Учительница нежная моя

– Стараюсь.

– Наряд вне очереди, боец!

– За что?

– Два наряда!

– Есть два наряда.

Логвиненко еще изрядно погонял его по плацу. После чего наконец загнал в строй, добавив еще один наряд.

Ноги гудели. Было досадно. Три наряда через день – это шесть дней. Считай, неделя. С захватом воскресенья. Лопались даже призрачные шансы на увольнение. А он так хотел попасть на переговорный пункт, позвонить домой. Соскучился по родителям и сестре. Да и Жене собирался звякнуть, надо было ей многое сказать. Очень многое. Несмотря на Ирину, на все случившееся, он продолжал любить Женю каким-то преломленным чувством, переживал за нее. Хотел услышать, что у нее все в порядке.

Два наряда он отпахал, в субботу вечером заступил в третий. В этот раз попал в наряд с Игорем, так что было не так тоскливо. Они спокойно, без нервов распределили обязанности – Ярослав вымыл коридор и ленкомнату, а Игорю достались умывальник с сортиром. Они успели и поспать по очереди, и почитать, и даже письма пописать.

Утром в воскресенье многие курсанты ушли в увольнение. Остальных повели в кино. В казарме остались только они с Игорем, да еще сержант Боков, который с ними дежурил по роте. Боков сидел в ленкомнате, корпел над дембельским альбомом, клеил аляповатые виньетки вдоль обрезов страниц.

А они с Игорем стояли у тумбочки и разгадывали кроссворд. Незаметно подкрался посыльный из штаба:

– Смирно!

Игорь выронил газету.

– Кеша, черт! Кто ж так пугает?

Посыльный заржал. Игорь пнул его в ребра, тот отлетел, роняя какую-то бумагу.

Ярослав поднял ее.

– Что это?

Посыльный выхватил.

– Список увольняемых, надо сверить. Где дежурный по роте?

Ярослав позвал Бокова. Тот вывалился из ленкомнаты со своим дембельским альбомом.

– В чем дело?

– Вот список увольняемых.

– Зачем он мне? Все увольняемые уже убыли.

– Приказано сверить.

Боков взял листок и стал читать:

– Так. Артамонов, Бараган, Гнилошкур, Кулиев… Стоп. А Молчанов сюда как попал? Он же в наряде – вон на тумбе стоит. Чья подпись? Майора Чиркунова? Чем они там в штабе думают, задницей? Как я его из наряда отпущу?

– Да пусть идет, товарищ сержант. Я один достою, – Игорь отставил в сторону швабру.

– А кто казарму мыть будет?

– Так мы с Ярилой уже всё вымыли.

В дверях внезапно замаячил капитан Зотов. Ярослав едва успел отшвырнуть кроссворд и вытянуться в струну.

– Смирно!

– Вольно, – буркнул в усы Зотов и повернулся к Бокову. – Пусть этот готовится к увольнению.

– Кто?

– Молчанов.

– Так ведь…

– Отставить! Я сказал, пусть готовится и идет!

Зотов дернул желваками. Посмотрел на Ярослава и зло фыркнул:

– Молчанов, к тебе приехали. Бегом в каптерку за парадной формой – и на выход.

"Как все это понять? Что за внезапная милость небес?" – думал Ярослав, лихорадочно застегивая пуговицы парадки.

Кто мог приехать? Родители? Вроде не собирались.

Женя? Да, наверно она. Видно, как-то узнала про них с Ириной… Ириной Леонидовной. Вот и примчалась. Бросила своего гитариста.

Подумав о нем, Ярослав осекся. Не застегнув последнюю пуговицу, сел. Его словно сковали, спеленали невидимыми бинтами.

– Что ты там копаешься? Последнюю партию увольняемых уже на инструктаж вывели!

Это Боков заглянул в каптерку.

Ярослав посмотрел на него невидящим взглядом. С неимоверным трудом смог подняться, заставил себя переставлять ноги…

Придя на КПП, он огляделся. Думал, что Женя где-то здесь. Но кроме двух дежурных солдат и сержанта, поигрывавшего штык-ножом, никого не было. Сверившись со списком, сержант кивнул Ярославу:

– Иди к своей бабушке.

Это прозвучало двусмысленно. Никакой бабушки у Ярослава не было. Обе уже благополучно отбыли в мир иной: одна задолго до его рождения, вторая восемь лет назад.

Ярослав хотел уточнить, но сержант уже ушел.

Он стоял один перед турникетом. Впереди была странная неизвестность.

Он ткнулся в вертушку и вышел на улицу. Огляделся. К нему по тротуару споро катила инвалидная коляска. В ней сидела старуха, замотанная в серый шерстяной платок до самого носа, как у матрешки.