Червонец

– Простой человек – и за политику? Оригина-ально! – снова и снова жадно, но со вкусом прикладываясь к стакану с медовухой, Стюднев веселел на глазах.

– Ничего оригинального, довольно широко распространённый в нелёгкие послевоенные годы случай – воровство со скудно уродившего поля охапки необмолоченной пшеницы. Бывало, за такое расстреливали на месте даже детей.

– Не детей, а совсем, можно сказать, взрослых правонарушителей с двенадцатилетнего, если не ошибаюсь, возраста. Время такое было, Боря…

– Но далеко не малолетнего отца Наконечного даже если, возможно, и хотели шлёпнуть, да видимо по разгильдяйству не успели – сбежал, не дожидаясь, пока люди в форме решат, прибить его тут же, или отдать под суд. Так и бегает где-то до сих пор как заяц, травимый хреновыми ловцами. Если жив, конечно. И наверняка по-шпионски, возможно даже за границей, в другой стране и под другой фамилией. На след его наши доблестные органы напасть пока, увы, не сумели. Вот, так… ни с законом не в ладах, ни с семьёй не в общении. Да и нужны ли ему теперь эта бывшая семья, а вместе с ней и всё отечество наше свободное?

– Неплохо излагаешь, Борис, хоть и подпускаешь, подлец, между делом желчи, ехидничаешь с начальством, передразниваешь, излишне иронизируешь не только над собратьями по защите закона, а даже и над святая святых – отечеством нашим… Но, в целом годится. Только вот жаль, не пьёшь… Ещё лучше полилась бы твоя интересная, и в целом правильная речь.

– Нет, почему же. Хоть и верно, в общем-то, обычно не пью, но сегодня медовушечки с вами отведаю с удовольствием. Однако, если не возражаете, всё-таки попозже. Делу, знаете ли, время… – по змеиному безвыразительно, чуть шевельнув бескровными губами, улыбнулся «Штирлиц».

– А потехе час… так, что ли? А как же наипрактичнейшая установка

«приятное с полезным»?

– Так именно по ней мы с вами сейчас и работаем, – пожал плечами Степчук.

– Ох, хитрец, на каждый чих начальства готово у тебя «будьте здоровы»! Ну, давай, продолжай, только не пересказывай, пожалуйста, всего того, что он в анкетах да в автобиографиях для разных отделов кадров, в том числе и нашего, уже сто раз излагал.

– Но, Александр Всеволодович, есть здесь именно в биографии интересные места, позволяющие лучше понять мотивы некоторых его поступков.

– Да он что, великий исторический деятель, мировой гений, изучать жизнь которого мы должны по дням с самого рождения? И понимать… понимаешь ли, а, Борис Борисыч?

– Понять – значит предотвратить. Так, кажется, одна из главных наших прокурорских задач обозначается? Предотвращать нежелательные последствия неправильных поступков граждан, и по возможности малой кровью.

– А совсем без крови нельзя? – передёрнув, как в ознобе, плечами поморщился Стюднев.

– Это я образно. Продолжаю. Возможно, несправедливые гонения на отца и дали Наконечному толчок для развития обострённого чувства протеста.

– Не путай понятия, Борис. Если закон такой согласно требованиям времени существовал, и органы подвергли человека преследованию строго в рамках этого закона, то о какой несправедливости может идти речь?

– Ну, тогда обозначим так: конфликт отца с законом обозлил сына, восстановив его против органов власти.

– Вот, теперь ближе к истине. А если ещё перед «обозлил» добавим слово «патологически», то совсем всё в порядке… Продолжай в той же тональности, – благосклонно кивнул и.о. прокурора области, теперь будучи более-менее насытившимся, попивающий ароматную «медовую» и закусывающий уже не столь жадно, как до этого, а задумчиво-медленно, мелкими глотками и порциями. – Да, а в каком, говоришь, году его вредитель-отец умыкнул с

с колхозного поля часть народного урожая?

– В сорок седьмом. Голод в деревне свирепствовал тогда, как известно, лютый, люди пухли, ботву картофельную ели… дети-рахиты… Вот, он и накормил свежими пшеничными лепёшками микроскопических размеров сначала свою только-только забеременевшую жену, а затем, кого сумел, соседских детишек. Кто-то «стукнул» в органы…

– Да Наконечного тогда ещё и на свете-то не было! Им же, зародышем антисоветским, его мать только-только, как ты говоришь, отяжелела… Откуда он обо всём этом узнал? Мать, сучка, наверняка же давала органам подписку о неразглашении обстоятельств дела мужа.

– Ну, если мы с вами теперь знаем…

– Дальше! И пожалуйста без жаргонных этих словечек. «Стукнул»… Может, всё-таки «сообщил»?..

– Хорошо, Александр Всеволодович, постараюсь. Итак, рос Наконечный как беспризорник, воспитывала его, конечно, улица.

– Почему «конечно»? А мать-то где была?

