Психоделика. Книга для мертвых

Ничего мне товарищ не ответил, пожевал табачок и говорит:

– Завтра Захарович пусть как хочет, но еще пару человек пусть дает. Ну его на хер.

Пожелание повисло в воздухе. В молчании дошли до ящика с редуктором. Пелевина бы сюда да с Никоновым, чтоб не умничали до хуя.

– А ящик куда денем?

– Да ихний бригадир сказал: пусть тут валяется, они заберут потом.

– Тогда ладно, а досточки хорошие.

– Хорошие.

– А по завершении процесса рекомендую еще разок посетить местную точку, вы, сэр Гей, не возраже?

– Сам ты гей, сука-блядь. Но, в принципе, не возраже.

– Уважаю вашу принципиальность.

– Да. Я такой!

– Сякой, бля. Трындишь, как Троцкий.

– Сам ты это слово…

И чтобы вы думали? Доперли мы четвертый редуктор, на раз, и на точку зашли, и благополучно сей день завершили. И самое интересное – даже не простудились.

А на следующий день затащили редуктора на агрегаты, правда не вчетвером, а втроем, но это уже, как говорится, совсем другая история.

х х х

сон

Следующие несколько дней растянулись чередою унылою и однообразною. Под унылое мычание погонщиков и гарольдовы проклятия.

С Франциско мне удалось переговорить на следующий после нападения прокаженных день. Он меня серьезно озадачил.

Сначала я вывалил на него целый мешок моих сумасшедших, но не лишенных логики подозрений, отчасти желая проверить реакцию, отчасти решив расставить некоторые приоритеты, он выслушал меня молча. Я усилил эффект тем, что по прибытии в ближайший городок брошу все к чертям и уеду, лишь после этого он улыбнулся своей очаровательной улыбкой и стал говорить сам. И поведал мне следующее. Оказывается все то, о чем я ему рассказал ему прекрасно известно. Да, мы как на ладони, да противник знает о нашей миссии, и маршрут нашего передвижения. И да, Реликвию взять самостоятельно он не в состоянии. Тут же меня похвалили за грамотность моих предположений. Я спросил, что, в конце концов, мы ищем. Он не сказал, но заверил, что я все узнаю. Я сказал, что я так не работаю, он назвал дополнительную сумму гонорара, и у меня слегка закружилась голова. Но я справился со своим эмоциями и сказал, что мертвецу золото не к лицу, он снова улыбнулся и сказал, что у нас есть способ обмануть противника и совершенно сбить их со следа , причем именно тогда, когда они будут уверенны, что мы у них в руках.

И совершенно он меня добил ответом на мой прямой вопрос принадлежности этих людей к лагерю султана.

Знаете, что он ответил мне? Нет. И добавил, ну как нет, их используют, но они об этом даже не догадываются. Я попросил разъяснить, но Франциско сказал, что мы и так обращаем на себя не нужное внимание окружающих, и попросил потерпеть, мол, скоро все само собой разрешится. И как с ним разговаривать теперь? Вы что-то поняли? Я нет…

И потому, когда Ахмед стал рассказывать про Проклятую крепость, я даже обрадовался. Это меня отвлекло. А рассказал он вот что. Оказывается, в этих местах еще во времена Первого Крестового Похода была построена крепость. Точнее форт. Но видимо, из-за нехватки строительных материалов, строили его на месте старой мусульманской мечети, после чего началось.

Поначалу все было как всегда, да только вот одна незадача. Когда отступавшие из-под Иерусалима крестоносные войска решили дать себе отдых за стенами форта, то его просто напросто не оказалось в указанном месте.

Решили, что это обыкновенная ошибка картографа, однако, некоторые знатоки клялись и божились, что, несмотря на однообразность ландшафта, крепость должна находиться именно в этом месте.

Командор Леброньяк, из гасконских рыцарей, был человек горячий и нетерпеливый. Обругав, на чем свет стоит своих знатоков, он приказал двигаться дальше. Примерно после недели блужданий по пустыне, преследуемые конными сельджуками крестоносцы наконец-то увидели стены форта и несказанно этому обрадовались.

Однако добравшись до ворот, долго не могли докричаться до гарнизона. Его попросту не оказалось на месте.

Пропал бесследно. Причем было не понятно, по своей ли воле он его покинул, либо был обманом выманен из-за стен и потом уничтожен. Ни записей, ни пояснений ничего. Разбросанная как попало кухонная утварь и прочие предметы быта, кое-что из обоза, и все.

Леброньяк заявил, что раз нет оружия и людей, значит, по неведомым причинам гарнизону пришлось покинуть форт и видимо принять бой, а быть может враги обманом пробрались в крепость и вынудили гарнизон сдаться, после чего всех увели в плен.

А о нечистой силе заговорили, только тогда, когда вскрыли главный подвал, он же каземат. Там обнаружился пропавший гарнизон. Весь.

Пол каземата был усыпан человеческими костями. И оружие там пропавшее было, и доспехи, и флаги, но самое непонятное, что все это казалось настолько древним, словно пролежало несколько сотен лет. Флаги истлели, кости рассыпались в прах, оружие и доспехи – в труху.

Люди Леброньяка в панике бежали, и через некоторое время блуждания по пустыне оставшихся в живых подобрал дружественный отряд.

После этого Крепость, согласно легенде, частенько, подобно миражу, появляется в разных местах, но никто не пытается даже подобраться к ней.

В конце всего рассказа Ахмед неожиданно переменился в лице, оно из мечтательного стало озабоченным и сказал:

– Они называют эту крепость Тайной. Она есть, и ее как бы нет.

–Кто они? – я подключился к беседе.

– Местные…Жители пустыни.

– Как это может быть?

– Не знаю. Но так говорят. Крепость эта является частью горы, а быть может и наоборот, гора – частью крепости. Никто не знает когда и зачем она была построена. Говорят также… – он запнулся и сглотнул.

– Что говорят?

– Ее строили не люди.

– А кто?

– Либо демоны, либо ангелы.

«Час от часу не легче!»

– Как туда попасть?

– Неведомо, известно лишь то, что в последний раз ее видели там, – он махнул рукой прямо по ходу нашего движения, – Но захочет ли она открыться тебе? Как знать. Говорят, она сама выбирает, кому показаться.

– Опять местные так говорят?

Ахмед цокнул языком, сдвинул шапку на бритый затылок и ответил:

– Э… – и сразу стал самим собой, а не мечтательным рассказчиком- песенником. Эдакий, неверный менестрель. И хитрый.

– Что он там рассказывает? – высказался молчавший все это время германец, – бормочет и бормочет на своем наречии, ни черта не понятно…