.

Я люблю заглядывать иногда туда, как в пантеон для общения с теми, кто там обитает.

В то же время он для меня и своеобразная машина времени.

Можно при его помощи запросто уйти из сегодня назад в прошлое столетие и даже еще дальше!

Там живут мои предки, посетившие этот мир более чем полтора века тому назад. Они запечатлены на снимках совсем еще молодыми, статными и красивыми. А уходили ведь они по нашим меркам очень давно – на заре нашего века.

Их не помнила даже моя мама, родившаяся в первом году девятнадцатого века!

А я сейчас чувствую тепло в своих пальцах, когда прикасаюсь к их лицам!

Там есть, конечно, и мои родители совсем еще молодые. Намного моложе, чем я сегодня. И я с пустышкой во рту.

А еще: мы – четверо малышей, выстроенные по росту…

Однако в альбоме фотографии целой эпохи нет.

Это эпоха белых пятен.

Время, вычеркнутое из наших биографий.

Одно из самых сокровенных, но неисполнимых моих желаний в этом мире, восстановить фотоснимки той поры.

А вот на снимках, изъятых из альбомов твоего, Марина, отца, было много людей, которых знала тогда вся страна. Часть из них, этих снимков, оказалась бы исторической ценностью.

Их должно быть уничтожили тогда еще в довоенные годы.

Мои фотографии того времени сожжены на кострах военного времени, увезены куда-то за границу, подальше от глаз чекистов или хранятся в несгораемых сейфах архивов следственных отделов, где-нибудь на Лубянке.

В эти сейфы нам дорога закрыта…

И душа порой тоскует и по тем фотографиям, как по живым людям!

Так, по-видимому, тянут души родителей не погребенные останки их детей, нашедших свой конец в чужих землях.

– Глава 2 —

А вот здесь и несколько снимков от послевоенных лет и времен «политической оттепели».

Часть их ОТТУДА, с ТЕХ времен, с ТОЙ эпохи

А больше снимков, конечно же, с более позднего времени со времени ОТНОСИТЕЛЬНОЙ СВОБОДЫ. Времени нашего притирания к жизни общества, времени привыкания существования в нем.

Времени недомолвок и тайн.

Когда всю правду можно было узнать, читая, газеты и частные письма «между строк».

Мы были похожи тогда на людей, которые учатся самостоятельно ходить.

Особое место в альбоме отведено фотографии твоего папы – Федора Федоровича.

И ты с ним, как приложение.

Ты конечно и не знала того, что для него тоже то время было периодом притирания к новым условиям жизни…

На ваших лицах в фотоизображении нет ничего фальшивого, ничего, сотворенного для родственников, как наши фуражки для прикрытия тюремного «полубокса» Присутствие детского личика сделало весь снимок естественным и защитило его от фальши.