– Надрывающаяся на почти круглосуточной низкооплачиваемой работе мать, чтобы как-то облегчить собственную жизнь и получить возможность уделять побольше внимания и сил домашнему воспитанию сына, время от времени делала попытки создать полноценную семью, сходилась с редкими в те времена холостяками «из народа», да всё как-то неудачно. Хоть и красивая была, но в этом плане откровенно невезучая. Самцам же, власть и материальные ресурсы предержащим, от которых ей если и перепадала изредка порция внимания и даже какая-то помощь, взамен от пригожей лицом и аппетитной телом молодой женщины требовалось исключительно лишь, сами понимаете, что…

– Шлюха, значит, была?

– Я сказал невезучая.

– Дальше!

– Выросши среди уличной шпаны, Наконечный, тем не менее, прямым

образом и подобием этой шпаны не стал. Напротив, в школе учился неплохо, в кругу сверстников выделялся аналитическим складом ума, повышенным чутьём и тягой к справедливости. Благодаря способности к логическому мышлению и недетской рассудительности умудрялся гасить конфликты даже в старших возрастных группах, и пользовался у них авторитетом. Шпана и выдвинула идею поступать ему в юридический, то есть попросту уважительно «делегировала в прокуроры», чтобы было кому из «плоть от плоти народа» не только принципиально и бескомпромиссно, но и профессионально, квалифицированно «стоять в инстанциях за правду-матку». Причём, стоит повториться и заострить на этом внимание, «стоять за правду» не с хитроумно-компромиссным адвокатским подходом, а именно с грозным надзорно-прокурорским…

– То есть, грязная шантрапа возжелала иметь собственного законника, и строго в нашей прокурорской ипостаси? Губа не дура!

– Что-то вроде этого. Но он провалил первый же вступительный экзамен из-за недостаточных знаний, полученных в слабо укомплектованной квалифицированными учителями захолустной школе. Поступить сумел только после службы в армии, уже подготовившись основательно.

– Таким образом, обманутый институт наивно принял в свои аудитории уже готового скрытого антисоветчика? Заметь, Борис, тот самый краснознамённый вуз, который и нам с тобой дал путёвку в жизнь! Бывает же такое! Вот прохво-ост…

– Почему же «скрытого»? Наконечный и не делал никакого секрета из того, что «делегирован» в юристы ну, не прямо, а в виде всего лишь пожелания, самым настоящим хулиганьём. И своим однокашникам-студентам охотно об этом рассказывал. Среди тех нашёлся стукач, донёс в деканат.

– Опять! – снова поморщился Стюднев. – Ну, что за терминология, Борис. «Стукач», «донёс»… Добропорядочные студенты всего лишь открыли руководству факультета глаза на некоторые недочёты в работе приёмной комиссии вуза. Давай дальше!

– В деканате, хотя и всячески поощряли подобную «добропорядочность»

студентов, всерьёз этого «открытия глаз» как бы и не восприняли, отреагировав на него довольно прохладно. Но при первом же удобном случае из института Наконечного отчислили.

– Что конкретно за случай? Только, короче…

– Набил морду…

– Борис!..

– Совершил прямо на занятиях рукоприкладство по отношению к одному из преподавателей.

– За что?

– Якобы тот переспал с красивой, но безнадёжно тупой студенткой из группы Наконечного, и за слабый до неприличия ответ на экзамене в сессию поставил ей пятёрку. А возмущённому, да во всеуслышанье, такой необъективностью Наконечному, которому больше всех надо, что ли… тут же вкатил «неуд», то есть, даже не слушая ответ, отшвырнул его зачётную книжку от себя. Ну, тот взбесился и… вспомнил, видимо, отроческие уроки шпаны, заславшей его в институт учиться «бескомпромиссно стоять за правду-матку», постоял за эту своеобразно понимаемую им правду, как разумел.

– Да это ж прямая уголовщина! Злостное хулиганство! Двести шестая, часть вторая. Почему не посадили?

– Сто двенадцатая – причинение лёгкого телесного повреждения или нанесение побоев. Мелкое дело частного обвинения. Никакого тут злостного хулиганства не выявилось по той простой причине, что никто из студентов-очевидцев «не заметил» публичного неуважения к обществу со стороны Наконечного и не подтвердил факта избиения им преподавателя. Молчали как партизаны, хотя физиономия потерпевшего и была заметно попорчена.

– Лицо, Борис. Лицо, а не физиономия у преподавателя советского вуза, и не просто вуза, а юридического…

– Хорошо. Значит, хотя на лице того преподавателя и имелись повреждения – следы побоев, нанесённых Наконечным, доказать, однако, факт злостного хулиганства не удалось.

– Но преступник остаётся преступником, даже если он по каким-то причинам и не изобличён. Ладно, не доказали, так ведь в свою очередь и Наконечный не стоял со свечкой… Какое он имел право подозревать?

– Да девица эта глупая наутро же после бурной ночи растрезвонила среди подруг по общежитию все подробности тайного рандеву с «преподом». А те, как водится, тут же – дальше на весь институт…